Два билборда у пекарни Дюпен-Чен

      Её баннеры были развешаны по городу, из-за этого находиться на улицах стало невыносимо. Откуда-нибудь обязательно смотрел презрительный и надменный взгляд ЛедиБаг. Она смеялась над неуклюжей, беспомощной и нерешительной школьницей. Напоминая, что у них всё на двоих, и это ВСЁ принадлежит только ей — блистательной героине Парижа. Ещё Маринетт, стоя у яркого чёрно-красного баннера, не раз перечитала слоган на билборде и после каждого прочтения, она выглядела более озадаченной: «Я спасу каждого!» — гласила надпись, Маринетт не помнила, что говорила такое хоть единожды.       «Или ЛедиБаг умудрилась это сказать, когда меня не было?..»       Все любили ЛедиБаг — это была аксиома, как и то, что до Маринетт никому нет дела. Её удивляло, как её ещё не перестали замечать. Она боялась в один день просто исчезнуть, стать прозрачной. Казалось, что для неё не остаётся места в этом мире, оно было занято кем-то другим. Сегодня Дюпен-Чен даже сказала мысленно спасибо Бражнику, только он мог ненавидеть пятнистую особу, и значит, только благодаря ему у обычной школьницы был шанс: она всё ещё оставалась во плоти, а не летала бестелесным призраком. И теперь могла попытаться отвоевать себе своё место. Даже Маринетт иногда осознавала абсурдность этого желания. Оно выглядело, как попытка избавиться от чего-то невыносимого, такого, от чего избавиться просто нельзя.       В городе за последнюю неделю ничего не происходило, и девушка решила не выпускать героиню без крайней нужды, даже на патрули. Нарушила она это решение только один раз, вчера… и то зря.       Совсем запутавшись в свалившихся на неё проблемах, Маринетт хотела минимизировать контакт Красной Заразы с горожанами. Её пугало, как плесень влюблённости в её альтер-эго поглощала всех. Одноклассники только и говорили о последних битвах супергероев и пересматривали видео с Ледиблога. Соседи показывали друг другу журналы и газеты, обсуждая очередные сплетни. Посетители пекарни не упускали шанса посудачить о личной жизни защитницы за чашечкой кофе (как будто она у неё была…) Даже родители удивлялись, почему героиня так похудела, и думали, как бы её немножечко подкормить, не замечая, что их родная дочь выглядит не многим лучше призрака. Кажется, все сошли с ума!       И Маринетт не была исключением и тоже думала о НЕЙ. Она размышляла, что сделать с Леди, чтобы спасти город в очередной раз? Кажется, она умудрилась бросить вызов или объявить войну, и скоро разыграется убийственная битва. «И ОНА меня пожрёт в конце концов» — пришла к выводу девушка. Тошнота сдавила горло, как затравленное животное Маринетт огляделась по сторонам: этот билборд, под которым она до сих пор стояла, был слишком огромным, он буквально нависал над бедняжкой, грозя раздавить в любой момент. От него веяло силой и мощью, а что она против такой махины? Мимо неё мелькали прохожие, изредка бросая косые взгляды, казалось, что они смотрели на неё сверху вниз, не принимая её всерьёз, фактически не замечая, может, даже презирали её? Почему в собственной жизни она стала досадной, оскорбительной помехой? Чужим человеком, с которым случайно оказалось связано её идеальное «я»? Успокаивала Маринетт только одна мысль: «Как же не повезло Леди Баг, ведь ей приходится быть не с кем-нибудь, а именно со мной в одном теле».       Маринетт понимала, что при желании для Леди не составит труда разрушить её как можно больнее. «Она — вампир, высасывающий кровь каждую ночь…» — в таких размышлениях Маринетт большую часть свободного времени пряталась на балконе, беспомощно вжавшись в шезлонг. Она часто брала горячую кружку чая, чтобы погреть руки. Цепляясь непослушными пальцами за разогретые стенки кружки, она надеялась, что кипяток, обжигавший её, заглушит боль внутри.       Балкон, ставший её пристанищем, немного защищал от недоумевающих взглядов и лишних вопросов, но не спасал полностью. Даже из убежища открывался «прекрасный вид» на её мучителей: неприлично огромный рекламный щит с девушкой в красном спандексе, а прямо напротив красовался другой билборд — не менее громадный и помпезный, но уже с Адрианом Агрестом в главные роли. Что там было на этом плакате? Реклама духов? Новая линейка одежды от корпорации Агрест? Или сообщение о неделе моды в Париже? Неважно, но её одноклассник выглядел на фото просто божественно, дух захватывало от такой красоты.       И в те минуты, когда Дюпен-Чен не разрабатывала план: «Как разделаться с ЛедиБаг», — она думала об Адриане, точнее, о том дне, который для неё стал началом конца. Даже в ТОТ день она «почти» не расстроилась, услышав отказ. Где-то в глубине души, девушка знала, что так и должно быть: «кто-кто, а она-то точно ему не пара».       Она вечно была неловкой в общении, когда хотела произвести впечатление, у неё тряслись руки, она заикалась и краснела. Боже, как можно быть такой жалкой и беспомощной? Да, она вполне заслуживала презрения, с которым к себе относилась. Накатывал огонь сожаления от того, что она никогда не смогла бы… никогда не осмелилась бы сделать… «Можно ли меня любить?» Ответ ей был очевиден и однозначен: «Нет!» Нахлынувшие чувства сдавливали ей голову, горло, грудную клетку и, в итоге, раздавили душу.       Раньше она целыми днями мечтала об Адриане. Теперь ей казалось, что это было в прошлой жизни и, возможно, даже не с ней. О таком идеальном, добром, обходительном, милом и ещё кучу-кучу каким совершенным. Наконец она призналась себе, что даже раньше, в её мечтах, её-то самой рядом с ним никогда не было. Девушка ни разу не смогла поставить свою фигуру рядом с его. Она готова была стать кем угодно: сталкером, фанаткой, тенью, наклейкой на лобовом стекле, но только не равнозначной величиной для этого «небесного светила». Он ведь идеальный, а она… совсем обычная, или ещё хуже — ни-ка-ка-я. Несмотря на то, что Маринетт всегда старалась быть рядом, выходило только хуже: она везде лезла, мешала, постоянно всё портила, падала… Как же ей хотелось стать лучше, нужно просто держать себя в руках, ей надо всё исправить, надо постараться что-нибудь сделать, надо… надо… надо… Но она НЕ МОГЛА.       Дыра в груди разрасталась, голову ломило в затылке, и мысли, как дикие звери, заточённые в клетке, старались разорвать её изнутри. Они кружились в своей западне и на каждом новом витке принимали более уродливую форму. Чай уже не обжигал руку, скорее наоборот, пальцы почти примёрзли к кружке. С трудом оторвав взгляд от двух монстров, которые неделю сводили с ума, Маринетт посмотрела наверх.        Нет звёзд…       Но чёрно-бурые клубы нависающих облаков — это тоже, наверно, красиво особенно, когда нет звёзд…       Стало невыносимо держать в себе всё, что накопилось за эти дни. И она попыталась отпустить, прямо туда, в бесконечно грязное небо. Со стороны могло показаться, что девушка задремала, но она, замерев, смотрела в пустоту уже долгое время, и это давало небольшое облегчение. Её боль белой ниточкой сочилась в бурую массу и связывала голубоглазую школьницу с великим, мудрым и всеобъемлющим. Оно, обволакивая, давало крупицу надежды на умиротворение и покой, боль затухала, вопросы гасли. Пустота как благословение падала на неё. Остался только пустой взгляд, устремленный в пустоту неба, боли не было.                   

* * *

      Когда Нуар приземлился на балконе, Маринетт не стала задавать вопросов, она даже не удивилась. Похоже, Кота это устроило, и они «вместе» немного помолчали. Она знала, что ему сейчас так же пусто и одиноко, как и ей. Знала, ЧТО случилось прошлой ночью на крыше, во время патруля, и не хотела этого вспоминать.       — Красивый вид, Принцесса, есть чем любоваться! — еле улыбнулся Кот мазохистской улыбкой, упираясь глазами в баннер с героиней города.       — Да… — ответила одноклассница, ещё раз подняв взгляд на рекламу духов.       — УДАЧНАЯ фотография, — почти скаламбурил ушастый парень.       — Да… — не заметила этого Маринетт.       — А глаза…       Слушать, что там этот придурок скажет про совершенно идеальные глаза, не было сил. Девушка почувствовала, что может не сдержаться и наорать на напарника, или расплакаться прямо перед Нуаром! Что из этого хуже — решить было трудно, поэтому она поспешила закончить разговор.       — У него. Все. Снимки. Удачные, — как можно суше и ровнее произнесла, тоном голоса показывая, что разговор окончен.       Глаза Нуара резко распахнулись, уж не призрака ли он увидел? До парня доходило, что билборда два, что они даже одного размера, и стоят впритык друг другу, как он раньше этого не видел? И что Маринетт смотрела не на «его» Леди. Кот осел, где стоял, и прижался лбом к холодному стеклу люка, ведущего в комнату одноклассницы.       — А, ты смотрела на Агреста… — безнадежно констатировал он. Кошачьи глаза сузились, он стал вглядываться в темноту комнаты: — Да у тебя все стены в его плакатах! — в голосе уже слышалось отчаяние.       Маринетт покраснела и побледнела одновременно, поэтому ей удалось сохранить цвет лица неизменным.       — Да, я… почему-то не смогла их снять, — сказала Маринетт, которую не особо волновало, поймет ли её собеседник.       — Я тоже не стал, — ответил Кот. И они ещё немного помолчали.       — Знаешь, мне уже начинает казаться, что ЕГО портреты у всех девушек Парижа. А бедному Коту не найдется уголка ни в чьем сердце. Почему все выбирают ЕГО? Богатенького, смазливого парнишку, который боится всего, даже собственной тени, — кажется, кошака так и тянуло сегодня покаламбурить, даже несмотря на скверное состояние. Какое-то грызущее, тревожное чувство охватило его тёмную фигуру. И Кота прорвало:        — Он обманщик, подделка, уродец…       — Уродец?.. — саркастически переспросила его подруга. — А ты не перегибаешь палку?       — Ну… я в каком-то другом смысле употребил это слово, — замялся хвостатый, — но он точно уродец… У него «кишка тонка», и он отвратительный трус, все вокруг должны презирать его за малодушие.       Маринетт разозлилась на эту тираду, ещё не до конца понимая, что именно её задело.       — Знаешь, бедный Котёнок, я могу тебя познакомить с Альей, которая ведёт Ледиблог, она тебе мигом организует встречу с фанатками, обвыбираешься…       — Не хочу…       — А куда деться мне?! — продолжила его одноклассница. — Ни один здравомыслящий человек парень в особенности не выберет простую девушку вроде меня, когда есть ЧУДЕСНАЯ ЛедиБаг!       Кот открыл было рот, но так ничего не сказал, слова застряли и котятками царапали горло.       — Один — один, — выговорил он наконец.       Маринетт улыбнулась и первый раз глотнула ледяной чай. Кот снова отвлёкся на баннер и прожигал взглядом дыры в пятнах своей напарницы.       — А вообще, это отличный пример! — оживилась девушка, наблюдая за Нуаром.       — Смог бы ты так же влюблено смотреть на доску, если бы с неё сняли баннер? Представь, ты бы стоял и обожающим взглядом сверлил простую, пустую ДОСКУ! В случае с маской то же… без неё, она настолько невзрачная, такая — просто никакая, ну прямо ДОСКА. Понимаешь? — видя, что Кот не особо понимает, Маринетт продолжила, — Представь все доблести «Своей» ЛедиБаг и переверни их с точностью до наоборот. Маска настолько меняет личность. Как бы тебе сказать… маска полностью её меняет. Без маски она совершенно другая: убогая, тусклая и ничтожная. А ты купился на яркую обертку. Это глупо, Кот. Как можно так долго бегать за этой доской? Это даже смешно. — Маринетт подумала, что если она и сможет нанести удар по своей второй личности, то именно сейчас, растоптав её в глазах напарника. Пытаясь убить своё супергеройское эго, она и не заметила, как убила внутренний мир Кота. Всё же он был прав, они с Леди действительно связаны невидимыми нитями.       Кот молчал, только стал ещё серьезнее и грустнее, он опустил взгляд и очень внимательно рассматривал плитку балкона.       — Это неважно, — через некоторое время выговорил он.       Маринетт посмотрела на напарника, что-то внутри неё оборвалось… В душе опять зашевелилось осиное гнездо страхов, перед глазами появилась картинка: раздавленный в лепёшку котёнок. Она потрясла головой, чтобы поскорее избавиться от видения. В её жизни Кот был таким обыденным, понятным, привычным и слишком предсказуемым. Но если бы его не стало? Если он сейчас уйдёт, и она его больше никогда не увидит? Никогда. Если с ним что-то случится? Если завтра в сражении с акумой ей будет помогать не он, а какой-то другой кот. Не появится ли на этом месте пустоты — чёрной дыры, размером с его фигуру? Сможет ли она пережить потерю? Не будет ли так же сидеть на балконе и винить себя до конца своих дней? Сможет ли его отпустить, зная, что навсегда?       От этих мыслей Маринетт стало страшно. И она просто не могла этого всего допустить. Не могла совершить такое преступление. Не могла отпустить его в полную неизвестность. Она уже привыкла, что очень многого не могла в своей жизни. И этого тоже она не могла.       — Кот…       — Мне пора…       — Останься.       — Уже поздно…       Вдох (ну не может же быть слишком поздно, она попытается). Собрав все силы, чтобы голос прозвучал ровнее, закрыла глаза и на выдохе произнесла:       — Останься со своей Леди. Если тебе… некомфортно, то я могу трансформироваться, — голос сорвался, но ей казалось, что она успела договорить. Всё замерло, вокруг темнота, голову зажало тисками, сердце колотилось в горле, губы подрагивали. Кислород не поступал. Холод в груди начал разрастаться и окутывать всё тело, руки обмякли и упали, ледяные влажные пальцы не могли удержать кружку, и она выскользнула из рук. Время остановилось, Маринетт не знала, что происходит: не видела выражение его лица, даже не была уверена, что он всё ещё стоит на балконе. Оказалось, что у школьницы хватило решимости, чтобы сделать шаг, но не хватило, чтобы принять последствия.       Дребезжащий звук от упавшей кружки вывел напарника из ступора.       — Не стоит утруждать себя, — промурчало на ухо. Маринетт почувствовала себя сдутым шариком и совсем обмякла в руках парня, оказавшегося рядом с ней в шезлонге. Говорить не было ни сил, ни желания. А тишина была такой мягкой и убаюкивающей, даже приятной. Первым заговорил Нуар.       — Моя Леди такая ветреная, что уже забыла Агреста и бежит ко мне с распростертыми объятиями?       — Нет. Но я бы хотела попытаться… пересмотреть приоритеты.       — Мы сможем, Маринетт…       Они ещё долго просидели в тишине.       Маринетт так и не сказала, что просто побоялась его отпустить. Перед признанием ей показалось, что она его больше не увидит, что он растает в ночи навсегда…       А Кот думал: «Она — самая смелая девушка на всём свете, а ещё самая добрая, красивая, умная, решительная, у неё всё всегда выходит лучше всех…» Кота снова понесло. Но их мысли теперь им никак не мешали, они просто сидели и молчали, обнявшись.       Блондин с баннера духов влюбленно смотрел на лукаво улыбающуюся героиню, которая ему даже подмигнула.