О букетах и капели

Адель улыбается счастливо, прижимая к груди букет горящих солнцем пионов. Адам совсем не знает, почему именно пионы. Просто они были такими рыжими — как Рыжик-Адель. Почти как Рыжик-Адель. Адель смеётся, и смех весенней капелью, звенящим ручейком, по которому они пускают первые весенние бумажные кораблики, разносится в воздухе, наполняя всё теплом и солнцем. Смех Адель — солнечные зайчики по витринам, по зеркалам и капотам, по асфальту, по лужам, по голубому-голубому, такому необычно яркому для начала весны небу. Адель не спрашивает, почему именно пионы, потому что это не важно — то есть очень-очень важно, но важно то, что братик решил, что именно эти огненные, горячие, тёплые, как его любовь, цветы — для неё. Нет. Адель поправляет себя моментально. Любовь братика к ней — много-много больше, чем цветы, даже подаренные братиком, даже такие тёплые цветы. Адель прижимает к груди букет горящих солнцем пионов и немножко — совсем капельку, она ведь так благодарна Адаму за цветы — жалеет, что не может обнять братика, когда Адам смеётся и кружит её на руках. Дома — настоящий, тёплый, уютный дом, в котором всегда работают батареи и который никто у них не отнимет — ждёт пушистая орава. Им по тридцать, и они счастливы и любимы.