kind of sad

Видимо, я придавал слишком большое значение своему одиночеству… я вообразил, что оно трагичнее одиночества всего человечества. *

Если в большом городе пропустить нужный тебе поворот, то какова вероятность в итоге все-таки найти дорогу домой? В Сеуле мерцают оранжевые огоньки над крышами домов и в туманных переулках, а еще с витрин магазинов гудят первые строчки Billboard, и люди больше походят на глянцевые развороты, чем на живой организм. Чонгук прикуривает у басиста дешевую сигарету, опаленную по краешку ребра, запрокидывает голову назад, оттопыривая козырек черной кепки и прикрывает глаза. Декабрь лижет щеки влажным переходом сумерек до того счастливого часа, когда маленьких детишек укладывают в постель под двое толстых одеял и с веселым ночником, чтобы не боялись зубастых монстров в шкафу. Из бара разыгрываются струны электронной Гибсон, на ступеньках черного входа воняет разбавленным пивом, и Чонгук думает, что выкурил лишнюю сигарету. Ему еще петь сорок с хвостиком минут. В тяжелой кожанке жарко, и от зимы в этом огромном заплывшем смогом городе одно название. Музыкант втаптывает и растирает в грязи разломанный окурок, вспоминая, как в родном пригороде к Рождеству украшали каждый уличный фонарь, переживая, что и этого будет недостаточно. А еще, как из булочной старой супружеской пары, что неизменно стояла напротив дома его родителей, сутки напролет пахло корицей, а на витрине красовались засахаренные яблоки с пралине и ванилью. Мама любила украшать крыльцо красными бантами и почками-фонариками, что периодически ронялись с веток и перегорали под снегом. Чонгук ждал Рождества лет до четырнадцати. До того самого года, когда отец вручил ему его первую гитару. — Чон, отмерзай, — велят ему, толкнув ботинком металлическую дверь вперед, — я хочу поскорее с этим покончить. Юноша еще раз задерживает взгляд на вид новостроек с его ненагретого места в задних рядах, поражаясь в который раз неизмеримым возможностях, которые обещают пустые куклы с экранов главных каналов и статей газет. А вообще они правы, ведь столько возможностей потерять: деньги, уважение, семью, друзей… себя. Столько возможностей ничего в конце концов не найти и не вернуть.  — Гук!  — Иду я, замолкни, — тот толкает приятеля в грудь, проходя внутрь места, из которого каждый вечер хочется сбегать, ни в коем случае не оглядываясь назад. Публика ни живая и ни мертвая, а у каждого второго золотой айфон и пустой желудок. Ценности молодежи теперь заключены в количестве подписчиков инстаграмма, а не в том, сдохнешь ты в лет восемьдесят во сне или в двадцать три от передозировки антидепрессантами. Микрофон барахлит, и с Чонгуком как будто бы разговаривает, пока тот поднимает стойку, ведь до него, наверное, здесь выступал какой-то гном. — Восемь песен, — из-за кулис напоминает администратор убогого заведения, и рубашка надета задом наперед, пока из кармана неаккуратно торчат мелочь и зажигалка. Чонгук ему даже не кивает, а отворачивается поскорее, чтобы забыть его кислую физиономию, вызывающую внутри него самого некое подобие изжоги. Хосок бьет по худому колену барабанной палочкой, но не потому что нервничает, а потому что в его голове как всегда собственный концерт с толпой куда живее той, перед которой приходится выступать второй год. У Юнги на еще одном пальце пластырь, а под ним очередная мозоль, лопнувшая от того бешеного количества выступлений и тренировок, которые в итоге ничего кроме головной боли и разваренной лапши на ужин не приносят. Намджун стоит рядом и пытается починить сломанную дужку очков, а Чонгук ему только сочувствует, потому что это уже третьи за прошедший месяц. Первый аккорд идет следом за раздробленными пальцами Юнги-хена. Он как всегда старается. Было бы для кого. В эту секунду входную дверь тянут за скользкую ручку с наружной стороны, впуская в зал кусочки мокрого снега и запах картошки фри из Макдональдса через дорогу. Двум пришедшим студенткам не больше двадцати. Разукрашены, как будто только-только сошли с панели, а походка такая, что в голове явно подиум, а не разбитый на кубики асфальт и плохие дороги. Чонгук обменивается с одной продолжительными взглядами, распевая строчку «but baby, oh baby, she had all my trust» с особенным удовольствием. Намджун ему подмигивает, обращаясь с гитарой, как с чувственной любовницей. Чонгук доволен только тем, что не поленился в последний момент закинуть в карман пачку презервативов.

***

Шлепая по блестящему от пота и спермы бедру безымянную красотку, Чонгук тем самым требует убраться со своих колен и дать ему дотянуться до раскрытой пачки сигарет, что провалялась несколько часов у ножки постели. Та пытается потянуться вперед и украсть поцелуй, но юноша отворачивает лицо в сторону, вспарывая ногтями ямки-полумесяцы на ее крохотной подкаченной заднице. Наконец, она поднимается, спотыкаясь о гору одежды, сваленной горой на полу. На верхушке — ее платье в изумрудных блестках, которое она покупала лишь для того, чтобы найти того, кто с нее его снимет. Кружевные трусики скользят по стройным коленкам, оставляя на тазовых костях красные разводы. Обнаженная грудь продолжает мелькать перед чонгуковыми глазами, и, наверное, та до сих пор надеется, что ее сейчас пригласят обратно, но музыкант лишь натягивает на влажные ягодицы собственное белье и открывает балкон, чтобы не дымить в спальне.  — Можешь идти, — сообщает, не глядя в ее сторону, кривясь на то, как город здоровается с ним монотонной сигнализацией припаркованного у подъезда Ауди. Беременная кошка пролетает через пешеходный переход и с трудом пролазит между мешками мусора в поисках еды. — Если захочешь повторить… — начинает успевшая надоесть студентка, щелкая за его спиной застежкой бюстгальтера.  — Я с тобой свяжусь, — перебивает, желая поскорее спровадить ее внутрь города, от которого тошнит много месяцев.  — Ты даже не знаешь моего номера.  — Значит, не получится, извини, — поворачивается через плечо, на котором набита старая и уже самую малость выцветшая татуировка. Внимательно смотрит на то, как его начинают ненавидеть уже в это самое мгновение, выплевывая ядовито:  — Свинья. Искусственные ноготки подбирают с пола порванные колготки и пару ненадежных шпилек. Вскоре, с лестничной клетки доносятся удары каблуков по ступенькам, а еще как молодая девушка плачет, скорее всего размазывая ладошкой по лицу жирные стрелки. Чонгук выбрасывает сигарету за перила и возвращается в комнату, в которой еще долго будет вонять белыми цветами и кокосом. Окно он не закрывает в надежде избавиться хоть от части запаха незнакомых, но уже ненавистных ему духов, а простыни забрасывает в еле живую стиралку, собираясь включить ее, может быть, на следующей неделе.

***

— Он горяч, — решает Тэхен, достаточно долго разглядывая молодого парня на экране мобильного телефона близкого друга. Сокджин забирает гаджет, блокируя изображение, как будто бы защищая от больших любопытных глаз младшего. Поворачивается к третьему участнику разговора, интересуясь:  — А ты что думаешь?  — Он горяч, — соглашается Чимин, размешивая пластмассовой трубочкой остатки грейпфрутовой мякоти на дне стакана, — по твоим рассказам, я думал, что он будет старше.  — Ему двадцать четыре, — после небольших раздумий вспоминает хен, — и я знаю, о чем ты думаешь, — строит темные брови, морщинки между которыми так портят привлекательность его лица. Но Чимин лишь пожимает плечами, убирая стакан на краешек стола, чтобы паренек за стойкой бара заметил и поскорее убрал.  — Если это только фаза, развлекайся, — дает добро он, откидывая недлинными пальцами светло-русые волосы назад, — но если ты всерьез настроен на отношения с кем-то, вроде него…  — Может быть, — перебивает Сокджин, — я не знаю. Мы знакомы пару месяцев. Мне он нравится. — Тебе нравится его член, — поправляет прямолинейный мальчишка, не обращая внимание на то, как Тэхен на соседнем стуле давится ирисовым пудингом, — но с ним не обсудишь погоду на улице или сколько ложек сахара он любит в чашке кофе. Секс в отношениях важен, но мы не животные. Нам необходимо разговаривать, искать общие интересы и время от времени быть услышанными.  — Говоришь так, будто знаешь его лучше меня, — Сокджин раздраженно закатывает глаза, собираясь поднять руку и немедленно потребовать счет, но младший брат неожиданно повышает голос, вновь привлекая к себе внимание.  — Но я знаю! Не его лично, но таких, как он знаю! Долбанные татуировки, остатки табака под ногтями, мозоли на пальцах от игры в очередной никудышной рок группе, — перечисляет, нервно отбрасывая сухую салфетку мимо блюдца, — им не нужны собеседники. Им нужна дырка, и дешевая койка в мотеле на одну ночь.  — Ты обещал дать ему шанс, — напоминает Сокджин, скрипя зубами.  — А еще обещал уберечь тебя от очередного ублюдка, который разобьет тебе сердце.  — Ребята, — встревает Тэхен в самый подходящий момент, когда над ними замирает молодая девушка, готовая их рассчитать. У нее расширены зрачки и на лбу испарина от незнания, как поступить, ведь совершенно очевидно она не должна была стать свидетельницей этого диалога. Чимин неаккуратно вытаскивает из бумажника свежие купюры, почти что в два раза умножающие величину суммы в чеке. Бросает их на кремовую скатерть с узорами, а затем забирает со спинки стула традиционное черное пальто и быстрым шагом несется на выход, кивая администратору у подиума. На парковке его догоняет запыхавшийся Тэхен, выпускающий из сухих губ белые клубы углекислого газа.  — Я не могу за него не переживать, — бубнит себе под нос, прикрывая глаза от ветра, что бьет прямо в лицо.  — Я знаю, — кивает лучший друг, сравняв их шаги.  — Считаешь, я должен прийти? Тэхен держит для него тяжелую дверцу у водительского кресла в глянцевый жемчужный бизнес-седан, не торопясь с ответом:  — Ты сам, как считаешь? Чимин по старой детской привычке прикусывает нижнюю губу, глядя куда-то мимо тэхенового плеча. И вдруг, вместо откровений, спрашивает:  — Тебя подвезти? Лучший друг мотает головой, отходя чуть в сторону, чтобы Чимин устроился в кресле и завел ключ в замке зажигания.  — До вечера? — уточняет он с надеждой. Мальчишка за рулем врубает радио после не слишком уверенного кивка, который, если не присмотреться, можно и вовсе не заметить. Тэхен пинает мусор под ногами, наблюдая за тем, как дорогой и незамороченный номерной знак сворачивает за перекрестком. Съеденный пять минут назад десерт настойчиво просится обратно, а Сокджин все еще прячется в ресторане, думая, что продолжать дуться — это самый действенный способ сгладить конфликт. Чуть позже, этим же вечером, они вдвоем занимают, незадолго до выступления, неубранный столик в углу заведения, на котором кто-то нацарапал номер телефона и размер своих гениталий. Тэхен скучно пролистывает скудное меню и лопает губами жвачку, отдирая ее остатки с мягкой розоватой кожицы. Сокджин волнительно дергает правым коленом под столом, от чего даже листовка в тэхеновых руках трясется. Тот кидает ее у стеклянной переполненной окурками пепельницы, умоляя:  — Перестань. Старший выдыхает, но тем не менее придерживает ладонью бедро, контролируя свои нервы.  — Он придет, — гарантирует Тэхен, мельком оглядываясь на обшарпанную дверцу, на пороге которой даже каких-нибудь бугаев из охраны не удосужились поставить. Видимо, владельцев заведения абсолютно не волнует, какой контингент посещает их концерты. Не проходит и двух минут после его слов, как в окрашенный матовым неоном зал не спеша входит юноша, способный за долю секунды приковать к себе жадные взгляды всей толпы. На Чимине восхитительный карамельный свитер из стопроцентного кашемира и накинутое на строго выпрямленные плечи утреннее пальто. Он без лишних эмоций осматривает группы людей, раскиданные по всем уголкам бара, и в последнюю очередь задерживает взгляд на знакомых лицах. Тэхен салютует ему рукой, а Сокджин откидывается на спинку скамейки, замечая:  — Он знал, куда идет. Не мог одеться попроще? Вопрос задан в пустоту, следовательно, на ответ парень и не надеется. Только понимающе глядит на бедных студентов, следящих за фигурой его младшего брата, как за каким-то фантастическим божеством. И пора бы ему уже привыкнуть к подобной реакции, ведь прожили вместе почти десять лет, но кто, если не он, будет периодически указывать на излишнюю претенциозность гордого мальчишки? — На нем что, макияж? — удивляется Тэхен, почти что ложась на поверхность стола грудью. Чимин идет к ним и параллельно с этим строчит короткое сообщение на телефоне. Безмолвно присаживается напротив друзей, заканчивает до ярко зеленого «отправить» и говорит то, что, по его мнению, должно объяснить хотя бы половину из того, каким в итоге вышло его появление.  — У меня только что закончились съемки.  — Где? На национальном телевидении? — шутливо предполагает приятель, оттягивая двумя пальцами потерявшую вкус резинку во рту, — выглядишь так, будто брал интервью как минимум у английской Королевы. Чимин ничего не комментирует, а вместо этого отворачивает голову в сторону невысокой сцены, догадавшись:  — Я не опоздал? — и будто бы сожалеет, что не заявился еще позже.  — Тут самообслуживание, — говорит ему Сокджин, когда мальчишка хватает за углы одно меню на троих.  — Шок, — парирует в ответ тот, со вздохом отпуская бумажку обратно. Тэхен глядит на них двоих и едва сдерживает смех. Словно оказался в центре грустной комедии, где штамп на штампе, и в двух шагах вот-вот разыграется драка каких-нибудь панков. К ним вскоре подходит тот самый горячий парень с фотки на сокджиновом мобильнике, и в жизни он оказывается еще более привлекательным. Возможно, потому что в реальности его длинные ноги охеренно смотрятся в кожаных штанах, и, глядя на Сокджина, в его глазах появляется заметный чарующий блеск. На роскошного и привлекающего к себе всеобщее внимание Чимина он сначала даже не смотрит. — Ким Намджун, — представляется низким голосом. Он ожидаемо садится рядом с Сокджином, пока не рискуя распускать руки при незнакомых ему людях, отчего Чимин впервые за вечер решает, что пришел не зря. Они разговаривают о сегодняшнем будущем выступлении и о том, как познакомились с хеном. Тэхен успевает прилепить жвачку к ободку пепельницы, полностью включаясь в беседу. Чимин же пока не задает ни единого вопроса, а только не сводит с влюбленной парочки тревожного взгляда, обращая внимание на каждую деталь. Когда речь заходит о родстве Сокджина и Чимина, младшему на мобильник приходит входящий, который, как и многие другие, тот не может проигнорировать, так что извиняется и выходит на улицу, оставляя на стуле свое брендовое пальто.  — Где я мог его прежде видеть? — интересуется Намджун, задумываясь.  — Хен тебе не рассказал? — удивляется Тэхен, испытывая потребность наконец-то выпить здесь хоть что-нибудь.  — О чем? Тэхен вдруг встает изо стола, подмигивает Сокджину и торопится к бару, пересчитывая мелочь из кармана.  — О чем он говорит? — повторяет вопрос Намджун, разворачиваясь в пол оборота, чтобы только теперь приобнять молодого человека за талию и слегка коснуться открытой кожи за поясом брюк. — Помнишь, я рассказывал тебе, что Чимин работает в творческой сфере? — начинает с воспоминаний Сокджин, поглаживая большим пальцев широкую и шершавую от холода ладонь любовника. Намджун кивает. — Я тогда был не слишком конкретным. Его опущенные ресницы мило подрагивают, и только поэтому Намджуну хочется поднять его красивое лицо и целовать до самого утра без остановки. Он с большим трудом вслушивается в его речь, ведь все еще не может поверить в то, как ему удалось привлечь внимание такого, как он? Начиная с самой первой встречи и до этого самого момента — все, как сон. — Он… как бы уже долгое время сотрудничает с Армани. Намджун понимает смысл немного погодя, на всякий случай уточняя: — С тем самым, у которого бутики по всему миру? С модным домом? — Чимина заметили пару лет назад, — кивает юноша, говоря чуть тише, — они только этой осенью продлили с ним контракт на еще один сезон. Я не хотел тебе рассказывать об этом сразу, потому что не был уверен, что он… — Что он захочет со мной знакомиться? — догадывается гитарист, сжимая теплую ладонь своего парня еще крепче. — Он… — Сокджин запинается, не зная, какие слова будут звучать в этом случае правильнее, — с ним непросто, и, порой, он может вести себя, как сволочь, но в том бизнесе, в котором он долгие годы пробивает себе путь наверх, это единственный путь к выживанию. Так что, пожалуйста, будь терпеливее, ладно? Не дай ему тебя отпугнуть. Намджун неожиданно смеется, хвастаясь ровным рядом передних зубов, и наклоняется вперед, чтобы коротко поцеловать в уголок рта. Как будто бы боясь украсть больше. — Чтобы меня отпугнуть, нужно будет привести кого-нибудь посерьезнее мальчишки с обложки, — сообщает он, облизывая собственные губы после маленького поцелуя, — тем более, он твой младший брат. И если это его способ тебя защитить, я не имею права его за это винить. Тэхен возвращается прямо перед тем, как Намджун успевает просунуть свой язык его хену в рот, расставляя для каждого бокал с темным пивом. Приземляется попой обратно на стул, уточняя: — Он уже выложил все карты на стол? — усмехается, делая первый глоток не особенно любимого напитка, оставляя над верхней губой остатки пенки. — И как тебе новость, что они не родные братья? С ума сойти, правда? А ведь так похожи. Сокджин хмуро наблюдает за тем, как Тэхен отвлеченно цокает языком, не обращая внимания на их лица. Намджун же смотрит только на своего парня, ожидая пояснений. — Кстати об этом, — начинает старший, но продолжить не получается, ведь Чимин хлопает и без того шаткой дверью, сжимая в одной ладони горячий от перегрузки телефон. Подходит к их компании, но не садится, а наоборот забирает верхнюю одежку, сообщая без огорчения: — Это был мой менеджер, — цепляется взглядом за замок из рук своего брата и привлекательного музыканта, но ничего по этому поводу не говорит, и только отчасти искренне признается, — было приятно познакомиться, — обращаясь к Намджуну, а затем и к Сокджину, надеясь на понимание, — мне правда нужно ехать. — А выступление? — напоминает Тэхен, предвкушая, как сильно будет после злиться Сокджин. — Запиши его для меня. Я уверен, оно пройдет отлично. Вылетает наружу прежде, чем кто-нибудь успевает что-то ответить. Тэхен неловко ерзает по стулу, оправдывая лучшего друга: — Вот такой он, наш Чимин. И даже Сокджин не уверен, что подобрал бы лучшее объяснение произошедшему.

***

Чонгука предупредили, что сегодня в зале будет сидеть один важный гость, для которого, по личной просьбе Намджуна, необходимо выступить, как будто бы Юнги не нажрался за полтора часа до концерта, а у Хосока не разбита скула, а просто Хэллоуин опоздал к ним на пару месяцев. Просто они вчера в который раз нарвались на шпану обнаглевших подростков. Просто они посмели что-то вякнуть про их песни. Просто Чонгук слишком легко начинает испытывать жгучую необходимость пустить из кого-нибудь кровь. — Это который? — рассуждает вслух Хосок, играясь с барабанной палочкой между пальцев. Тычет ею вперед, на один из отдаленных столиков, где пока что сидят двое. Чонгук помогает Юнги распутать связки проводов от гитары, бросая мимолетный взгляд на обсуждаемых приятелем посетителей, которые даже с такого далекого расстояния очевидно не подходят для посещения подобного гадюшника. — Какая разница? — плюется вокалист, снова опуская глаза на тесные узлы, — думаешь стать с ними лучшими друзьями только потому, что Намджун трахает одного из них по пятницам? Верхушка деревянной палки прилетает ему в затылок, оставляя под копной густых волос легкое покраснение и зуд.  — Ахуеть, — вдруг выдыхает барабанщик, заставляя Чонгука и даже Юнги одновременно обратить внимание на объект такого красноречивого удивления. Дверь в бар захлопывается за натянутой струной спиной и завораживающей поступью. Дорогущая по своей цене куколка в изящном кашемире и с белой шевелюрой почти что проплывает по залу, не отвлекаясь от плоского экрана своего айфона самой последней модели. После недолгого разговора с парочкой за столиком, мальчишка моргает в сторону сцены, но разбирающих свои инструменты музыкантов даже не награждает своим опьяняющим взглядом. У Чонгука под пальцами жалобно поскрипывают провода, когда он нечаянно пережимает их в ладони. Хосок же роняет дурацкую палку на носок кроссовка, но поднимать ее не торопится. — Ну нет, — тянет он заторможено, скрывая зависть за прерывистыми смешками, — точно не он. Чонгук наконец откликается на зов Юнги, который от похмелья даже настроить гитару не в состоянии, а к компании тут же присоединяется их одногруппник, усаживаясь рядом с тем, который, по правде, гармоничнее всего смотрится с ним в паре.  — Будем с вами честны, — снова подает голос Хосок, — ни один из них не дотягивает до его или нашей категории. Тем более принцесса с айфоном. Может, он им заплатил? — ловя на себе скептические взгляды приятелей, тут же поправляется, — вы правы. Ни у одного из нас нет таких денег. Чонгуку почти удается больше не смотреть в их сторону, но, когда та самая принцесса, о которой заговорил Хоби-хен, выскакивает на улицу, прикладывая к уху мобильник, он невольно провожает миниатюрную фигуру долгим заинтересованным взглядом, оценивая рельефы без прикрывающего их пальто.  — Выйду покурить, — зачем-то предупреждает друзей, прекрасно зная, что не обязан отчитываться. Достает из куртки Юнги брошеные на колонке «Мальборо красные» с низким уровнем крепости, которые сам курит только в том случае, если отсутствует любая альтернатива. Сегодня она есть, но юноша почему-то спешит успеть оказаться снаружи. Щелчок зажигалки трещит вместе с желтым покрывалом снега под высокой подошвой его рыжих тимберлэндов. На улице холоднее, чем вчера или неделю назад. Нос замерзает практически сразу, и даже никотин в стенках заболеваемых легких не согревает от слова совсем. Но Чонгук все равно шагает вперед, замечая в пяти метрах от грязных лестничных ступенек того, из-за кого захотелось найти предлог отложить подготовку к выступлению. У него нет намерений подслушать чужой телефонный разговор, так что останавливается, оставив между ними достаточное расстояние, чтобы за музыкой улиц и галдежом прохожих не расслышать ни слова. Сигаретой не получается насладиться, ведь мысли то и дело возвращаются к причине прямо сейчас находиться здесь и краем глаза следить за первым встречным, пусть и в красивой оберточной упаковке. От мальчишки даже сквозь ветер и мокрый снег ощущается запах соленой воды и дорогой косметики. Что-то между побережьем где-нибудь в Майами и гримеркой супермодели. После приторности кокоса на языке и в порах ладони, этот, как глоток свежего воздуха.  — … мы могли бы отложить поездку на день? — Чонгук едва не роняет бумажный сверток с табаком, когда тягучий, как карамель голос вдруг почти достает до его лица. Замерзший мальчишка проходит мимо, собираясь скорее всего вернуться внутрь. С самого начала у Чонгука и мысли не было с ним заговорить. До последнего момента он уверял себя, что вышел действительно только для того, чтобы покурить. Тогда почему так реальна и колюча досада, накрывшая с головой, от того, чего не должно было случиться? Выходя чуть позже на сцену, Чонгук еще больше мрачнеет, когда не видит блондина за тем же столиком, где до сих пор сидит новый парень Намджуна. И, вполне возможно, именно поэтому он чаще обычного поет мимо нот, почти не стараясь.

***

Когда Чимин попросил Тэхена снять для него выступление неизвестной рок-группы, участником которой является теперь уже официальный парень Сокджина, он ни в коем случае не говорил серьезно. Но все равно, почему-то, получив на почту телефона от лучшего друга объемный файл с интригующей подписью «ты обалдеешь», тот абсолютно не удивляется, но видео не открывает по той простой причине, что у него полным-полно куда более важных дел. Правда, при перелете из Сеула в Токио, на высоте 300 метров над уровнем Тихого океана, ему наскучивает переписка с коллегами или чтение по второму кругу интригующего произведения «Чужое лицо» Кобо Абэ. Так что очень скоро уши затыкаются беспроводными наушниками, а палец уверенно тычет в серединку экрана, не надеясь на что-то сверхъестественное. Спустя минуты, Чимин жалеет, что не уточнил при встрече с Намджуном у того, на чем он играет, потому что в последнюю очередь представлял его на пару с гитарой. Но вовсе не его игра так сильно завораживает, и не фокусы веселого барабанщика с горящей шапкой красных волос, а в меру сладкий голос вокалиста, переживающий некоторые строчки так, будто вышли из-под его собственного пера. Чимин определенно не становится фанатом за эти двенадцать с лишним минут, но он так же никому не расскажет, что слушал на повторе первую композицию до самой посадки в аэропорту пасмурного Токио. — Ты вернешься к Рождеству? — Тэхен в динамике его телефона пережевывает свой обед и шуршит страницами журнала. Чимина с малых лет перестала раздражать эта его привычка. Теперь без нее любой их разговор кажется неполноценным.  — Я прилечу уже этой ночью, — повторяет мальчишка, как и этим утром, садясь в самолет, — как хен?  — Все еще дуется на тебя.  — Передай, что я привезу Данго.  — Эй! А как же я? Привезешь мне бобовую пасту, если я скажу, что тоже на тебя обижаюсь? Чимин начинает смеяться, привлекая к себе внимание команды визажистов, ожидающих, когда он наконец отложит телефон в сторону.  — Ради тебя хоть всю бобовую плантацию, — обещает он на корейском, после этого скорее прощаясь, желая поскорее закончить эту утомительную поездку.

***

— Неплохо, да? Чимин роняет из пальцев белоснежный айпад, благо лишь на подушки дивана, чуть ли не рыча на старшего брата, что решил незаметно подкрасться к нему за спиной.  — Посредственно, — неумело врет, накрывая сверху одеялом экран, на котором Сокджин уже все давно увидел. — Неплохо, — признает через секунду под пристальным наблюдением довольного собой хена. Даже вернувшись из Японии, он продолжал переслушивать то самое выступление, не в силах объяснить даже самому себе зачем. Да, хорошая песня, но сколько таких же хороших песен в открытом доступе на iTunes? И да, отличный голос, но, снова, таких талантов пол земного шара. Так, почему именно они?  — Почему они выступают в том вшивом баре? — задает давно интересующий его вопрос, поднимаясь с дивана вслед за Сокджином на кухню.  — Не у всех нас есть миллионный контракт с ведущим модным домом индустрии, — напоминает тот, подготавливая для них обоих высокие чашки с кофе.  — Но ты говорил, что они выступают уже несколько лет. Разве за это время нельзя было добиться… немного большего? Сокджин чуть прищуривается, недовольный таким суждением своего братишки, и хочет выразиться так, чтобы и не обидеть, и за раз растолковать так, чтобы он понял. Только вот ему кажется, что не он должен об этом рассказывать. И поэтому, закончив разбалтывать сливки, предлагает:  — Завтра они снова там будут. Пойдешь со мной?

***

Чимин не до конца понимает, зачем согласился, когда возвращается в место, пропахшее чужими неудачами и присохшей к стене мочой. Он не вырос с золотой ложкой во рту или тем более заднице, но все же добился славы и денег слишком быстро, пролетев подобные этой забегаловки и притоны. Этим вечером Сокджин попросил его одеться менее вычурно, по-человечески. Мальчишка думает, что выполнил его просьбу на «ура», поправляя болтающуюся с острых ключиц шелковую рубашку, заправленную с выпуском в черные тесные брюки. Тэхен обещал подъехать позже, и без его компании им плохо удается устранить заметное напряжение, ведь Чимин все еще не готов принять Намджуна в их узкий круг родных и близких, а Сокджин уже, кажется, влюблен по уши.  — Здесь есть что-нибудь, что не разбавляют водой из-под крана? — без энтузиазма интересуется тот у Намджуна, что только что вышел из-за кулис, чтобы поприветствовать долгожданных гостей.  — Вода из-под крана, — пытается пошутить один из его друзей, которого по видео Чимин запомнил, как барабанщика. За плохое чувство юмора мальчишка награждает его недоброжелательностью и прямой линией чувственных губ. Хосок бы давно ретировался, если бы не почувствовал на лопатке успокаивающее прикосновение тяжелой ладони.  — Прости, у нас здесь нет Поль Роже или Дом Периньон, — сочувствуют ему в саркастической манере, стреляя в ответ черным недобрым взглядом. Чимин узнает не лицо, а голос, ведь слушал его всю прошедшую неделю.  — Чонгук… — Намджун начинает с предупреждения, но Чимину никогда не требовалась помощь, чтобы за себя постоять.  — Еще бы, — хмыкает он, выбрасывая картонку с ценником Хосоку в грудь, — я уже удивлен, что ты безошибочно выговорил их названия. Вокалист моментально втягивает через широкие ноздри кислород, заготавливая в уме офигенно длинную тираду, но Чимин не для этого потратил уже почти час личного времени, так что молча разворачивается и присаживается за тот же самый столик, где они сидели в прошлый раз. Сокджин шепотом извиняется и скорее присоединяется к выскочке-брату, надеясь на то, что им удастся этим вечером держаться подальше от легко воспламеняющегося Чонгука. Чимин не собирался разжигать конфликт, тем более в месте, которое ему в обычные дни стоит обходить стороной, но то ли тон этого самодовольного пацана, то ли его нахальная улыбка, мальчишке нестерпимо захотелось поставить его на место. И теперь он сидит, зло поджав нижнюю губу, страдая от жажды и от того, как чертовски здорово у этого Чон Чонгука поставлен голос. Сокджин видимо ощущает от него эту недобрую ауру, оттого жмется к противоположному краешку скамейки, несказанно радуясь появлению Тэхена, который успел к третьей композиции.  — Куда ты? — спрашивает Сокджин, замечая, как младший брат приподнимает с сидения обтянутую качественной тканью попу. Чимин неловко замирает на месте, боясь додумать, с чего вдруг такой контроль за его передвижениями.  — В туалет, — медленно проговаривает он, с любопытством вскидывая вверх одну бровь.  — Точно не в Японию? Мальчишка вдруг достает мобильный телефон из заднего кармана и укладывает перед сокджиновым носом, предоставляя как бы недешевую гарантию своего скорого возвращения. Даже пребывая в высококлассных ресторанах, Чимин старался как можно меньше бывать в общественных туалетах, но ему нужно было принять некоторые препараты, а объяснять Сокджину их предназначение хотелось еще меньше, чем вернуться в зал и признать, что музыка группы его парня вживую оказалось еще лучше, чем на записи в его телефоне. За тонкими стенами он слышит, как еще минуту отбивают биты барабана, а после кто-то просит перерыв и советует принять пару стопок перед второй половиной концерта. Жевать капсулы на зубах, выковыривая потом из пломб размякший порошок — та еще прелесть, так что Чимин тяжело выдыхает и набирает ладошкой чуть теплую воду из-под крана, надеясь не засесть потом в одной из здешних кабинок до самого закрытия. Запрокидывая голову резко назад, он без труда глотает сразу две, останавливаясь так на некоторое время, чтобы те прошли глубже и не застряли потом в глотке. От темно-желтого цвета одной единственной лампы рябит в глазах, и мальчишка прикрывает веки, держась обеими руками за краешек раковины.  — Что, у такой принцессы, как ты, разыгралась аллергия на отсутствие золотых унитазов? — слышит хриплый голос, пропустив чуть ранее мимо ушей скрип приоткрывающейся дверцы. Чимин знает себя. Знает свои пороги. Знает, чего стоит их переступить. Так что ополаскивает руки, пытаясь смыть даже малейший намек на недавнее присутствие на них запрещенных таблеток. Так же увлажняет небольшой участок шеи и побелевшие губы, собираясь после этого сразу же вернуться в зал к брату и Тэхену, но Чонгук блокирует проход выставив во всю длину предплечье, обнаженное свернутым к плечу рукавом простой черной футболки. Мальчишке открывается привлекательный вид на натянутые сухожилия и толстые вены, выпирающие из-под смуглой кожи, и (конечно же) на впечатляющую татуировку с изображением какой-то древнегреческой твари. Чимин не готов сейчас иметь с этим дело.  — Отойди, — пока еще просит, ненавидя тот факт, что ему приходится откидывать затылок, чтобы посмотреть тому в глаза. По выражению лица Чонгука трудно догадаться, каким будет его следующий шаг. У него вместо зрачков пляшут настоящие черти, расширяясь только от одной секунды задержки на полных, влажных и помятых губах модели. Чонгук хотел его унизить. Теперь понимает, что просто его хочет. Но по зубам ли ему такая добыча? Наклоняется ниже, едва не тычась носом тому в щеку. Тот самый запах соленой воды едва перебивается хлоркой, которой мальчишка только умылся. И косметики куда меньше. Почему же тогда сегодня он кажется еще красивее? — Эй! Чонгукова рука падает вниз, пролетая мимо плеч Чимина, когда дверь толкает с обратной стороны нетерпеливый Хосок, пытаясь попасть поскорее в толчок.  — Вы чего здесь встали? — видимо, естественная нужда сильнее любопытства, потому что парень мигом пролетает между ними, закрываясь в одной из кабинок. Чимин пользуется моментом, чтобы проскочить мимо музыканта, попрощаться с друзьями и вызвать такси, промахиваясь дрожащими пальцами мимо нужных цифр. За ним никто не гонится, но тот все равно бежит почти что километр, пока не почувствует себя снова в безопасности, забывая, что в спешке, возможно, мог оставить нечто важное на краешке того самого умывальника.

***

После концерта Чонгук вылавливает за сценой Намджуна до того, как он свалит провожать своего драгоценного любовника, чтобы спросить:  — Кто они? Хен, не совсем понимая, склоняет голову к левому плечу, одновременно проверяя карманы бомбера, боясь забыть самое главное: бумажник, проездной и картонную пачку с двумя последними сигаретами. Отвлекается на вид полупустых столиков в зале, переживая, что из-за его опоздания Сокджин с Тэхеном уйдут вдвоем. Чонгук смыкает пальцы на его плече крепче, встряхивая:  — У этой компании явно нет проблем с деньгами, — заключает с неприкрытым раздражением, — откуда ты их знаешь?  — С чего ты так решил? Чонгук смеется, ослабляя хватку:  — Тебе начать с первого пункта моего списка?  — Слушай, — Намджун торопится, так что прикидывает в голове самую короткую версию истории, надеясь, что она устроит приятеля, — я сам не до конца разобрался в их отношениях. Знаю только, что Чимин помог Сокджину выкупить небольшую кофейню в Каннаме, и она начала приносить доход совсем недавно. — Чимин? Намджун одной ногой уже на выходе, торопясь ответить:  — Парень, на которого ты наехал у бара. Чонгук мог бы и сам догадаться. Из них троих именно блондин вел себя так, будто бы ему принадлежит каждый кусок земли, по которому он ступает.  — Кто он такой?  — Погугли последние коллекции Армани, — вдруг советует ему старший, наскоро прощаясь с остальными и пропадая за сценой, где его ждут новые друзья и отсутствие дурацких вопросов. Чонгук задумчиво подходит к Хосоку, что клюет носом за несобранной барабанной установкой и забирает у него телефон с незакрытой вкладкой популярного сайта знакомств. Игнорирует приглушенное «эй!» и длинные руки, пытающиеся отобрать гаджет обратно.  — Мне нужно сделать срочный звонок, — врет, отходя на несколько шагов в сторону. Он мог воспользоваться собственным телефоном, но тот сдох еще в середине концерта, а если попробовать взять мобильник у Юнги, то скорее всего придется прощаться заодно с парочкой пальцев. Чонгук не совсем понимает, что он ищет, когда открывает поисковую страничку и набирает с электронной клавиатуры предложение, что советовал Намджун. И буквально на первых местах по запросам, кто бы мог подумать: «Пак Чимин — восходящая звезда разворотов». Музыкант прогоняет пальцем картинки, на которые можно неплохо спустить дома в спальне, а после чистит историю и возвращает телефон хозяину, решая, что оставить находку просто так не в его привычке.

***

Узнать у Намджуна адрес кофейни Сокджина оказывается куда проще, чем до нее добраться. Миленькое одноэтажное здание из светлого кирпича отдаленно напоминает какой-нибудь миниатюрный кукольный домик, разве что без розовой крыши и кругленьких горшочков с пластмассовыми азалиями на подоконниках. Чонгуку пришлось проснуться сразу после десяти и спровадить очередную любовницу, чтобы выбраться сюда до часа пика. Даже ни одной сигареты не успел выкурить, что уж тут говорить о завтраке. Сделав остановку у витрины, музыкант на всякий случай проверяет свое отражение и даже поправляет завернутый уголок ворота спортивной куртки. Скорее вытирает о коврик ботинки, подмечая, что внутри практически отсутствуют посетители. Тем лучше. Ему будет проще отыскать нужных людей. Сокджин выглядит точно так же, как и все те разы, что младшему удавалось с ним встречаться. Чонгук без вопросов может понять, чем он так зацепил одного из его лучших друзей. Обладая очевидной классической красотой, ему удавалось демонстрировать ее так, чтобы люди к нему тянулись, а не прятались по углам, давясь завистью. И даже теперь, почти ничего не зная о Чонгуке, тот узнает его через весь зал, дружелюбно приветствуя ладонью, и практически с первых слов обещает бесплатный эспрессо за счет заведения, вспоминая откуда-то, что тот пьет только черный кофе. — Я еще раз прошу прощения за тот раз с Чимином, — проскакивает посреди незатейливого разговора двух малознакомых людей, у которых между собой из общего — один Ким Намджун. Чонгук притворяется, что успел забыть про крохотную словесную перепалку c человеком, который, как ни старайся, а из головы никак не выходит. Делает комплимент бодрящему напитку, и наконец направляет беседу в нужное ему русло: — Хен рассказал, что он помог тебе открыть эту кофейню. У Сокджина, тренирующегося в эту секунду украшать сиропом пенку, не специально дергается рука, стреляя каплями молока на рукава лососевой рубашки. Не получившуюся порцию тот без жалости выливает в раковину, отвечая с задержкой: — Так и есть. Чонгук двигается поближе к стойке, складывая руки в замке перед собой. — Вы настолько хорошие друзья? — Он мой брат, — выдает старший, ожидаемо удивляя этим настойчивого собеседника, — не родной, — поправляется, вытирая чистые ладони о фартук, — моя мать встретила его отца чуть больше десяти лет назад. — Парень опускает взгляд на свои пальцы, как-то особенно тепло улыбаясь, проговаривая даже не для Чонгука, а больше самому себе, — так странно… — Что именно? — Будучи в семье самым младшим, именно он спас отца от банкротства, оплатил моей матери химиотерапию и лекарства, помог мне организовать собственный бизнес. Чонгук не решается что-то сказать, боясь, что, напомнив о своем присутствии, Сокджин просто перестанет говорить тоже. Ему почему-то все еще мало информации, мало фактов. Их нужно гораздо больше для полной картины. Но хен вспоминает с кем делится откровениями, так что слегка встряхивает густыми волосами, возвращаясь потихоньку к работе. — Так что не придавай большое значение той диве, которую ты мог наблюдать в баре, — недолго смеется в попытке разрядить обстановку, — вообще-то дома он много хвалит вашу музыку. — Он бывает здесь когда-нибудь? — Чонгуку хочется вернуться к музыке и узнать, насколько сильно она понравилась Чимину, но в кофейню начинают заплывать компании студентов, оккупируя столики у окон, а значит Сокджин через минуту другую отправится принимать заказы вместо того, чтобы трепаться с ним. Пока что главное он так и не разузнал. — Редко, — отвечает старший, подготавливая стопку меню в твердой декоративной обложке, — сегодня и завтра у него проходят съемки в Лотте Ворлд, — только закончив предложение, Сокджин прикусывает язык, осознавая, что, возможно, сказал слишком много. Оттого отводит взгляд на клиентов, явно давая понять, что время душевных бесед прошло. Чонгук сдерживает довольную улыбку, отпуская знакомого делать свою работу. Сам еще недолго сидит за стойкой, пробивая по карте в интернете менее долгий путь до городского парка развлечений. К Рождеству развлекательный центр постарались украсить так, чтобы, уезжая домой, у тебя не осталось ни налички, ни желания где-нибудь еще в городе встретить Санта Клауса. С приезда в Сеул, чуть больше двух лет назад, Чонгук ни разу здесь не бывал, и постоянно сталкиваясь теперь с кучей семей, пытаясь стерпеть детские ножки, то и дело наступающие на пятки, а еще нездоровые улыбки персонала и особенно аниматоров, парень ничуть не сожалеет об этом. Чимина оказалось найти не так трудно, потому что масштабные съемки привлекли внимание сотни туристов, и в какой-то момент фотосъемка просто напросто превратилась в какую-то фан-встречу. Наблюдая за происходящим со стороны, у одной из башен сказочного замка, Чонгук потягивает из стаканчика переоцененный латте, ожидая того момента, когда объявят перерыв и появится реальная возможность украсть маленький кусочек внимания модели. Спустя пятнадцать минут Чонгук признает, что надо бы отдать принцессе должное: сколько бы все это действо не напоминало посещение обезьянки за вольером в зоопарке, умение высоко держать голову и выглядеть при этом так, словно весь этот чертов зоопарк принадлежит тебе, у него не отнять. И надо ли еще раз делать акцент на том, насколько он красив даже спустя утомительные часы беспрерывной съемки? Чонгук избавляется от опустошенного стаканчика и едва ли борется со жгучим желанием урвать себе только один взгляд этого безупречного персонажа посреди моста. И когда козырек остроугольных крыш замка накрывают густым одеялом первые сумерки, музыкант уверенно движется к вспышкам и камерам, надеясь на то, что первой реакцией Чимина не будет попытка сбросить его с этого самого моста. — Ты что здесь делаешь? — Чимину только закончили поправлять макияж и заботливо накинули на плечо тонкий плед на время перерыва. Мальчишка, видимо, собрался сделать пару звонков и перевести дух, но с его планами не стал считаться один нежелательный гость. — Собрался теперь меня преследовать? По бегающему взгляду и попытке отыскать в толпе охрану Чонгук легко догадывается о его намерениях, так что ближе подходить не рискует, оставаясь на том расстоянии, который позволит им вести диалог и не разыграет чиминову панику еще ярче. — Я в общественном месте, разве нет? Мальчишка с недоверием держит взгляд и осанку, и только ухоженные ногти продолжают отчаянно цепляться за расчесанные волоски пледа, подтягивая его повыше, стараясь скрыть еще больше неприкрытой дизайнерскими шмотками кожи. — Тогда, может быть, пройдешь мимо? Собирается уйти, но Чонгук делает значительный шаг вперед, оттопыривая пальцы одной руки, чтобы сомкнуть их на мальчиковом тонком запястье, но вовремя останавливается, опуская ладонь вниз. — Вообще-то, я собирался тебе кое-что вернуть. Чимин с любопытством моргает, и именно вот в этой вот обычной, естественной реакции демонстрируется его истинное лицо. И оно нравится Чонгуку гораздо больше тех, с которыми приходилось встречаться прежде. Из кармашка парень не торопясь выуживает небольшой пластмассовый предмет, размера чуть больше спичечного коробка. О его стенки ударяются от давления предметы поменьше. От знакомой этикетки и ярко-желтого цвета крышки Чимин на мгновение перестает дышать. Ладонь инстинктивно тянется отобрать и спрятать, но Чонгук ловко прячет за спину, выставляя перед кругленьким румяным лицом указательный палец, играючи водя его из стороны в сторону.  — Не так быстро, — предупреждает, радуясь, что получил именно ту реакцию, на которую так теплилась надежда, — я ведь должен что-нибудь получить взамен за то, что вернул ее тебе? До мальчишки в эту секунду доходит весь ужас ситуации и то, что перед ним стоит самый настоящий шантажист, отличающийся плохой сговорчивостью и явными проблемами управления гневом. Играть по его правилам он точно не собирается, и делает полшага назад, решая оставить все, как есть, но следующий выпад собеседника выбивает из легких весь кислород, заставляя оцепенеть на месте:  — Сокджин в курсе того, что ты принимаешь эту дрянь?  — Чего ты хочешь? — вместо ответа задает вопрос, по ошибке повышая голос. Несколько зевак оборачиваются в их сторону, в том числе и работники стаффа. Чимин опускает глаза вниз, нервно сглатывая острый ком.  — Всего лишь услугу. Чонгук думает, что успокаивает, но его голос продолжает вызывать в теле мальчика горячие вибрации. Тот сжимает кулаки до красных полос от ногтей на ладони и кусает губы, стирая с ним зубами макияж.  — Моей группе нужен промоушен и человек с деньгами, который захочет вложить их в наше продвижение. Ты, в чем я не сомневаюсь, знаешь немало таких людей. Заключим сделку. Я верну тебе твои маленькие таблетки счастья, а ты поможешь мне выбраться из блядского подвала в Итэвоне. — Почему я должен поверить в то, что ты будешь молчать, когда получишь то, чего хочешь?  — Во-первых, — начинает Чонгук, будучи подготовленным с самого начала к такому повороту, — из доказательств у меня одна баночка с рецептом на упаковке и твоим именем на рецепте. Как только я тебе ее отдам, у меня не останется никаких вещественных подтверждений, которые я смогу предоставить твоему брату. А, давай будем честными, он не станет верить на слово парню, которого знает меньше недели, — заполучив внимание модели, Чонгук прокашливается, предвкушая успех, и продолжает, — во-вторых: у тебя есть мое слово.  — Твое слово?! — переспрашивает мальчишка, не веря, — то есть ты, выходит, этакий благородный шантажист?  — Определяй, как тебе удобно, — пожимает плечами юноша, — но, в общем и целом, да.  — Иди к черту! — выплевывает Чимин, и оба замечают, что к ним направляется фотограф с группой помощников. Времени на споры попросту не осталось. Зная, что это еще не конец, Чонгук делает вид, что принимает такой ответ и свободно шагает назад, пока еще осторожно и достаточно медленно, лицом к Чимину. Проигравший очевиден даже без объявления счета в этой битве. Чонгук ничего не может с собой поделать, когда уголки рта тянутся вверх, обнажая ряды идеальных зубов хищника.  — Ладно, — шепчет мальчик, закусывая одну губу. Светло-розовая мякоть так легко поддается напору, и блестит так же завораживающе, что и его искусно подкрашенные глаза. Чонгук дал ему свое слово минуту назад, и теперь винит себя в том, что забыл попросить еще об одном. Перед тем, как разойтись до следующей встречи, Чимин говорит, что в будущую пятницу приглашен на частную вечеринку одного глянцевого журнала, где наверняка будет полно важных шишек из музыкальной индустрии. Выдает ему телефон бутика, где с его именем тот получит бесплатный и подходящий событию костюм. Сам ничего не просит и не говорит лишнего. Чонгуку почти что его жалко, но, вспоминая о том, что имеет Чимин, а что он сам, жалость задыхается в спертом воздухе предгрозовой живописности Сеула. Нельзя возвращаться назад. Теперь только вперед, даже если придется пройтись по головам таких же слабых и напичканных грязными секретами, как Пак Чимин.

***

— Чим? — мягкая ладонь ложится на худое плечико, спрятанное под чудными, вышитыми вручную узорами на новенькой дизайнерской рубашке. На прикосновение никак не реагируют, так что Сокджин давит сильнее, с тревогой пытаясь заглянуть младшему брату в лицо.  — Что? — наконец отвлекается мальчишка от лицезрения множества колец на своих пальцах, — прости, я задумался.  — Водитель уже ждет тебя у подъезда, — сообщают ему, и в голосе волнение обостряет каждый слог в произносимой речи, — ты здоров? Уверен, что хочешь поехать? Чимин уверен, что не хочет никуда ехать. Тем более не в эту пятницу и не на эту встречу. Но еще больше он уверен в том, что если не поедет, то Сокджин еще долгое время не будет смотреть на него с теми же доверием и заботой.  — Я в порядке, — утверждает, поднимаясь с нагретых подушек дивана, — вернусь к утру. Не жди меня. По дороге в отель люкс класса «Марриот» в четырех километрах от железнодорожного вокзала Чимину на телефон приходят еще три сообщения от хена с уточнением его самочувствия. У него хватает сил ответить лишь на первое, после чего мобильник блокируется от поступления входящих и остается остывать в кармане брюк. Он чуть опаздывает на приветственную часть и, возможно, на начало фуршета, и Чонгук скорее всего ему за это отдельно выскажет, но мальчишке действительно не хорошо. Таблетки, что отнял у него музыкант, долгое время являлись единственным звеном между его расшатанным сознанием и крепким здоровым сном, и без них он достаточно не спал практически неделю. Выписывать же новые так скоро с момента последнего рецепта было еще более рискованно, чем свалиться без сознания где-нибудь, к примеру, в душе. Для его репутации и особенно для отношений с единственным оставшимся рядом членом семьи.  — Мы на месте, сэр, — объявляет наемный водитель, поглядывая на отвлеченного пассажира через переднее зеркало. Кажется, собирается выйти и помочь Чимину выбраться наружу, но тот спешно говорит «я справлюсь» и покидает темный кожаный салон, оставляя на своем костюме его глубокий древесный аромат. Цель его визита заключается в коротких кивках и поклонах важным людям, словно галочку поставить в списке неотложных дел. Отметиться и здесь, и вон там, и особенно важно, чтобы твое появление запомнилось, ведь контракты подписываются не сидя дома на диване, а когда ты демонстрируешь себя, как дорогую фарфоровую куклу, предупреждая ни в коем случае не срывать ценник — вдруг владелец безделушки решит вернуть ее в магазин. Чонгук уже ждет его у бара и сливается с золотой тусовкой куда проще, чем сам Чимин. Однобортный немецкий костюм от Хьюго Босс с расслабленными петлями и расстегнутым воротником сорочки цвета слоновой кости выглядит на нем абсолютно так же, как и на моделях с каталога. Вообще-то даже лучше, потому что у Чонгука собственная манера такие костюмы на себе носить. Нарядите плохого мальчика в кожанке и с языками пламени на плечах в Кена, и в итоге получите причину вашего развода и мокрых снов. Неудивительно, что тот и без Чимина сумел окружить себя пустоголовыми богатеями, безумно смотрящими ему в рот и оценивающие размер члена между ног. Чимин не успевает до него добраться, когда на полпути его перехватывает один из хороших друзей из представительства травоядных, что, к сожалению, так редко встречаются в этих смертельных джунглях преувеличенного лоска и ранних самоубийств. Тэмин снова выкрасил волосы, на этот раз в теплый оттенок лаванды. Мальчишка вспоминает о недавнем скандале в прессе на тему бурной личной жизни модели и дарит приятелю крепкое объятие, надеясь, что плохими новостями им сегодня делиться не придется.  — Поздравляю с новым контрактом, — искренне радуется старший, пытаясь не разлить из своего бокала красное вино от привычных при разговоре жестов, — слышал, они в таком восторге, что еще лет пять планируют с тобой сотрудничать! Чимин ни о чем подобном не слышал, но, если это правда, то это как минимум гарантирует ему безбедное будущее, что уже неплохо.  — У тебя тоже все складывается хорошо, — замечает мальчик, прижимаясь к собеседнику чуть ближе, чтобы пропустить мимо шумную компанию. Он поворачивается к стойке бара спиной и еще немного обсуждает с Тэмином самые громкие сплетни в бизнесе, пока не ощущает на своей талии смелое прикосновение сильных рук, показательно надавливающих несколькими пальцами ему на чувствительную кожу, будто бы объявляя на это тело свои права. Чимину бьет в нос запах недавно выкуренных Мальборо и ирландского виски, что между собой совершенно расходятся, как по цене, так и по качеству. И еще отчетливый аромат нового костюма и чуть безумной, паленой одержимости.  — Я тебя уже заждался, — хрипят ему на ушко, поднимая по хребту стаи бешеных мурашек. Мальчишка вцепляется в набухшие сухожилиями запястья, пытаясь с себя их стряхнуть, но Чонгук сильнее почти в два раза. К тому же вокруг них сотни глаз. Тэмин явно теряется, не зная, что ему делать и что думать. В любой другой ситуации Чимин бы без промедления рассказал ему всю правду, но у них с Чонгуком договор. Пусть тот и с чего-то решил, что это дает ему право на подобного рода близкие контакты. — Добрый вечер, — любезно здоровается Тэмин, протягивая ладонь для рукопожатия, но Чонгука, видимо, так и не научили в далеком детстве, как отвечать на обычное проявление вежливости, и о том, насколько оно важно в современном обществе. Зато научили, как распускать руки и помечать свою территорию, даже если она никогда и не была твоей. Объятия со спины, если судить по множеству продуктов кино, должны успокаивать и приносить некое утешение после плохого дня, но Чимин только чувствует, будто его прижали к стене за горло и собираются вот-вот вгрызться в глотку несколькими рядами треугольных зубов. Ничего похожего на вышеописанные эмоции. Мальчишка явно ощущает предупреждение и опасность.  — Это Чон Чонгук, — решает сказать за младшего сам Чимин, распрямляя плечи, чтобы оставить хоть немного расстояния между своей спиной и чонгуковой мощной грудной клеткой. — Он… он музыкант.  — Оу, — Тэмин как будто бы радуется такому раскладу, предвкушая вопросы, которые задаст следующими, но, слава Богу, вмешивается пьяная кинозвезда, знакомая им обоим и перетягивающая одеяло внимания на свою персону. Хватка Чонгука слабеет с каждым шагом, который Тэмин совершает, отдаляясь от них. Очень скоро Чимин находит в себе силы вырваться окончательно, держась изо всех сил, чтобы от злости не пихнуть его в грудь на других гостей.  — Не смей ко мне прикасаться, — цедит сквозь зубы, предупреждая, на что тот, видно, очень сильно хочет что-то ответить, но в итоге помалкивает, переводя тему на условия заключенной ранее сделки. Через пятьдесят минут ему удается сблизиться с тридцатисемилетней владелицей акций одной из ведущих звукозаписывающих компаний столицы. Ее желтая кожа смотрится отталкивающе и ненатурально под здешним освещением, а множество операций четко подведены под каждой складкой и вытянутой, как будто утюжком, морщинке на лице. Чонгук, как и Чимин, замечают на безымянном пальце золотое кольцо с гравировкой, но если ее это не волнует, то почему должно волновать кого-то еще? Чонгук записывает в телефон еще ряд запасных номеров на тот случай, если вариант в виде жертвы пластической хирургии и автозагара окажется не слишком полезным. Чимин выдыхает почти с облегчением, провожая их фигуры из отеля, и в самый последний момент вспоминает о том, чего в конце вечера так и не получил взамен.  — Чонгук! — он бежит за все таким же привлекательным, но чуть заебавшимся музыкантом, дожидаясь, пока дамочку посадят на заднее кресло вытянутого мустанга. — Я выполнил свою часть сделки, — напоминает, требовательно вытягивая одну ладонь вперед. Тот смотрит на него, решая что-то в своей голове, вытаскивает из пиджака все ту же баночку с желтой крышкой, но вместо того, чтобы в этом же виде положить ее на нежную, просвечивающую прожилки вен кожу, откручивает в две секунды крышку и высыпает оставшиеся капсулы в канализацию, у решетки которой припарковали мустанг. Чимин в шоке глядит на то, как под асфальтом пропадает в темноте его последняя надежда этой ночью получить долгожданный покой. Ладонь дрожит от обиды предательства и тупой, ковыряющейся в корке мысли, что все это можно было предвидеть, не будь он таким слабым, наивным тупицей.  — Для твоего же блага, — бросает ублюдок, немного нагибаясь, с чего-то вдруг переживая за то, что на этот раз перегнул палку. — Для чего бы ты их не принимал, это… Вместо продолжения в воздухе повисает смачный шлепок от столкновения костлявой ладони с чонгуковой левой половиной охреневшего лица. Удар выходит настолько сильным и непредвиденным, что где-то даже слышится хруст шеи, что искривилась под почти что неестественным углом. На карамельной коже незамедлительно темнеет отпечаток коротких, детских пальчиков, а от одного из колец и вовсе царапается скула, увлажняя полоской крови до уголка рта.  — Сука, — проговаривает твердо Чимин, стряхивая с ушибленной ладони прикосновение в этот момент к самому ненавистному ему человеку из всех. — Никогда больше не ищи ни меня, ни Сокджина. Увижу где-то поблизости, позвоню в полицию, не раздумывая ни одной секунды. Ты получил, что хотел, так что, будь добр, вернись в ту яму, откуда вылез и не возвращайся. Я больше предупреждать не стану. Чонгук не смотрит на то, как он уходит. Кожа неистово горит, а из глаз даже где-то выступают слезы от того, как же все быстро произошло. Разминая нижнюю челюсть, юноша выпускает из губ один непродолжительный смешок, захлопывая со злостью дверцу роскошного автомобиля, и запирая тем самым внутри свою озабоченную и накидавшуюся мартини спутницу. Говорит водителю трогаться без него, ведь до самого утра, скорее всего, он будет прокручивать в мыслях только этот вот момент, раздумывая, что мог сделать по-другому, чтобы избежать такого катастрофически неправильного финала.

***

В понедельник Чонгук чувствует себя уже не такой бессовестной скотиной, как в вечер пятницы, но все еще думает, что позволил себе заиграться. В баре сегодня публика моложе обычного, а еще шумная до скрежета зубов. У вокалиста нет желания выходить на сцену, но вместе с тем, у него нет денег, чтобы заплатить аренду снимаемого жилья в этом месяце. Юнги говорил раньше, что готов помочь, ведь параллельно зарабатывает на написании песен для тех, у кого не хватает таланта сделать это самостоятельно, но Чонгук не умеет просить о помощи. Глядя на пример их внепланового сотрудничества с тем же Чимином, Чонгуку проще людей использовать, шантажировать и предавать, чем признать вслух свою неспособность привести жизнь в порядок. Намджун присоединяется к нему за десять минут до выхода на сцену, усаживаясь на громадную барахлящую колонку. Без угроз проговаривает:  — Сокджин рассказал, ты приходил в его кофейню на прошлой неделе. Младший слишком хорошо знает близкого хена, и то, что Намджун выказывает отнюдь не ревность. Больше похоже на то, что тот что-то подозревает, и Чонгук не уверен, что хочет, чтобы тот узнал правду.  — Что ты там делал?  — Я не мог просто проходить мимо? — зачем-то увиливает юноша, что вызывает у собеседника еще больше вопросов.  — Проходил мимо в Каннаме?  — У меня была встреча.  — С кем? У Чонгука дурацкая привычка прикасаться к задней части своей шеи, когда его застают в неудобном положении или напирают слишком сильно. И теперь, ладонь нервно разминает стянутые позвонки, и Намджун, зная о значении этого жеста, решает отдать чуть назад. Дать ему время. Может быть, позже спросить еще раз.  — Ладно, тогда другой вопрос, — хлопает себя по коленям, заполняя звенящую тишину кулис хоть какими-то посторонними звуками, — зачем ты искал информацию в интернете о побочных эффектах приема транквилизаторов и антидепрессантов? Пальцы больно зажимают в тиски короткие волосы на затылке вместе, захватывая покрасневшие участки кожи. Чонгук толкает языком щеку изнутри, нападая в ответ:  — Какого черта ты шарился по моей истории?  — Я не… — хен переводит дыхание, в отличие от собеседника сохраняя невозмутимость, — ты забыл закрыть вкладку. Хосок рассказал мне, когда взял твой комп для того, чтобы закончить песню. Если тебя что-то беспокоит… — Что?! — Чонгук подрывается на ноги, не веря, что они сейчас об этом говорят, — нет! У меня нет ебучей депрессии!  — Тогда какого черта ты изучил о ней почти двадцать статей? Чонгуку ничего не стоит выдать тайну нездорового увлечения знаменитой модели запрещенными препаратами, но он и так уже сделал достаточно для того, чтобы Чимину сложнее жилось. Сможет ли он заснуть этой ночью, если раскроет его главный секрет? Небывалая удача сваливается ему на плечи с надоевшим рингтоном мобильного телефона. Номер не определен, и парень, все еще стоя перед обеспокоенным лицом лучшего друга, отвечает на звонок, перекидываясь с дозвонившимся будничными фразами. Под конец переговоров во взгляде загорается небольшая, но многообещающая надежда, и даже Намджун на минуту забывает про их перепалку, терпеливо дожидаясь, когда младший положит трубку.  — Кто это был? — спрашивает, облизывая пересохшие губы. Чонгук опускает ладонь с мобильным к бедру, обдумывая все, что услышал только, что по ту сторону связи. Переваривает. Осознает. А затем поднимает на хена большие глаза, отвечая:  — Наш шанс наконец-то выбраться из этой помойки.

***

— Твой выход через три минуты, — напоминает менеджер и сразу же отвлекается, подзывая к себе молодую девушку из обслуживающего персонала, чтобы забрать у нее бутылку газированной воды. На чиминовом лице тонна косметики, потому что визажист никак не мог спрятать его явные нездорово зеленые синяки под глазами. Скулы впали в лицо почти так же, как у той старой женщины, которую Чонгук проводил в пятницу домой. Мальчишка на грани, но уверяет себя, что ему хватит сил выйти на сцену и пару раз пройтись по подиуму туда и обратно. Это самая простая работа, которую можно только представить. И если он даже с ней не справится, то на что он вообще тогда годен? Он слышит жужжащие голоса вокруг себя. Некоторые даже кажутся слишком знакомыми, но тот все равно концентрируется только на ровном полу в мелких блестках и томному приглушенному свету прожекторов. Чуть подальше от сцены, в коридоре, заполненном персоналом шоу, Намджун первым замечает знакомого мальчишку, что уже одной ногой перед восхищенной толпой в зале. Он поднимает руку, чтобы окликнуть его, но локоть начинает жечь от недружелюбной хватки, пережимающей ему поступление крови к пальцам.  — Эй, какого черта, Гук?! Старший вырывается, но вокалист тащит его обратно за угол, проговаривая задыхаясь:  — Поверь мне, ты не хочешь, чтобы он нас заметил.  — О чем ты говоришь? Мимо них вдруг пробегает обеспокоенная толпа ребят в форме, и у охранника по рации вещают о несчастном случае, что произошел только что на сцене. Намджун избавляет себя от чонгуковых ручищ, выглядывая туда, где минуту назад стоял как ни в чем не бывало сверкающий от роскоши младший брат его парня. Предчувствуя неладное, он останавливает случайного паренька в гарнитуре и с бейджиком на рубашке, спрашивая:  — Что случилось? Тот бегает по лицу незнакомого ему разодетого музыканта, сомневаясь, что стоит отвечать на вопрос. Но рядом с ним становится еще один парень, куда более настойчивый и пугающий с виду, так что фраза соскакивает с языка прежде, чем он успевает ее остановить:  — Одна из моделей упала прямо на подиуме. Я… я должен идти. Ассистент уносит поскорее ноги, пока Чонгук, расширив глаза, наблюдает за тем, как под руки со сцены выносят не какую-то очередную голодающую модель, а Пак Чимина — мальчика, который продолжает его волновать вот уже несколько долгих мучительных ночей.

***

После потери сознания, пусть даже на долю секунды, в нас обостряется каждая реакция, цепляясь праздничной гирляндой с горящими фонариками под ребрами. Тепло начинается с сердцевины, затем обжигает в подушечках пальцев, падает в ноги, выходит изнутри остывшим дыханием. Нестерпимо хочется спать, и гравитация, она нещадно придавливает к той поверхности, на которой посчастливилось оказаться после пробуждения. Открывая глаза, Чимин вспоминает перезвон колокольчиков в песне, что провожала его до краешка подиума. Вспоминает шумных, суетливых и резких людей. Их жажду купить все, что движется. Предложить побольше за его свободу. А затем долгожданный сон, что толкнул за плечи и выбросил из реальности, как из плохой ее пародии. Ему бы только вернуться в это состояние покоя. Без страданий, без инициатив, без стремления к самоуничтожению. Закрыть глаза и отменить все дедлайны. Стать крошечной потеряшкой, до которой никому нет дела. От которой никто ничего не хочет и в ближайшее время не захочет попросить. Но за пеленой шероховатых образов мальчишка узнает лица, прекрасно осознавая, что собрались они вокруг него не для раннего празднования Рождества. Непонятно откуда взявшийся Намджун держит за предплечье и рассказывает о том, что успел набрать Сокджину. Тот обещал скоро подъехать. Чимина новость совсем не радует. Он бы хотел отгородить своего хена от очередной причины за него напрасно переживать. Его менеджер говорит ему негромко, что отлучится на пять минут, переговорить с организаторами шоу. У его колен остается сидеть парень брата и все его друзья из бара, собравшиеся вокруг. Чимин не осознает пока, что их присутствие означает, что где-то поблизости стоит ждать его новоиспеченный кошмар во плоти.  — Тот мужик, — делится новостями Намджун, имея в виду скорее всего его менеджера, — он не стал вызывать скорую. Сказал, что с тобой это периодически случается. Почему ты до сих пор не обратился к специалистам? Все молча ждут от мальчишки хоть какое-то объяснение, но взгляд Чимина направлен сквозь них, к человеку, который стоит в конце тесной комнаты без окон и аварийного выхода. Прежде, чем Намджун успевает среагировать, тот делает толчок с места, чтобы поскорее оказаться у противоположной стены и с недостающими силами попытаться покалечить Чон Чонгука. Повредить лживую, якобы встревоженную физиономию хоть на дюйм, обвинить во всех грехах, которые оказались слишком тяжелыми для слабого и уставшего Чимина. В конце концов помочь исчезнуть из его дрянной жизни раз и навсегда. Чонгук не дает сдачи. По началу он вообще никак не реагирует, позволяя спустить на себя весь яд, так долго накапливаемый внутри сломленного стеклянного персонажа. Даже руки опускает, убирая защиту, выпячивая грудь вперед для лучшего удара. Хосок в шоке подбирает мальчишку за пояс, пытаясь оторвать их друг от друга хотя бы для того, чтобы дать одному и второму отдышаться. Намджун вообще больше ничего не соображает, охеревая с каждой новой секундой нахождения здесь.  — Я тебя предупреждал! — кричит тем временем Чимин, брыкаясь в надежном кольце рук Хосока, — почему ты продолжаешь это делать?! Чонгук отнимает лопатки от грязной стены, ненавидя в этот момент Хосока больше всех остальных. За то, что после его прикосновений на молочной коже обязательно останутся явные покраснения. За то, что Чимин, окруженный почти незнакомцем, постепенно успокаивается и замедляется, как бы доверяя. И музыкант сбрасывает с тугого тела ладони хена, чтобы дать ему выговориться и распуститься наконец-то по узелкам и петелькам. Высвободить тягу к заточению в себе себя. Пусть даже через слезы и ненависть. Пусть используя его самого, как глупую марионетку для битья. Только не цепляться, как перед смертью, за кого-то другого. — Что я тебе сделал? — находит самые правильные слова и плачет в шелковые рукава испорченной одежки. Намджун снова собирается вмешаться, но Чонгук заглядывает ему прямо в глаза, почти умоляя:  — Хен, оставь нас на несколько минут.  — Ты шутишь?! — возмущается старший, мотая головой, — сначала объясни мне, с каких пор вы вообще друг с другом знакомы?  — Пожалуйста, — настаивает юноша, едва ли, не рыча на то, как Чимин пытается взять Хосока за руку и попросить остаться, — всего пять минут.  — Гук…  — Ты мне доверяешь? Чимин не понимает, что происходит, когда Намджун и все остальные выходят из комнаты, оставляя его один на один с тем, на кого практически физически больно смотреть. И сбежать некуда. Разве что обратно запереться в себе и попытаться остаться в живых на следующие пять минут.  — Не подходи ко мне! — предупреждает, не думая шутить. В спешке оглядывается по сторонам, в поисках любого подобия на оружие, но в гримерной только кисточки, спонжи и стоячий запах чьих-то тошнотворных французских духов. Мальчик продолжает отходить назад по миниатюрным шагам, предчувствуя что вот-вот упрется попой то ли в спину стула, то ли во встроенные в стены зеркала. А Чонгук все напирает, но с его выражением лица что-то не так. Оно не подходит тому беспринципному ублюдку, которому Чимин в пятницу влепил пощечину.  — Как долго ты их принимаешь? — внезапно спрашивает он, и Чимин округляет веки, ожидая чего угодно, но только не разговора по душам.  — Прости? — задыхается от возмущения, ведь какое право Чонгук вообще имеет лезть в его жизнь?  — Тогда я сделал это… — парень теряется в словах, и такое с ним случается впервые за много лет, — я выбросил те таблетки не для того, чтобы сделать хуже. Я читал о них. Я решил, что…  — Ты не имеешь право решать! — перебивают его, все же добираясь до ближайшей опоры, которой оказывается старый округлый гардероб, — ты не имеешь право решать за меня, что мне лучше! Что бы ты ни делал, постоянно выходит только хуже! Я не хочу вести с тобой такие разговоры. Не хочу делиться личным с грязным мошенником, который готов трахнуть обдолбанную живодерку, если она предложит ему контракт! — худой палец упирается между легких Чонгука, вдавливая его до заметной боли в грудине, — ты не имеешь право читать мне мораль, потому что у тебя ее нет. Несмотря на дискомфорт, Чонгук приближается вплотную, заставляя Чимина убрать ноющий палец. От младшего пахнет кожей и отчаянием. Сумасшедший микс, не обещающий ничего хорошего. Чимин настолько близко к отключке, что практически готов положить лицо Чонгуку на грудь.  — И все равно, — хрипит вокалист, прогуливаясь прерывистым дыханием по мальчиковому пестрому румянцу, — я жалею, что шантажировал тебя, но не жалею, что тогда избавился от гребанных препаратов.  — … шантажировал? Сокджин абсолютно не вовремя открывает дверь, застыв на пороге, и не зная, что и думать, глядя на жмущуюся к друг дружке парочку в углу гримерки  — Хен… Голос у Чимина выходит похожим на писк мыши. Чонгук невероятно сильно хочет задержать его в своих объятиях, но мальчишка выскальзывает из наэлектризованного окружения, спотыкаясь о собственные ноги на пути к своей самой надежной опоре. Чонгук видит Намджуна за спиной своего парня, и тот смотрит на него так пристально, что у младшего не возникает сомнений — его ждет долгий, утомительный допрос. Чимина тоже, если судить по тому, что Сокджин как раз успел к пикантному финалу их спора.  — Что ты сделал? — начинает Намджун, даже не дождавшись, пока любопытные зеваки вокруг разойдутся по своим неотложным делам. Чонгук задумывается о том, чего не успел за эти пять минут, о которых так умолял Намджуна для того, чтобы провести их наедине с мальчишкой, который прямо сейчас уносит от него ноги далеко-далеко. Ничего не изменилось. Тот все так же его ненавидит, боится и не доверяет. Чонгука такое положение вещей не устраивает. Он должен привести в порядок хоть один из пунктов. Догнать братьев — это полдела. Вытащить Чимина из приставшей к нему фигуры молодого человека немного сложнее. Особенно, когда Сокджин настроен по отношению к нему враждебно после случившегося. Он слышит, как позади за ним не поспевает Намджун, и как забытый всеми Юнги-хен встает с кресла в коридоре, снимая с головы наушники. Сам же видит перед собой только одну обмякшую ладошку, готовый в любой момент продеть через нее горячие пальцы и утащить ото всех подальше. Там, где никто не подслушает их препирания, драки и необходимые обоим извинения. Там, где Чонгуку наконец дадут сказать все, что он собирался.

***

— Ты осознаешь, что это уже похищение? Кажется, Чимин все-таки отключился на последние минуты, иначе как объяснить, что он вновь оказался окружен чонгуковым безумием в его не новом американском Джипе с круглыми фарами и сломанным бардачком? Попытка выйти через дверь успехом ожидаемо не увенчалась. Только манжет рубашки порвался об острые края какого-то вымазанного в машинном масле инструмента. А затем музыкант просто заводит двигатель и за время всей поездки не говорит ни слова, кроме до смешного неподходящего моменту приказа: «пристегнись». Чимин не пристегивается, и некоторое время все еще пытается хотя бы открыть окно, но видимо и оно в этой тачке давным-давно неисправно. Останавливается внедорожник у старой безлюдной заправки за железнодорожными путями. Поблизости пищит звуковой сигнал шлагбаума, но поезда пока еще не видно. У дорожной разметки птицы клюют землю и размазанный по ней мокрый снег. Чимин вспоминает, что оставил верхнюю одежду там, откуда его, без его согласия, забрали. На Чонгуке тоже только безнадежно легкая футболка, которая даже внутри салона не может согреть, ведь в Джипе скорее всего не работает даже печка. — Чья это вообще машина? — зачем-то интересуется Чимин, вспоминая старые фильмы про маньяков и психопатов, и как их жертвы пытались убийцу разговорить, что давало им больше времени на построение плана к побегу. — Ее ты тоже украл?  — Моя, — юноша водит пальцем по колесику радио, но не включает, — и я не похищал тебя.  — Тогда я могу уйти?  — Нет. В происходящее настолько трудно поверить, что Чимину больше смешно, чем страшно. Даже в самых своих ненормальных фантазиях он не мог представить, что однажды окажется в подобной ситуации и что теперь делать не знает, ведь даже приблизительно не догадывается, на что Чонгук способен и чего всем этим добивается.  — Я не спал с ней, — вдруг звучит его густой голос, заполняя прорехи в окнах и между порогами. Чимин чуть подскакивает с кресла от неожиданности.  — Что?  — С той, которую ты обозвал живодеркой. Я не спал с ней. И ни с кем другим с той вечеринки. Его лицо повернуто в сторону улицы, где зябко, сыро и в земле, если присмотреться, еще можно наблюдать попытку осени отстоять нелюбимый декабрь.  — Я должен испытать облегчение? — беспощадно уточняет мальчишка, — потому что, как бы тебе тяжело не было в это поверить, мне совершенно плевать кого ты удовлетворяешь в постели.  — В это не тяжело поверить, — Чонгук поворачивается, чтобы видеть распухшее от слез лицо того, с кем ведет беседу, — но почему-то совсем не приятно слышать.  — Ох прости меня, что посмел задеть твое самолюбие, — чиминова реакция Чонгука внезапно только веселит, разряжая тем самым хоть немного мрачную обстановку.  — Каждый раз, когда тебя вижу, — юноша кладет одну руку на коробку передач, а другую выпрямляет, размещая на спинки двух передних кресел, почти что касаясь большим пальцем уложенных волос модели на затылке, — часть времени хочу тебя ударить, — Чимин тут же воспринимает сказанное, как угрозу, вдавливая позвоночник глубже в дверцу, царапая все теми же инструментами себе лопатки, — но еще сильнее, и с этим становится все сложнее бороться, хочу тебя поцеловать. Кадык мальчишки приходит в движение, а взгляд мельком падает на приоткрытые губы напротив, говорящие ему все эти вещи. Это что-то похожее на эйфорию, словно принял слишком большую дозу лекарств, а обещал доктору не больше одной за раз. Чонгук, если и пугает, то с этого момента тем, что слишком похож на него самого: своей неоднозначностью, привычкой совершать ошибки и стремлением заполучить невозможное. Чимин и догадаться не мог, что последним, после всего, окажется он сам.  — Выпусти меня, — просит, цепляясь из последних сил за неподдающуюся искривленную ручку.  — Чимин…  — Пожалуйста, выпусти меня. Не от «пожалуйста», а от того, какой страх блестит в красивых глазах, но Чонгук отдает свободу и, возможно, свой последний шанс все исправить. Выходит следом, ступая в непротоптанные дорожки зимней неудавшейся сказки. Чимин не убегает, не зовет на помощь, а стоит, обняв себя руками, пытаясь согреться рано наступившим на город вечером. Второе дыхание покидает худое тело похожими на первый снег клубами белой дымки. Мысли, будто ниточки макраме, выползают наружу, переплетаясь в бантики и узелки. Чонгук наступает на них своими грязными ботинками, решая попытаться еще раз.  — У меня нет зависимости, — говорит Чимин, прислушиваясь к стуку колес поезда где-то еще далеко от них самих, — рецепт мне выписал настоящий доктор по той причине, что я страдал от бессонницы почти месяц. Он предупредил, что не нужно злоупотреблять, но… это было так здорово, знаешь, снова засыпать… я не хотел возвращаться в прежнее состояние беспомощности. Когда лежишь и без остановки думаешь, сколько завтраков я должен пропустить, чтобы влезать в дизайнерские шмотки? Сколько денег отправить родителям в Пусан, чтобы они ни в чем не нуждались еще один год? Сколько еще раз я должен повторить Сокджину, чтобы он перестал смотреть за мной, как за больным щенком? Я мог остановиться сам. Нет. Я должен был остановиться сам. Но тебе нужно было появиться из ниоткуда, решить, что ты умнее всех, и забрать у меня эту возможность. И я дал тебе с этим уйти. А теперь ты появляешься снова, увозишь в какую-то Богом забытую глушь и просишь… чего? Чего, скажи, ты еще от меня хочешь? От торгового поезда уже виднеются фонари и мощный корпус. Шум колес распугивает стаи не перелетных птиц, которые потерялись здесь, как и два одиноких человека на перекрестке железнодорожных путей. Чонгук ласково убирает с остывшего личика светлые пряди, открывая небольшой лоб и мягкую линию бровей. Ни о чем не просит. И его ни о чем не просят тоже. Просто молчание, которое совсем скоро заглушит беспорядочный стук колес о рельсы. Только они вдвоем, шумный поезд и влажный черно-белый декабрь. Здесь Чимину не страшно, и Чонгук благодарен уже за это.  — Мне холодно, — мальчишка кусает губу, пытаясь отойти и вернуться в машину, только у Чонгука другие планы на этот счет, ведь ни одна печка его не согреет так же сильно, как температура человеческого тела. Он пока не знает, почему не мерзнет сам, но прижимая Чимина к раскрытой груди, это уже не кажется важным. Предрассудки друг о друге в эту минуту лопаются, как мыльные пузыри. Вот только что были рок-звездой и моделью с обложки, а теперь лишь Чонгуком с Чимином, которые оказались очень нужны другому прохладным зимним вечером. Проезжая мимо них, поезд трещит вагонами и металлическими стяжками, забирая с собой в другое, незнакомое им место часть тоски и печали, оставляя щедрую возможность начать с настоящего момента с чистого, как первый снег, листа.

***

Признаться Сокджину во всем оказалось одним из самых трудных решений, которые Чимин принял за последние годы. Даже родителям рассказать было бы куда проще, хотя бы по той причине, что не они вырастили Чимина, а именно его старший брат. Привез вместе с собой в Сеул, принял его нелогичное желание кривляться перед камерой за деньги, поддерживал даже, когда работа не приносила ничего, кроме проблем со здоровьем и жестких депрессий. Чимин всерьез боялся потерять доверие, которое было так сильно ему необходимо в городе, где его ежедневно окружали насилие и предательства. Но выслушав его до конца, Сокджин убрал салфеткой с ресниц капли еще не высохших на них слез, а после пообещал, как и всегда, справиться с этим вместе. Той ночью мальчик остался с братом в одной постели, провалившись в сон практически сразу, как голова коснулась мягкой подушки. И никакие таблетки для этого не понадобились.

***

Чонгук пропустил очень важное выступление, когда погнался за Чимином и увез от родных и друзей за город. Ему обещали один единственный шанс. Он его упустил. Вернувшись к своей группе, он с удивлением обнаруживает, что его никто не собирается обвинять. Юнги даже скудно благодарит за то, что избавил от нервотрепки, ведь старый бар все же куда привычнее помпезной тусовки всех этих жирных и калорийных сливок общества. Хосок просит не расстраиваться, потому что хорошим людям удача улыбается не единожды. Намджун кривит тонкие губы и выделяет одно важное «спасибо» за то, что вернул Чимина в целостности и сохранности. Конечно же обещает серьезный разговор, который наступит уже на следующее утро, при котором Чонгук, как и обещал, будет честен, за что отхватит парочку подзатыльников, но это сравнительно ничтожная расплата за его скотское поведение и низкие поступки. Все потихоньку нормализуется, но только вот пройдя через все это чертово колесо событий, Чонгук больше не уверен, что эта пресная, безвкусная норма его теперь устраивает. — Ты все еще здесь, — выказывает честное удивление Намджун, случайно наткнувшись на младшего в углу бара, черкающего что-то в своей некогда позабытой нотной тетради. — Не могу припомнить последнего дня, когда ты после выступления не сваливал первым в компании новой поклонницы. Чонгук крутит по фалангам простой карандаш с погрызенным колпачком, усмехаясь:  — Ты расстроен, что я перестал спать со всеми подряд?  — Этому я как раз-таки чертовски рад, — присаживается напротив, пытаясь заглянуть в результаты его трудов на нотном стане посреди листа, — мне, правда, все еще интересно почему. Юноша чувствует пятой точкой, к чему все идет, но сбегать поздно, да и это не имеет никакого смысла. Намджун знает.  — Вы общались с Чимином после того случая? Чонгук не успевает подобрать ответ, когда с улицы вносят свист ветра и запах мокрого асфальта, маневрируя по ступенькам с двумя картонными подставками для кофе. На Сокджине расстегнутый нараспашку, широкий и чуть великоватый ему по размеру светло-розовый тренч. Намджун подлетает к нему, забыв напрочь о серьезном разговоре, чтобы помочь удержать угощения для замученных музыкантов. Хосок скорее забирает пакеты с мучным десертом, а Юнги сухо интересуется, где его сугубо мужской черный-пречерный неразбавленный и ни в коем случае не подслащенный кофе, способный продержать его в сознании до глубокой ночи. Чонгуку же достается уже привычный ему латте с пышной пенкой и попыткой доброго хена подрисовать на ней не слишком симпатичного снеговика. В полуразбитом, разрисованном вдоль и поперек плохими граффити баре, кажется, еще никогда не было так же комфортно, как теперь, когда есть такой вот неравнодушный и пахнущий миндалем и золотистым октябрем Сокджин. Не брезгуя испачкать качественную шерсть, тот падает на мелкую табуретку за их столиком, спрашивая о самом простом и несложном, вроде планов на Рождественские праздники и присутствия в доме украшенной елки. О Чимине никто не вспоминает вплоть до момента, когда Чонгук не осмеливается сам поинтересоваться.  — Я настоял на том, чтобы он взял две недели отпуска и навестил наших родителей в Пусане, — рассказывает Сокджин, с неодобрением косясь на то, как Намджун ломает крышку стаканчика, сбрызгивая на новенький свитер коричневые кляксы от кофе. — Он возвращается сегодня вечером, — добавляет, как-то вдруг слишком неожиданно повышая голос, словно что-то задумав, — и я обещал его встретить на вокзале, но совсем забыл, что у нас с Джуном были заранее куплены билеты в театр.  — О чем ты… За свою попытку вставить слово, Намджун получает локтем куда-то в район солнечного сплетения, разливая напиток полностью себе на колени.  — Какого хрена, Джин?! Невинный хен удивляет актерским мастерством, предлагая гору салфеток и мастерски делая вид, что не при чем, пока сидящие рядышком Юнги с Хосоком обмениваются знающими взглядами, поджимая рты и не рискуя повторять ошибку лидера.  — Ты мог бы встретить его вместо меня? — наконец задает тот самый вопрос Сокджин, хлопая глазами на вжавшегося в свой стул Чонгука, боясь оказаться следующим под раздачей бесплатного кофейного душа. Кивает, не успев толком понять на что, собственно, соглашается. Лишь бы чересчур доброжелательный Сокджин перестал так сильно пугать окружающих.

***

Рождество в Пусане похоже на свежий домашний пирог с сахарной пудрой на румяном тесте и бабушкиным чайным сервизом, что расхрабрились достать из картонных коробок в подвале. Так всегда, если знаешь, что дома. И если приходится уезжать, то только в необъятном вязаном шарфе и шапке с дурацким помпоном, ведь мама ни за что не разрешит на ее глазах даже чихнуть. Рождество в Сеуле — это безупречная реклама шоколадных конфет по телевизору или, к примеру, Кока-Колы. Весь глянец, вся мишура и белозубые улыбки напоказ, и только за камерой видно сколько денег потрачено и как мышцы лица ноют от необходимости улыбаться по десять часов без остановки. Домом пахнут только руки чудесной старушки на вокзале, продающей перевязанные красной атласной лентой невероятно пахучие елочные ветки почти что даром. Чимин покупает одну и теплеет от того, что вдогонку ему просто так вяжут еще одну ленту, самую красивую, на запястье, желая в Новом Году безграничного счастья. Мальчишка треплет в пальцах двойной узелок, выходя на улицу, на которой, так же, как и две недели назад до его отъезда, отсутствует снег, и только тротуары зачем-то все равно посыпаны рыжим песком. Сокджина нигде не видно. Чимин тянется в карман за телефоном, когда его с ног до головы накрывает тенью. Он поднимает лицо, ожидая скорее, что перед ним из-по земли прорастет китайская стена, чем будет стоять Чон Чонгук, неловко переступая на месте. Секундочку, Чонгук? Неловко?  — Что ты…  — Как прошел отпуск? — спрашивает музыкант, как будто боясь дать мальчишке перед собой право голоса.  — Отлично, но…  — Ты выглядишь лучше, здоровее.  — Спасибо. Чонгук, ты здесь…  — Вообще-то, черт, ты выглядишь восхитительно.  — Что? — О прости, твой багаж, — выхватывает у замешкавшегося Чимина две его сумки, отчего тот едва не падает носом в асфальт, резко потеряв килограммов пять дополнительного веса.  — Эй, постой! Чимин не знает, что происходит, но готов к тому, что в любую секунду из-за угла выскочит его старший брат и объяснит ему хоть что-то, иначе он рискует снова сойти с ума и прибегнуть к таблеткам. На обочине их ждет знакомый скромный Джип, приглашающий замерзнуть в непрогретом салоне. Успев забросить чемоданы в багажник, Чонгук открывает поцарапанную дверцу перед пассажиром, который не собирается садиться внутрь до получения ответов на свои вопросы.  — Зачем ты здесь? И где хен? Что происходит? Юноша волнительно увлажняет губы, трогая снова шею, щипая себя больнее обычного.  — Я хотел бы поговорить в более подходящем месте. — Или говори прямо здесь, — ставит условие Чимин, удивляясь тому, что больше не ощущает ни грамма страха по отношению к этому человеку, — или я заберу свои вещи и сяду в такси. Чонгук понимает, что тот говорит на полном серьезе, так что дает себе немного времени втянуть легкими так много воздуха, чтобы заглушить в нем ненормально учащенное биение сердца. От холода немеют конечности. Во рту безбожно пересыхает.  — Каждый раз, когда я тебя вижу… — фраза до боли знакомая. Чимин вспоминает закрахмаленные туманом железнодорожные пути и дробь шлагбаума, предупреждающего сделать обязательную остановку и перевести дух. Не бежать на красный, а дождаться, когда победно вспыхнет спасительный зеленый. Когда наконец-то станет можно. «Каждый раз, когда тебя вижу, часть времени хочу тебя ударить, но еще сильнее, и с этим становится все сложнее бороться, хочу тебя поцеловать»  — … я думаю о том, что сделать для того, чтобы ты перестал смотреть на меня, как на палача. Думаю, как сказать «прости», и чтобы это не прозвучало пустышкой. Думаю, ломаю голову, схожу с ума, но не могу представить, что ты когда-нибудь сможешь меня простить. С самой первой секунды, когда я увидел тебя тогда в баре, ты зашел в него — никому не по карману, гордый, красивый до невозможности, и я не мог отвести глаз. Никто не мог. Ты не видел эти взгляды, наверное, потому что давным-давно привык к ним. А я сам никогда не искал внимания, но перед тобой ради него был готов тут же встать на колени. Я выбрал самые неправильные способы его заполучить. Я сделал тебе больно. Я прошу у тебя за это прощения. — Что насчет контракта? — после долгой мучительной паузы спрашивает Чимин.  — Плевать на него, — не медлит с ответом вокалист, — он мне больше не нужен.  — И если я предложу тебе знакомство с директором ведущего лейбла в Корее, ты…  — Я больше не хочу всего этого, — повторяет юноша настойчивее, осмеливаясь подойти ближе, — после всего, что видел. Как это ломает таких, как ты. Лучше я буду петь с лучшими друзьями для двенадцати человек, чем собирать блядские стадионы и каждый раз бояться наступления ночи. Между их грудными клетками заканчивается свободное место, и Чимин поддается потрясающей силе горячего тела напротив, прикрывая глаза всего на минуту.  — Лучше я буду, как и все остальные, смотреть на тебя снизу, чем стоять рядом и знать, что ты меня ненавидишь. Мальчишка роет вздернутым носом гармошку ткани на чонгуковой футболке, отрицательно качая головой. Чонгуку даже кажется, что он смеется от того, как поднимаются и опускаются его низкие плечи. Он бережно кладет на одно свою ладонь, а другой придерживает за пояс, чтобы не убежал. И не думал даже.  — Я тебя не ненавижу, — хрипит он, отказываясь убрать лицо с распаляющих кожу накаченных грудных мышц вокалиста, — но ты меня так сильно бесишь! — Чонгуку приходится сделать одной ногой шаг назад от того, каким неожиданным выходит легкий удар в плечо от разговорившегося Чимина, — все время все портишь! Даже не даешь на тебя разозлиться по-человечески. А я хочу. Я хочу, потому что ты это заслужил.  — Заслужил, — соглашается Чонгук, обнимая в ответ еще крепче.  — Урод.  — Урод.  — Обманщик.  — Обманщик.  — Поцелуй. Чонгук торопится и это повторить, но вовремя прикусывает язык, глядя на поднявшего личико мальчишку, широко раскрыв глаза. Боится переспросить, а вдруг ослышался? Так что скорее склоняется ниже, кривя безупречную линию позвоночника, врезаясь в пригласительно раскрытые, чуть влажные темно-розовые губы. Чимин стискивает в кулаки складки с футболки на груди, разглаживая их чуть позднее, скользя ладонью вверх по ключицах к бронзовой линии челюсти и, наконец, к мягким волосам. На вокзале столько людей, что большая их половина всенепременно, проходя, их осудит. Только Чонгуку до них нет никакого дела, ровно до тех пор, пока Чимин не оттолкнет, спихнув все на силу момента.  — Ты отмечаешь Рождество? — спустя какое-то время и отсутствие слюны на языке, интересуется Чимин, без остановки прогоняя пальцы через отросшие пряди музыканта.  — Нет. А ты? — Только с Сокджином, — отвечает, притягивая Чонгука еще раз вниз, чтобы задеть подушечками губ родинку на носу, — скорее всего в этом году он променяет меня на Намджуна.  — Хочешь… — юноша с нежностью сталкивает их лбами, оставляя глаза открытыми, — хочешь встретить Рождество со мной?  — Без интриг, шантажа, похищений, — перечисляет мальчишка, начиная смеяться от того, как Чонгук кусает его за мочку уха, наказывая.  — Никакого веселья, — обещает тот, — это будет самое скучное Рождество в твоей жизни. Только в этот раз вместе со мной. Чимин думает ровно одну секунду прежде, чем принять ни черта не взвешенное, не поддающееся объяснению, но, он не сомневается, правильное решение:  — Тебе нужно будет поставить в моей квартире елку. Чонгук без раздумий согласится вырубить весь лес, если Чимин об этом попросит. Только тому пока еще об этом знать не обязательно. Мало ли, снова испугается. Попробуйте пропустить в большом городе всего один поворот и, кто знает, быть может, благодаря именно этой ошибке, вам посчастливится встретить свою судьбу?