Забыть об условностях

Джон Уотсон бежал вверх по горной тропинке. Старался бежать. На самом деле он по ней шел — так быстро, как мог. Раненая нога предательски ныла, и Уотсон знал, что не успеет. Он никогда не успевал, но всегда надеялся, что уж в этот-то раз… Он бежал по тропинке и считал выстрелы. Их всегда было шесть. Пять из них уже прозвучали. И надо было обязательно успеть добраться до площадки у водопада раньше, чем прогремит шестой выстрел. — Шерлок! Уотсон проснулся от собственного крика. Он сел, приложил руку к бешено бьющемуся сердцу и в тусклом свете уличного фонаря, проникающем через окно, оглядел комнату. Все правильно, он у себя дома — в Лондоне, на Бейкер-стрит. С тех пор, как он вернулся из Швейцарии один, без Холмса, прошло три с половиной месяца. Раненая нога ныла и наяву. Она всегда ныла после кошмара. Уотсону иногда казалось, будто бы это он своим криком вызвал лавину, похоронившую Шерлока Холмса. Во сне какой-то частью сознания он помнил об этом и пытался сдержаться — и все равно каждый раз кричал и просыпался. Он, конечно, понимал, что лавину вызвал последний выстрел, но все равно не мог избавиться от чувства вины. Что именно убило его друга — пуля или лавина — Уотсон наверняка не знал, но все же надеялся, что масса слежавшегося снега похоронила под собой уже мертвое тело. Если бы он только успел… Если бы хозяйка гостиницы не была столь пунктуальна, а сам он не был столь вежлив… «Еще девять минут!» — сказала она. Если бы он знал тогда, что цена этих девяти минут — жизнь Холмса, он бы на мгновение перестал быть джентльменом и силой вырвал письмо из ее рук. Девяти минут ему бы хватило, он бы успел. Вдвоем они бы справились с Мориарти, и не было бы тогда ни рокового выстрела, ни лавины, ни этого повторяющегося кошмара. Когда сошедшая лавина одним из своих рукавов завалила тропинку, ведущую к замерзшему водопаду, Уотсон еще долго пытался идти навстречу осыпающемуся, стекающему прямо под ноги снегу. Он оскальзывался, оступался, падал и вновь пытался двигаться, пока вдруг не осознал, что давно уже не идет и даже не карабкается, а ползет. Он готов был и ползком добраться до площадки, и голыми руками выкопать тело Холмса — и кто знает, вдруг тот был бы еще жив? — но оказалось, что с какого-то момента он просто барахтался в снегу, ни на дюйм не продвигаясь вперед, а, напротив, сползая все ниже вместе с потоком снега. Пришлось возвращаться обратно в Мейринген. Там, кого бы он ни умолял пойти к водопаду и сколько бы денег ни предлагал, никто с ним не пошел. Все говорили, что до весны нечего и пытаться, да и весной безнадежно: прежде чем в горах закончится сход весенних лавин, тело или тела унесет горным потоком. «Это очень прискорбно! — сказала добрая хозяйка гостиницы. — Но вам придется хоронить пустой гроб. Если зимние горы забрали вашего друга, то уже не отдадут. Помолитесь за него и смиритесь». Он чуть было не забыл выполнить последнюю волю Холмса — отдать иглы проводнику на станции, вспомнил об этом лишь в последний момент, когда поезд уже готов был отправиться. Проводник молча взял футляр с иглами и, еле заметно кивнув, спрятал в казавшийся бездонным карман. А уже вернувшись в Лондон и стоя перед дверью своей квартиры, Уотсон никак не мог заставить себя позвонить. Ведь предстоял разговор с миссис Хадсон, а он не чувствовал себя готовым к этому испытанию. Звонить и не пришлось. Миссис Хадсон сама открыла дверь, бросила на него быстрый взгляд и посторонилась, пропуская внутрь. — А мистер Холмс? — спросила она. Уотсон отрицательно покачал головой, входя. — Я сварю вам кофе, мистер Уотсон. А ужин будет через два часа. — Лучше принесите коньяк, — хрипло ответил он. — Если вам нетрудно. Он так и не смог рассказать миссис Хадсон подробностей последнего дня Шерлока Холмса. Он вообще никому ничего не говорил. Но через несколько дней пришел Лестрейд, спросил, верны ли слухи. Они выпили, и Лестрейду удалось кое-что из Уотсона вытянуть. В порыве ответной откровенности Лестрейд признался: — Я не выносил его. Я ненавидел его жуткий характер и ужасные манеры. И я терпел его выходки только потому, что он так часто оказывался прав. Лестрейд ушел и больше не появлялся. Уотсон побаивался визита Майкрофта Холмса, и в немалой степени из-за внешнего сходства с Шерлоком. Но тот так и не пришел. Уотсон понимал, что известие о смерти брата Майкрофт получил из какого-то другого источника, и все же его удивляло: неужели Майкрофту неинтересны подробности? И вдруг понял, что ничего не знает о семье Холмса. А потом ему начали сниться кошмары. Один и тот же сон. Как этой ночью. По опыту прежних ночей Уотсон знал, что не сможет уснуть по крайней мере ближайшие два часа. Он зажег свечу и сел за стол, надеясь, что ему удастся написать хотя бы пару страниц. Редактор давно намекал, что читатели ждут продолжения цикла рассказов о великом сыщике. Но Уотсон не мог писать. Только не о Шерлоке Холмсе. Редактор согласен был и на другой цикл, не обязательно о Холмсе, лишь бы было так же интересно. Но за прошедшие месяцы Уотсон не смог вымучить из себя ни одной приличной строчки. Вот и в этот раз, вместо того чтобы взять перо, он достал из ящика последнее письмо Холмса и принялся его перечитывать, хотя уже давно знал его наизусть. В дверь тихонько поскреблись. — Миссис Хадсон, это вы? — А кто еще это мог бы быть? — раздалось из-за двери. — Кроме вас и меня, в доме никого нет. Вы разрешите мне войти? — Да, конечно. Уотсон отпер дверь. На пороге стояла миссис Хадсон в халате, торопливо накинутом поверх ночной рубашки, и со свечой в руке. — Вы опять кричали во сне, мистер Уотсон. — Простите. Не могу с собой справиться. Я сегодня не буду ложиться, и мой крик вас больше не потревожит. — Зато я услышу его завтра. Или послезавтра. Знаете, мистер Уотсон, я засыпаю лишь во вторую половину ночи, потому что первую ее половину жду, когда вы закричите. — И что я кричу? — Всегда одно и то же. «Шерлок!». Так больше не может продолжаться, мистер Уотсон. — Я все понимаю, миссис Хадсон, но что же мне делать? Я не могу совсем не спать. — Я могла бы готовить вам успокоительный чай на ночь. Миссис Тернер дала мне рецепт специального сбора и поделилась травами на первое время. — Спасибо, миссис Хадсон. — Может быть, вы уже впустите меня? Нехорошо разговаривать через порог. — Да, простите. Он посторонился, и миссис Хадсон заняла единственный стул в его комнате — тот, что стоял рядом с письменным столом. Сам Уотсон присел на краешек кровати. — Вы никогда не рассказывали мне о том, что произошло в Швейцарии, — сказала миссис Хадсон. — Вы не спрашивали. — Это не значит, что я не хочу этого знать. Расскажите. — Прямо сейчас? — Да, прямо сейчас. Вы не спите, я тоже, и мы оба еще долго не уснем. Расскажите. — Это будет очень трудно сделать. — А вы попробуйте. — Зачем вам это? — Затем, что вы не единственный, кто скорбит о гибели мистера Холмса. Так вы мне расскажете? Почему вы молчите? — Я не могу говорить. — Если вы и дальше будете молчать, ваш кошмар так и будет вам сниться. Ну, хорошо, не хотите говорить о том, что произошло, расскажите мне о вашем сне. — Это одно и то же. — Значит, вам снится то, что произошло на самом деле? И вы каждый раз переживаете это заново? — Да. — Тогда вам тем более нужно рассказать об этом. — Но я не могу. — Хотя бы начните. С любого места. — Наверно, вы правы. — Уотсон задумался, с чего бы начать, и, наконец, придумал. — Там на письменном столе лежит письмо. Его письмо. Последнее. — Оно адресовано вам? — Да. — И вы хотите, чтобы я его прочитала? — Да. Там есть и о вас, и я не думаю, что он был бы против. — Оно порвано. — Я порвал его, когда открывал. Очень торопился. И все равно не успел. Не успел его спасти. Не смотрите на меня так, миссис Хадсон. Сначала прочтите письмо. Миссис Хадсон осторожно взяла в руки измятый, надорванный, потертый на сгибах лист. И все время, пока она читала, а затем дважды перечитывала письмо, Уотсон старался не дышать. — Мистер Уотсон, вы отдали иглы, как вас просил мистер Холмс? Вопрос застал Уотсона врасплох: он ожидал чего угодно, но не этого. — Д-да, отдал. — Это из-за них погиб мистер Холмс? — В том числе и из-за них. — Это какие-то очень важные иглы, раз сам кайзер Германии в них заинтересован? — Да. — И это из-за них нас всех арестовали прямо на приеме у посла Германии, а затем выпустили? Это они были в том футлярчике, который передал мне на сохранение посыльный после ареста мистера Холмса? — Да. — Тогда я понимаю, почему мистер Холмс задержал вас в Лондоне. — И почему же? — Он все знал. Он все знал заранее. Он еще когда был в Лондоне, знал, что не вернется. Поэтому он задержал вас. Он о вас позаботился. Он не хотел, чтобы вы тоже погибли. — Лучше бы я погиб вместе с ним. — И оставили бы меня одну?!! — возмутилась миссис Хадсон. — Но… — Пожалуйста, не возражайте мне. Я не хочу думать о том, что вы не успели спасти мистера Холмса, потому что мистер Холмс и не хотел, чтобы вы его спасали. Он, кажется, считал, что его нельзя спасти. Но мне приятно думать, что мистер Холмс позаботился обо мне, сохранив вам жизнь. Он хотел, чтобы вы жили и были счастливы. А вы, мистер Уотсон, вместо того, чтобы послушаться мистера Холмса и сделать то, что он от вас хотел, хороните себя заживо! — Миссис Хадсон, вы сейчас о чем? — Вы же читали письмо много раз! — Да, но… Если вы о том, что… Миссис Хадсон, я не могу на вас жениться! — Это еще почему? Раньше могли, а теперь нет? — Вы же сами отказали мне. Еще зимой. Вы сказали, что никогда за меня замуж не выйдете. — Это было зимой! И я правильно сделала, что отказала вам тогда! Потому что было бы верхом безрассудства выходить замуж за живого мертвеца! — Миссис Хадсон, вы совсем меня запутали. Я уже не понимаю, ни чего вы хотите, ни чего я сам хочу. Если вы хотите за меня замуж, то почему все время отказываете? А если не хотите, то почему все время ждете, что я вам снова это предложу? — Мистер Уотсон, а вы сами хотите, чтобы я вышла за вас замуж? — Да! — Тогда что вас останавливает? — Ваше несогласие! — Но неужели вы не видите, что я давно согласна? — Но вы же раньше говорили… — Неважно, что я говорила раньше! Важно то, что происходит сейчас! Уотсон вдруг осознал смысл последних слов и внутренне ужаснулся. — Как-то все это неправильно, — сказал он, немного помолчав. — А вам нужно, чтобы все было по правилам? — Ну… да… Миссис Хадсон грустно улыбнулась. — Знаете, мистер Уотсон, что я вам скажу? Мистер Холмс и это предусмотрел. Он же написал: «Забудьте об условностях!» Вот и забудьте о них! — И что все это значит? — А это значит, мистер Уотсон, что я выйду за вас замуж. Но я не пойду с вами к алтарю. — Это как? — А вот так. Я дважды была у алтаря и дважды обещала священнику, что буду со своим мужем и в горе, и в радости до самой смерти, а в результате я оба раза быстро овдовела. Я вдовой была дольше, чем замужней женщиной, поэтому, мистер Уотсон, я не хочу испытывать судьбу еще раз. И если браки, заключенные у алтаря, оказались такими короткими, то, может быть, брак, заключенный на небесах, окажется дольше и счастливее? Уотсон подошел к миссис Хадсон и встал перед ней на колени. Нога все еще ныла, и он старался не обращать на нее внимания. — Я не знаю, как благодарить вас, миссис Хадсон. — Вы можете называть меня Мартой и говорить мне «ты». — Конечно, миссис Хадсон… Марта… И вот тут Уотсона, наконец, прорвало. Все так же стоя на коленях, он рассказал миссис Хадсон о том, как получил письмо, и о том, как бежал по горной тропинке, и о выстрелах, и о лавине, и о том, как бродил по Мейрингену, умоляя местных жителей помочь ему. Он плакал, а Марта — теперь уже его Марта — вытирала ему слезы, гладила по голове, успокаивая, и называла Джоном. Наконец он закончил рассказывать, очнулся и понял, что ноги совсем затекли, он их почти не чувствует и ему не удастся встать без посторонней помощи. — Марта, ты выбрала в мужья старую развалину. Конечно, Марта помогла ему встать, довела до кровати, усадила на нее и села рядом. — Джон, ты обязательно должен написать об этом. — О чем? — О том, что только что мне рассказал. — Но это нельзя публиковать. — А ты не публикуй. Просто напиши, для себя. — А какой в этом смысл? — Если ты запишешь свой кошмар, он тебя отпустит. — А если я напишу еще один рассказ о Шерлоке Холмсе? Не буду писать о том, о чем писать нельзя — ну, знаешь, все эти государственные и военные тайны, эти иглы, агенты кайзера — все это я выброшу. Оставлю там только то, что касается Шерлока Холмса и его противника профессора Мориарти. Это поможет? — Конечно. — Нет, Марта, ничего не получится. Я не могу писать о снеге: этот снег — самое кошмарное, что было в этих ужасных горах. — А ты и не пиши о снеге. Перенеси время действия на весну, когда снег уже растает. — А что тогда будет вместо лавины? — Как что? Там же водопад! — Да. И он низвергается в пропасть. — Ну вот видишь! — Кажется, скоро у меня будет чем обрадовать редактора. — Джон, ты уже отдохнул? Можешь идти? — Конечно. А куда? — В мою комнату. — Зачем? — Твоя кровать слишком узкая. Она не годится для супружеской постели. — Так что, прямо сегодня? Сейчас? — А зачем откладывать? — Марта, а что тебе сегодня сказали звезды? Они не против? — Уотсон сделал последнюю попытку отсрочить неизбежное. — А звезды сказали, что они тут ни при чем и все в наших руках.