Гиблое дело

— Я знаю, о чем ты думаешь, — он улыбался, проверяя систему капельницы. В багровом свете ламп его улыбка выглядела зловеще. — Что я псих. Что мама меня не любила, а отец бил. Так вы думаете обо всех, кто рискнул отличиться от общепринятых стандартов. Но это ложь. Он придвинул штатив с капельной системой к столу, чуть задвинув за голову Нако и вставил иглу в вену. Нако хотела бы отдернуть руку, да совершенно не могла помешать убийце. Она понятия не имела чем ее накачивали, что с ней собирались делать и как долго планировали здесь держать. Убийца чувствовал себя вольготно, уверенный в своей безопасности, в том, что никто и никогда не найдет их здесь. Знать бы только, где это «здесь»? И где Ино? Если она еще жива. Кожа Нако горела, точно покрывалась волдырями от солнечного ожога, но панический страх, охвативший ее в первые минуты не думал утихать. Нако стоило немало сил, ничем не выдавать своего ужаса и думать трезво. Убивать ее не спешили, а значит, есть время собраться с мыслями и продумать план. Женщина понимала, что рассчитывать на собственные силы не могла. Привязанная к столу она была, как букашка, наколотая на булавку — совершенно беззащитна. Но мозг ее отходил после наркотика и в голове рождались довольно дельные советы и мысли. Там, где не можешь действовать силой — действуй хитростью. Нако рассчитывала, что ей удастся переманить на свою сторону Сая. Разумеется, если он зайдет в ее тюрьму. Она никак не могла поверить, что Сай может быть хладнокровным убийцей. Чуткий, внимательный художник, немного не от мира сего, но не злодей. Они знакомы не первый год и это могло сыграть в ее пользу. Если бы ей удалось убедить Сая отпустить ее, хотя бы ослабить путы, чтобы она смогла высвободить всего одну руку… Но если этот план не осуществим, есть и другой выход. В этом случае ее спасителем стал бы сам убийца. Он не собирался расправляться с ней сразу. Ему важно чувство контроля. Он должен доказывать самому себе, что она в его власти. Но, если что-то пойдет не так? Если Нако сумеет убедить его, что ей гораздо хуже, чем он рассчитывал, что она задыхается несмотря на трубку… Ему придется отстегнуть ремни, чтобы перевернуть ее на бок и освободить дыхательные пути. Нужно лишь дождаться подходящего момента, когда он не станет ожидать от нее нападения. — Я едва помню свою мать, — продолжал он, будто бы для Нако имела значение его трагичная судьба. Она и сама была не самым счастливым ребенком, но несчастное детство не толкнуло ее убивать. — Она отказалась от меня, едва мне исполнилось три и отвела в детский дом. Я помню тот день. Она нарядила меня в лучший костюм — темно-синие шорты, курточка и футболка с Вуди Вудпекером. Она сказала, что мне придется подождать ее некоторое время, но больше не вернулась. Отца своего я вообще никогда не знал, — и так на нее посмотрел, будто отсутствие отца делало их очень близкими друг другу. Будто она должна была понимать, что он имеет в виду. — Итак, я остался в детском доме. Не скажу, что это обстоятельство как-то заботило меня. Все детство я был очень занят, стараясь понравиться потенциальным родителям, чтобы грустить и вспоминать о матери. Я был самостоятельным, умным, послушным и добрым мальчиком. Тем вариантом, который идеально подходил как для тех, кто впервые решался на усыновления, так и для опытных приемных родителей. Во всяком случае, так говорил директор детского дома. Но даже такая реклама не помогла мне обзавестись семьей. И когда мне исполнилось восемь, а директор детского дома понял, что об усыновлении уже не может быть и речи, меня перевели в другое учреждение. Это был детский приют при женском монастыре католического собора Пресвятой Девы Марии. Он замолк, погружаясь в воспоминания или, что более вероятно, давал ей время осмыслить все сказанное, сделать свои выводы. Сам он занимался тем, что рыскал по ящикам. Нако слышала, как тихо шуршит деревянная поверхность шкафов, когда из их недр выдвигается очередной ящик, в эти минуты загоралась точечная подсветка, освещая его содержимое. Убийца быстро перебирал пальцами металлические инструменты, Нако поняла это по тому, как они звякали друг об друга с характерным звоном. И выкладывал необходимые на маленький столик на колесиках, следующий за ним по пятам от одной стены к другой, как верный пес. В кроваво-красном свете Нако не могла разглядеть деталей, да и повернуть голову не могла. Только и оставалось: следить глазами за перемещением убийцы по комнате со звукоизоляцией. То, что они отрезаны от остальных помещений хорошей изоляцией Нако поняла далеко не сразу. Вначале женщина была слишком поглощена собственными переживаниями и чувством страха, свернувшимся у нее в грудной клетке, но потом обратила внимание на звуки. Точнее на тот глухой отзвук, сопровождающий каждое действие и слово в этой, казалось бы вылитой из цельного бетона комнате. Здесь нет эхо, вполне ожидаемого для почти пустого помещения, и убийца говорит тихо, с ровной интонацией в разных углах. Так Нако и поняла, что ни один звук извне не пробьется через защищенные стены, как и звуки изнутри не выберутся наружу. Даже если кто-то будет кричать. Даже если кто-то захлебнется собственным криком. Убийца закрыл ящик и повернулся к ней. Горящий в кроваво-красном свете взгляд прожег женщину подобно рентгеновскому лучу, бомбардируя каждую клеточку ее тела радиоактивными изотопами. И без того горящая кожа Нако вспыхнула с удвоенной силой. — Это был дом, — снова заговорил убийца, находя удовольствие в звуке собственного голоса. — Для меня и десятков других детей — единственный дом. Но далеко не все смогли почувствовать это. Монахини, заботам которых поручили несчастных детей вроде меня, отнюдь не отличались милосердием. Нас подвергали жестокому контролю, основанному на библейском учении и, честно признать, более глубокой жестокости трудно придумать. Именно приют показал нам, что такое настоящая боль, смерть и убийство. Ни одна другая религия в мире не проливала столько крови и не восхваляла это: брат убивает брата, отец сына и все только ради того, чтобы доказать Богу, что любишь его?! Нас морили голодом, избивали до крови, заставляли работать до потери сознания. Разумеется, все это делалось исключительно ради нашего блага. Удивительно, что родным матерям запрещают бить своих детей за проступки, это считается жестоким обращением с ребенком, даже когда он этого откровенно заслуживает. Но если религиозная организация жестоко обращается со всеми своими воспитанниками — это не нарушает законов. Так что, видишь, моя мать ни в чем не виновата. Он развел руками и толкнул столик вперед, подкатывая его к правому боку Курасавы. Колесики позвякивали на неровном полу. — Там была женщина, Ноно — молодая послушница, недавно принявшая постриг. Она единственная, кто пытался подарить нам, сиротам, хоть чуточку материнского тепла и участия. Она была светом для нас. Последним лучиком надежды, — он вздохнул, придвинулся к Нако и убрал прядь волос с ее лица. — Она погибла. Трагическая случайность. Но я знал, кто виноват в ее смерти, кто столкнул ее с лестницы. Я долго планировал свою месть, — его большой палец прочертил линию на ее щеке, — тщательно обдумывал каждый свой шаг. Потратил четыре года жизни, но добился того, что никто не мог связать гибель троих подростков и несчастный случай с монахиней. Никто, кроме него. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что именно я виновен в случившемся. Разумеется, никаких улик против меня не было и предъявить обвинение он не мог, но это знание, уверенность, с которой он говорил со мной и то, как смотрел… Он читал мою душу, как открытую книгу. Но самым удивительным было то, что он не считал меня чудовищем. Он похвалил мою сообразительность и расчётливость, удивительные для моего возраста. Это была судьбоносная встреча, ведь именно тогда я встретил учителя. Нако могла представить, чему научил искушенный в убийстве полицейский впечатлительного, только вставшего на кровавый путь мальчика. Могла, но сейчас у нее не было ни времени, ни желания фантазировать и проникаться историей этого сумасшедшего, тоже ставшего жертвой чужого влияния. Куда больше ее заботила собственная участь. Краем глаза женщина заметила маленький столик, остановившийся у самой ее головы. В красном свете мерцал металл инструментов: скальпели, иглодержатели, корнцанги, рано расширители — слишком много, чтобы заставить ее истекать кровью и содрать кожу, даже если ему вздумается снять ее всю. Он задумал нечто иное. Вместо того, чтобы слушать историю своего убийцы и пытаться понять его мотивы, Нако вспоминала голову Изуми, иссушенную, искореженную ужасом и мукой, отсеченную от тела. Через что пришлось пройти этой девушке? Через что должна пройти Нако? — Учитель многому меня научил и многое дал, — продолжал убийца словно не замечая, что жертва не способна воспринимать его речь. — Он дал мне то, что не способен никто — семью! Мою настоящую семью. Родных мне душ, прошедших через тот же Ад забвения, что и я. Мы не смогли соединиться, пока учитель был жив, но теперь время пришло. Больше никто из нас не будет одинок. Он снова коснулся ее щеки и Нако с ужасом поняла, что говорил он о ней! Внутри у нее все похолодело, во рту пересохло. Круглыми от потрясения глазами она смотрела ему в лицо и никак не могла вспомнить, где уже видела этого человека. Он улыбался приветливо, будто старался произвести благоприятное впечатление. Он не хотел запугать ее, не хотел быть для нее монстром. Он надеялся, что она поймет. — Все, что я делаю — для тебя, — прошептали его губы. — Для нас. Никто больше не забудет о нас, никто больше не посмеет нас игнорировать. Заледеневшие пальцы Нако задрожали против ее на то воли. Глаза щипали от слез. Шанс на спасение казался все более призрачным. Этот сумасшедший скорее вспорет ей живот и заставит жевать собственные кишки, чем одумается и отпустит ее. Последняя надежда на Сая, но где же он? Точно услышав ее мысли, тяжелая дверь, отделяющая узилище Нако от остального мира отварилась и яркий белый свет разрезал темноту, упав сияющей полосой на бетонный пол. В щели между дверью и дверным косяком показалась голова художника. Нако было сложно его рассмотреть, мешали выступившие на глаза слезы и слишком яркий свет, однако она успела заметить, что Сай бледен, взгляд его затравлен, а голос дрожит. — Она пришла в себя, — сказал он, стараясь не смотреть по сторонам. Не видеть распластанную на столе женщину, связанную по рукам и ногам. Не видеть медицинских инструментов рядом с ней. Не думать о том, что случиться здесь позже. — Уже?! — убийца склонил голову на бок, раздумывая. Видно, это известие немного выбивалось из плана. Он сложил руки на груди, а потом, точно режиссёр, ставящий пьесу, ударил в ладони. — Хорошо. Это не займет много времени. Отдыхай. Последние слова были обращены к Нако. Она дернулась, будто хотела броситься следом за убийцей, но крепкие путы держали прочно. Убийца ушел первым и на несколько секунд Сай задержался в дверях. — Сай! Что с Ино? Где она?! Помоги мне! — вот только из горла женщины вырывался только вой, ничем не напоминающий человеческую речь. Сай моргнул и, кажется, по щеке его скатилась одинокая слеза. *** Взглядом хищной птицы он окинул темную комнату, но ничего не увидел, кроме обрезанных веревок. Должно быть, нашла что-то острое на полу, гвоздь или осколок стекла. Он не слишком тщательно следил за тем, чем доктор Яманака может воспользоваться для побега. Он даже не предполагал, что она на него способна. Доза наркотика, которым он накачивал женщину должна была обеспечить ее полную невменяемость. Ему и в голову не могло прийти, что она очнется и сбежит. Исключительно его упущение. Впрочем, далеко уйти она все равно не могла. Бункер, расположенный под небольшой, но хорошо охраняемой военной базой строили, учитывая опыт Хиросимы и Нагасаки, так что бетонные, упрочненные свинцом стены должны были выдерживать прямой ядерный удар и спасти жизни не только всему руководству армии, но и страны. Четыре подземных этажа с запутанным лабиринтом коридоров и тупиков. Даже он не знал куда ведут все двери, что говорить об одурманенной наркотиком женщине. Как далеко она смогла уйти? Чтобы добраться из одного края бункера в другой у него ушло не больше семи минут. Столько же потратил Сай, чтобы позвать его. Четырнадцать минут форы не так много. Он закрыл дверь, больше в комнате его ничто не интересовало, и взглянул на своего подельника. Сай был бледнее полотна и вздрагивал при каждом резком или неожиданном движении, словно его собирались ударить. — Она была здесь, клянусь, — поспешил заверить художник. Убийца окинул его внимательным взглядом, пытаясь решить, не он ли помог доктору сбежать? Но Сай не производил впечатление человека способного на бунт, да и перспективы, обещанные ему, слишком манили бедного художника. Конечно, он был слишком мягкосердечным для того, чтобы пролить кровь, но на это и существуют старшие братья. Они встретились всего пару лет назад. Он уже знал, что судьба свела их с утраченным братом именно для того, чтобы привести к величию. Ведь это провидение привело его в седьмой полицейский участок и сблизила с Курасавой. Так он получил шпиона, еще одного из многих, кто уже сливал ему информацию. Привычки, пристрастия, друзья и связи — Курасава Нако умела держать свою личную жизнь под строжайшим контролем. Ему потребовалось не мало усилий, чтобы проникнуть под завесу ее неприступности. Он напичкал ее телефон и компьютер жучками, установил камеры в тех местах, где она чаще всего бывала. Единственное, что он не сделал, и тому была веская причина, никогда не проникал в ее жилье. Курасава была слишком подозрительна. Любое неосторожное действие могло вывести ее на его след, а допускать этого раньше времени он не мог. Свершить задуманное в одиночку было бы почти невозможно, но с помощью брата. — Я верю тебе, — ласково произнес он и потрепал Сая по щеке. — Ты не стал бы подводить меня. Но ее нужно найти. В глазах художника промелькнуло облегчение. Он все еще не верил, что старший брат не несет для него угрозы. Его хрупкая, чувствительная натура не приемлет насилие. Но это вовсе не значило, что брат перестанет любить его. Он вынул ключи из кармана и открыл металлический шкаф у стены. Вынул мощный военный фонарик и пистолет, заряженный дротиками с транквилизаторами. — Займись этим. Сай кивнул. После всего, через что они прошли вместе, отступать было глупо. Сай никогда не пользовался популярностью, как художник, но когда они закончат… Во всяком случае он уже знал, как распорядится будущими деньгами. Через минуту он исчез в темноте бокового коридора, освещая себе путь фонариком. *** Оставшись одна, Курасава с трудом успокоилась, уняв внезапный приступ слабости и отчаянья. Она не могла сдаться сейчас. Если она не соберется с духом, если не прекратит жалеть себя, то никогда не выберется отсюда. Ино жива! Это самое главное, что ей сейчас нужно было знать. Так сказал Сай и женщина верила этим словам. Такое озадаченное лицо трудно подделать. И благодаря ему у Нако появился шанс все тщательно обдумать в тишине и без посторонних глаз. Она оглядела комнату-камеру пытаясь распознать в очертаниях черных теней змей окружающие ее предметы — что-нибудь, что могло бы ей пригодиться. Металлический столик, наполненный медицинскими инструментами, который убийца подтолкнул к ней был совсем рядом. Нако могла бы дотянуться и взять один из скальпелей, спрятать под складками простыней и воспользоваться в случай угрозы. Но из-за наручников не могла развернуть руку так, чтобы дотянуться до желаемого орудия защиты. Значит, нужно освободиться от наручников. Старые модели наручников весьма просто открывались обычной шпилькой, булавкой или куском проволоки. Опытные и матерые преступники умудрялись даже открывать их ногтями. С новыми наручниками такой фокус не прокатывал. И все же шанс оставался всегда, хотя Нако и понятия не имела, какая именно модель наручников надета на ее запястья. Сложность заключалась и в том, что для вскрытия «браслетов» нужны две руки. Одной рукой она не могла сделать ничего. Разве что вытащить кисть из цепкого обруча. Если бы не трубка во рту, она непременно бы закричала, а так ее тонкий вой никто не мог услышать. Что было сил Нако дернула рукой в наручнике, стараясь вытащить кисть. В запястье вспыхнула боль, прочный металл свез кожу до крови, но желаемого результата Нако не добилась. Большой палец руки, которым она решила пожертвовать ради спасения, остался на своем месте и не дал кисти проскользнуть в узкое кольцо. Женщина взвыла от боли и обиды. В фильмах преступники с легкостью выбивали пальцы из суставов и сбрасывали наручники. У Нако ничего не вышло. Наверное главная трудность заключалась в том, что прежде ей не приходилось вывихивать пальцы. Но, если она не может выбить его из сустава, придется палец сломать. Она дергала рукой снова и снова. Край «браслета», как мотыга стесывал кожу с ее руки и запястья. Простынь пропиталась кровью, а боль обжигала, как серная кислота. Но она не сдавалась. Это единственная возможность спасти свою жизнь. Нако дергала рукой, упирая запястье в край наручника и пытаясь сдвинуть с места проклятый сустав, пока не ощутила, что мышцы больше не слушаются ее и рука отнимается от самого плеча. Женщина взвыла снова, на этот раз с кипучей внутри злостью. Она разодрала руку почти до кости, но так ничего и не добилась, только измотала себя. Убийца мог вернуться в любую минуту, а в ее положении ничего не изменилось. Она дернула рукой в последний раз, больше из вредности и упрямства, чем рассчитывая на результат и в этот момент палец сломался. Казалось, оглушительный треск кости разлетелся по бетонной коробке, отражаясь от стен и множась от собственного эха. Если женщина думала, что прежде испытывала сильную боль, то теперь поняла, что ошибалась. Содранная кожа болела в тысячи раз меньше, чем сломанная кость. Ослепительная вспышка боли опалила запястье, заискрилась в кончиках пальцев и стрелой пронеслась вверх по руке до самого мозга. Нако даже почудилось, будто ее по голове ударили. В глазах потемнело, соленые слезы полились по щекам, к горлу подступила тошнота. Она уронила руку на металлический стол, к которому была прикована, желая унять пульсирующую боль. Но чего в сущности она добилась? Рука плетью лежала вдоль тела, отяжелевшая, не родная и каждая попытка пошевелить хоть кончиком пальца вызывала взрыв оглушительной боли. Вот только позволить себе расслабиться женщина не могла. Наконец она могла дотянуться до столика с медицинскими инструментами и нащупать скальпель. Был это самый большой или маленький скальпель, Нако не видела. Зажимая свое оружие между указательным и средним пальцем, она спрятала его под краем окровавленной простыни. На маленьком столе тоже остались следы крови, и женщина надеялась, что в красном свете убийца не заметит этого. Она едва успела спрятать руку со скальпелем под простынь, как отворилась дверь. — Надеюсь, ты не заскучала? Нако била нервная дрожь, а глаза жгли бессильные слезы. Следуя своему плану, женщина попробовала изобразить удушье, чтобы усыпить бдительность убийцы и попробовать сбежать. Если бы он освободил хоть одну ее руку… Убийца только продул трубку, используя баллон с воздухом. Под давлением воздуха легкие Нако чуть не взорвались внутри грудной клетки. Что-то болезненно лопнуло, возможно оторвалась плевра и теперь она медленно истечет кровью, пока ее будут разделывать точно свинью на рынке. Больше она не пыталась предпринимать попыток освободиться. Бесполезно. Рассчитывать на то, что убийце необходима она живой не стоит. Да, ее жизнь все еще представляла некую ценность, но и только. Убийце было плевать на то, в каком состоянии она будет когда все это закончится, главное, чтобы дышала. Рассчитывать на помощь Сая она тоже не могла. Женщина поняла, что художник всецело предан замыслам убийцы. На что еще она могла рассчитывать? Он включил свет. По стенам, точно елочные украшения, свисали законсервированные в стеклянных банках руки, ноги, куски выделанной, гладкой кожи с узорами татуировок, серьгами в отрезанных ушах и пупках, отметая всякую мысль о том, что кожа принадлежала животному. И что со всем этим собирался делать убийца? Или с ней? Пустит на лоскуты, как и остальных или… О худшем Нако думать не хотела. Липкий страх забрался ей под кожу и присосался к сердцу. С каждым его ударом она чувствовала, как нарастает чувство тревоги и ужаса. Она осталась одна с убийцей, с тем, кто без зазрения совести отнял десятки жизней, беззащитная и беспомощная — легкая мишень. Она никак не могла помешать ему, не могла убежать, не могла защищаться. — Комплект не полон, — заговорил он, проследив за ее взглядом, за тем, с каким ужасом она рассматривает трофейные части тел. — Возникли небольшие трудности с твоей подругой, но брат уладит это. Нако не обратила на его слова внимания. Страх заполнил ее, как вино бокал, пока не потекло через край. Она не способна была соображать, не способна понимать, не способна думать. Убийца внимательно, не мигающим взглядом следил за ней, за тем, как мысли в ее голове складываются в общую картину. Он ожидал от нее какой-то реакции, прозрения, и дождался. Нако судорожно вдохнула, поняла, уловила мысль. Брат! Сай и убийца родные братья — дети серийного насильника брошенные на произвол судьбы собственными матерями. Вот откуда эта озлобленность на весь мир. Вот почему Сай так предан ему и совершает поступки на которые не способен от природы. Только чем теперь это поможет? — А пока мы его ждем, предлагаю продолжить беседу, — он улыбнулся, белоснежные зубы сверкнули, отражая свет ламп, как оскаленные клыки хищника. Холодок пробежался по коже Нако, сковал горло, сдавил челюсти. — На чем я остановился? Я говорил о том, что был не единственным ребенком насильника? Да. Таких, как я, было еще двое. Мой брат, которого я нашел с огромным трудом. Как и я, брат вырос в детском доме, но, в отличие от меня, он оказался в системе в младенческом возрасте. Его переводили из одного учреждения в другое и постоянно меняли имена, чтобы сделать более привлекательным для потенциальных родителей. Вот почему я так долго не мог найти его. Но судьба была к нам благосклонна, даже провидение понимает, что члены семьи должны держаться вместе. Я встретил его в торговом центре, брат рисовал картины в переходе между магазинами, чтобы наскрести денег на свой класс, для трудных подростков. Удивительно, как в нем сохранилось столько добра? — он вздохнул, с таким видом, точно действительно сожалел об этом. Потом вперил в Нако колючий взгляд. — Я пытался помочь ему и приглашал в больницу «Белый Лотос», когда смену возглавлял хорошо знакомый хирург. Клиенты Фонда — толстосумы, готовы выкладывать круглые суммы, если упомянуть благотворительность и помощь детям. Упоминание Фонда «Белый Лотос» точно включило что-то в голове Нако. С громким щелчком воспоминания прорвали плотину страха. Она вспомнила лицо улыбчивого врача в первый день, после операции. Он навестил ее еще до лечащего врача, проверял, как ее организм справился с наркозом. Тогда ей казалось, что человека более участливого к судьбе пациентов просто быть не может. Но этот заботливый человек, в перерывах между спасением жизней, безжалостно отнимал их. — Вижу, ты наконец вспомнила меня, — этот факт раззадорил убийцу. — Но это далеко не первый случай, когда мы встретились. Видишь ли, Нако, за тобой я наблюдаю уже очень давно. Еще до того, как ты переехала в столицу. У нее перехватило дыхание, как если бы ее душила невидимая рука. Убийца улыбнулся и взмахнул белыми узкими руками. — Я наблюдал за тобой с тех пор, как тебе исполнилось четырнадцать, — продолжил он читая удивление и шок на ее распухшем лице и упиваясь чувством собственного превосходства. — Я знаю, о чем ты мечтала и к чему стремилась. Знаю, как мать обходилась с тобой. Знаю, сколько шрамов на твоем теле и чем ты болела. И больше всего на свете, все эти годы, мне хотелось сказать: «Добро пожаловать в семью, сестренка». Она дернулась, как от удара, задев больной рукой край стола. Острая вспышка боли помогла сохранить трезвость ума и не впасть в панику. «Добро пожаловать в семью, сестренка», — эти слова били в висок женщины подобно гонгу. Она почти не слушала его излияний прежде, но теперь обрывки фраз, которым она старалась не предавать значения, сами всплывали на поверхность памяти. Он был сыном насильника, которого мать решила оставить, но не смогла растить и отдала в детский дом. За время работы в полиции Нако не единожды сталкивалась с женщинами, оставляющими детей после изнасилования. Как будто таким отчаянным жестом пытались оплатить вину их отцов. Ведь невозможно ненавидеть человека, подарившего тебе смысл жизни — твоего ребенка. Нако всегда считала этих женщин сумасшедшими. Во всяком случае, она никогда не отважилась бы оставить такого ребенка, чтобы всю жизнь помнить боль и унижения, через которые пришлось пройти, прежде чем узнать о беременности. Незаживающая рана, корку с которой срываешь собственными руками. Именно этим и были такие дети. Был он — убийца. И был Сай. Он назвал его братом, родным существом. Вот почему Сай во всем повиновался ему, вот почему он поступал против своей натуры. Люди лишенные семьи, обретая ее, готовы на любые жертвы, только бы не оставаться в одиночестве снова. Но как же она? Почему он считает, что они имеют общие корни? Она вспомнила, как убийца говорил, что детей от насильника было трое, но могло ли быть, что она — третий ребенок? Нако никогда не видела своего отца. Он никогда не звонил и не писал, кроме единственного случае — ее девятый день рождения. Мать говорила, что он бросил их, едва узнав о беременности, а потом нашел другую женщину и женился на ней. Но так ли это на самом деле? Что если эта история была ложью, отчаянной попыткой защитить ее от жестокой правды? Ее мать хотела сделать аборт, но бабушка убедила ее оставить ребенка, обещала заботиться о ней. Именно бабушке Нако была обязана своим появлением на свет. Бабушка умерла, не дожив до ее рождения всего несколько недель. Аборт делать было уже поздно, и мать всегда сожалела, что уступила бабушкиным уговорам, а не избавилась от ребенка. С появлением Нако жизнь ее матери потеряла всякие перспективы, она хотела выйти замуж, но так и не сумела найти мужчину, готового взять на себя заботу о чужом ребенке. Нако знала, что найдись в ее жизни мужчина, потребовавший отдать дочь в детский дом, она не раздумывая сделал бы это, но только по чужой указке. И все-таки она бросила ее, когда Нако стала самостоятельной и независимой. Бросила, посчитав, что выполнила свой материнский долг сполна. Так что нет ничего удивительного, если ее отцом оказался насильник. Она могла в это поверить с куда большей легкостью, чем казалось на первый взгляд. — Теперь мы вместе, — продолжал убийца. — Никто не разлучит нас. Мы навсегда останемся спаянными воедино общей памятью. Никто не разлучит нас. Ты, я, Сай, мой учитель — все мы станем частью общего, неразлучного, вечного. Вспоминая тебя, люди непременно вспомнят и нас. Здесь и сейчас, мы обеспечим себе бессмертие. Он снова улыбнулся, широко и искренне, как ребенок, которому подарили желанную игрушку, и Нако впервые осознала его сущность, почувствовала, как дуновение ветерка на коже. Он сумасшедший. Этот человек окончательно выжил из ума. Она чувствовала исходящую от него ненависть к его отцу — насильнику, но при этом он восхищался и буквально боготворил убийцу, сломавшего множество семей и отнявшего множество жизней. Он шел по его стопам и радовался тому, что Нако оказалась как две капли воды похожа на идеальную жертву его учителя — Изуми. Этим он связывал их в один узел и мстил. Мстил за учителя, семья которого тоже распалась. Нако помнила с какой злость об отношении Саске и Итачи к отцу говорил Шисуи. Но он не знал всей правды. Не знал, кем был капитан тринадцатого участка Учиха Фугаку на самом деле, а Итачи знал. Он не просто распознал намерения отца, но и мешал ему погрузить во тьму младшего брата. Скорее всего, Саске и по сей день не знает от чего его спас старший брат, как и никто другой. Кроме Нако. Он открылся ей, признался в том, чего никому и никогда не говорил. Он знал кто он и каких поступков от него ожидают, но действовал по-своему. — Приступим, — он придвинулся ближе. Встал справа от нее и удобней придвинул столик с инструментами. Опытная рука, как готовая к рывку кобра, замерла над ним. — У нас не так много времени. Он скосил взгляд и, в этот самый момент, заметил кровь. Уже успевшие почернеть капли на гладкой, блестящей поверхности инструментов. На миг показалось, что по лицу его пошла судорога, а глаза лихорадочно блеснули недоверием. Он проследил путь капель и удивленно вскинул бровь, заметив багровый окрас простыни. Возможно, он еще не понял, что произошло, но дать ему опомниться, Нако не могла. Неуклюже зажав в ладони скальпель, Нако махнула рукой в районе его бедра. Боль взорвалась в ее разуме и руке с новой силой. Она застонала от боли, выронив свое оружие, но ущерб был нанесен. Острый скальпель вонзился убийце в ногу. — Сука! — с шипением взвыл он, отскакивая назад на несколько шагов. Задел столик с инструментами и тот с грохотом полетел на бетонный пол. Инструменты звенели, цокали, подпрыгивая и падая на пол. Нако рванулась, пытаясь встать. Единственной свободной рукой попробовала развязать ремни на груди. Мокрые от крови пальцы скользили по ремням и никак не хотели цепляться. Она забилась, засучила ногами по металлическому столу. Убийца оправился от потрясения, зажал ладонью кровоточащую ногу. — Чокнутая сука! Ты все испортишь! Его не волновали собственные раны, только результат. Наверное, окажись Нако на его месте и потрать столько лет на подготовку, тоже пришла бы в неистовство, но сейчас она думала только о том, чтобы спасти свою жизнь. Он неуклюже, но быстро нагнулся, поднимая с пола упавший скальпель и бросился к ней, намереваясь пригвоздить ее свободную руку к столу, но Нако успела справиться с ремнем, откатилась в сторону. Удар обрушился на стол, скальпель процарапал металлическую поверхность, высекая искру. Нако схватилась за еще один ремень, на голове, но не нащупала застежку. Убийца вцепился ей в плечо и дернув, уложил обратно, развернув к себе. — Отличная попытка, — он улыбался, будто вся эта потасовка его раззадорила, но в глубине темных глаз Нако видела искры гнева. — Ты освободишься и что дальше? Не забывай, Нако, в твоей груди гуляет мощный и смертельный для тебя аллерген. Только благодаря этой капельнице у тебя еще не отказали внутренние органы. Если ты вырвешь иглу, то тут же захлебнешься собственной кровью. Нако замерла, не зная, верить ему или нет. Она не знала, что у нее есть аллергия, но опухшее лицо, горло и горящая, как от солнечного ожога кожа говорили о том, что она есть. К тому же женщина прекрасно знала, как стремительно протекают аллергические реакции. Порой достаточно доли секунды, чтобы перестать дышать. Только вставленная ей в горло трубка и капельница поддерживали ее жизнь. — Вижу, ты поняла, в каком положении оказалась, — констатировал он, читая ее реакцию по полным страха глазам. — А чтобы у тебя не было соблазнов попробовать проверить мои слова, я отрежу тебе руки и ноги. Они все равно тебе больше не пригодятся. Он сжал скальпель удобней в руки и точно дротик воткнул его женщине в плечо. Слезы брызнули из глаз Нако и она выгнулась дугой, мыча и скуля от боли. Она слышала, как прошедший насквозь скальпель ударился о поверхность стола. Боль приковала ее сильнее любых пут. Убийца не подумал пожалеть ее. Он поискал глазами еще один скальпель из груды тех, что рассыпались по полу и наклонившись, поднял еще один. Вонзил в предплечье, чуть выше запястья. И только по счастливой случайности, или тщательно выверенному расчету, ни один крупный кровеносный сосуд не пострадал. Убийца внимательно осмотрел свою работу. От охватившей Нако боли она не могла пошевелиться, даже мысли вызывали судорожный спазм. Да и что еще она могла противопоставить? Даже если бы ей удалось перерезать убийце горло, далеко она все равно уйти не сможет без капельницы и экстренной помощи. Она не сможет выбраться отсюда живой. Убийца снова застегнул ремень у нее на груди, проверив, чтобы фиксация была прочной и надежной, затянул так сильно, что Нако едва могла сделать вдох. Впрочем, трудности с дыханием она ощущала и прежде. Складывалось такое ощущение, что в трубке, помогающей ей дышать, что-то застряло. Женщине удавалось протянуть не так много воздуха, через закупоренный проток, из-за этого она дышала все чаще, а голова все больше шла кругом. С каждым очередным вдохом она все больше ощущала хрипы и скрежет в легких, будто они постепенно заполнялись водой. Убийца снова огляделся по сторонам. В этот раз он поднял с пола маленькую пилу для костей. Ее мелкие острые зубья опасно поблескивали, точно зубы голодного вампира, только и ждущие момента, чтобы впиться в живую, теплую плоть. Он схватил Нако за руку, сдавил сломанный палец с такой силой, будто собирался раздробить полностью. Женщина снова закричала, но через трубку вырвался только клокастый вой, попыталась вырвать руку, но убийца держал крепко, а скальпель, воткнутый в плечо, охотнее впился в мышцы и сухожилия. Если бы только она смогла освободить вторую руку! Нако дернула ей с отчаянной силой, не жалея кожи, пальцев, не чувствуя боли. Убийца тут же понял ее задумку и отвратительно улыбнулся. — Ты не успеешь, — прошептал он и в тот же миг острые зубья пилы обрушились на ее руку, выше запястья, в том месте, где уже торчал скальпель. Тонкий слой кожи мышц служил плохой защитой от острых зубьев. Нако почувствовала, как пила вгрызается в кость. Скребет, точит разрушает. Кровь и мелкие куски кожи отлетали в сторону. Она выла, не задумываясь о том, как выглядит сейчас. Слезы лились из ее глаз неостановимым потоком. В болезненных судорогах она кусала трубку, в надежде, что задохнется раньше и ей не придется терпеть эту боль невыносимую боль, которой, несомненно, станет еще больше. Смерть была предпочтительнее. Прямо сейчас. В этот самый миг. Убийца распилил кости на треть, задев крупную вену, кровь из которой тут же хлынула наружу. Он выругался, отскакивая в сторону от багрового ручья. В этот момент со скрипом отворилась дверь. Убийца бросил на вошедшего свирепый взгляд, лицо его исказилось злостью, но в дверях стоял вовсе не Сай. Убийца опешил, но прежде чем успел отреагировать прозвучали три тихих, как при стрельбе из пистолета с глушителем, хлопка. Нако видела, как оцепенел убийца, как широк распахнулись его глаза, какая буря отразилась в них. Видела, как три маленьких иглы-дротика воткнулись в его грудь. Убийца опустил руку, будто хотел вытащить их, но его тут же пошатнуло. Он попытался выровнять положение тела, сделал шаг, но нога подкосилась и он, хватаясь за стол, к которому была привязана Нако, упал на пол. Стрелявший тут же вошел в комнату и Нако распознала хорошо знакомое и почти родное лицо — Киба. Верный напарник и друг, он не оставил ее, хотя женщина и утратила всякую надежду. В груди у нее взорвалось что-то большое, разливаясь по венам неописуемым теплом и удовольствием, покалывая кончики пальцев — облегчение. Она продолжала рыдать, но уже позабыла о боли, о нехватке кислорода и о кровотечении. Она даже смогла улыбнуться. Больше сил у женщины не осталось. Слишком много ей пришлось пережить. Прежде чем Киба успел подбежать к ней и сказать хоть слово, Нако потеряла сознание.