смирись.

      Оно разъедает.       Это чертово непонятное ощущение просто разъедает меня изнутри, превращаю мои внутренности в вязкую кашицу, которую, похоже, я выплевываю каждый день вместе со слюной — такой, черт возьми, слишком вязкой из-за слез слюной. Да, я плачу. Нет, даже не плачу — я рыдаю. Я не имею ни малейшего понятия, почему в моем организме так много слез. Может, я потею через глаза? Пубертатный период давно кончился, с потоотделением нормализовалось все…       Я не могу чувствовать почти ничего.       Хотя, например, я могу раздражаться.       Могу, например, грустить непонятно из-за чего, затем начинать радоваться каким-то глупым вещам; потом опять рыдать взахлеб, даже не осознавая, почему я настолько чертовски раздолбана вместе со своей психикой и нервной системой.       Я могу накричать на самого любимого и самого близкого в мире человека, раскаяться за полминуты и через секунд так пять опять начинать беситься с каждой, черт возьми, мелочи — будь то неправильно надетая на держатель туалетная бумага или же оставленный включенным на душевой режим кран.       Я уже ничего не могу делать нормально.       Я плачу, плачу и еще раз плачу. Ежедневно. Постоянно. Раз семь за сутки, если не больше. Я начинаю жалеть себя после каждой, даже самой маленькой, бытовой неудачи, и, черт возьми, от меня ни капли не зависит, буду ли я жалеть себя дальше или нет; буду ли я рыдать, захлебываясь слезами и задыхаясь от тугого кома в горле, который сдавливает, как петля на моей шее; как шарф, который уже вошло в привычку завязывать как можно туже — так, чтобы на глазах выступили едва заметные слезы; почти что сдавливая свои дыхательные пути до того уровня, когда в глазах нет ничего, кроме темноты.       Кроме такой темной (как бы это банально не звучало) и всепоглощающей темноты, которая, кажется, проникает в самое сердце, в душу, выжигая на твоих внутренностях слова «сломана», «потеряна», «мертва»; заставляя тебя мучиться от кошмаров, наступающих средь бела дня.       Да, эта чертова паника.       Это чувство, когда ты сжимаешься в комочек, чтобы не ощущать ничего подобного, но оно тебя все равно настигает. Когда ты прячешься от чего-то — и сама не осознаешь, от чего именно, просто боясь, паникуя и забиваясь куда-то подальше — как можно дальше от всех и вся.       Когда ты, просто сидя за столом, начинаешь слышать, как стучит твое сердце где-то в области шеи; а ты пытаешься спрятаться от этого, но, черт возьми, ты не можешь. И ты понимаешь, что ты вынуждена чувствовать это всю свою жизнь; понимаешь, что никто и ничто тебе не поможет.       Тебе не помогут успокоить сердце, бьющееся, как молодая, пойманная в клетку птичка, которая мечется и страдает. Она ужасно боится всего, что ее окружает, но никто ее не спасет — и так, в страхе и боли, она умирает.       Ты точно так же.       Тебе не помогут, дорогая.       Смирись.