Стекло нужно жевать медленно

Бармен ничего не спрашивает. Изредка, по доброте душевной, он кидает в пространство ничего незначащие фразы. Что-то про погоду и спорт. Что-то нейтральное. Бармен знает свою работу, знает таких вот несчастных, с разбитым сердцем… Фиолетовое смешалось с оранжевым. Конг вливает в себя очередной умопомрачительный эксперимент. Невкусно. Через полчаса язык немеет окончательно и в ход идут напитки покрепче. Пустота в голове разрастается до космических масштабов. Внутри Конгфоба взрываются звезды и рождаются черные дыры. И об этом лучше молчать. Жаль, пьяного телефонного разговора не получится. Зря раскрепощался. Артит может спокойно спать, планировать тысячу свиданий. С объятиями и поцелуями. Артит замечательный, он заслужил любовь без оглядки. Без стыда. Пожелания гипотетического счастья фальшивы чуть более, чем полностью. Воображение услужливо рисует неутешительное будущее, где один нянчится с тремя детишками, а второго взяли и не нашли. Похитило чудовище, фиолетово-оранжевое… Если уйти прямо сейчас и хорошенько потеряться, будет совсем замечательно. Легко стать покладистым и незаметным. Легко идти за первым, кто поманит. Манят как назло, совсем не те люди. Трагедия отменяется. Расчлененное тело в мусорном баке- отменяется. Конец света все еще значится в графике мероприятий. — Он надрался что ли? — вопрос гипотетический, но Конгфоб обязан отрицать любое обвинение. Неуклюжая попытка встать заканчивается где-то в объятиях Брайта. Сильные руки, серьезное лицо-этот вечер рвет шаблоны в клочья. Брайту не идет быть хмурым. Конг обязан стереть морщинку между бровей, но не дают. Не дают, сволочи. Нужно сосредоточиться на чем-то ярком, чтобы сопротивляться. Приходится смотреть на рубашку Прэма, на вымученную улыбку Нота. Трудно сказать, испуганы они или чертовски испуганы. Лучше оглохнуть, чем слышать нотации. Слова похожи на небо, красивые и непостижимо далекие. Вникнуть в их суть не получается даже с десятого раза. Конгфоб смотрит наверх, тусклые лампочки выигрывают «гляделки» вчистую. Никто из присутствующих не похож на Солнце. Наверное, поэтому и трясет — от холода… Уговоры сводятся к шепоту, к вопросам о доме. Домой нельзя, туда никак нельзя. Повсюду розы, фотографии… Если увидит, вспомнит и свихнется окончательно. Брайт, чертов бабаник, циник в шестом поколении похож на мать наседку. Артита никто не упоминает, но его имя отчетливо висит в воздухе. Оно мигает и переливается всеми оттенками красного. И об этом лучше молчать. Надо подержаться хоть за кого-нибудь, иначе просто свалится с этой карусели и насмерть расшибется. На подхвате три пары рук. Три-это вам не четыре… Конга садят на заднее сидение, вручив бумажный пакет. — Ничего если промахнешься, потом уберу-говорит Брайт и заводит машину. Явились понимающие и хорошие. Теплый Нот справа, злой Прэм слева. Конг даже не знает в чьё плечо доверительно разрыдаться. В результате достается обоим. Солнце грело верней, но хрен где сыщешь солнце ночью. Брайт не ревнует, его дело следить за дорогой. Он спокойно ведет машину и наивно полагает, что все под контролем. Нот говорит о миллиарде пропущенных от Артита. Конг думал, что все выплакал еще в баре, но оказывается, он себя плохо знает. Очень плохо. Голос Брайта похож на сирену скорой помощи. — Ты сдурел? Давай, успокаивай теперь! — Я же не думал, что он вот так… Вот так, это до хрипоты и отключки. Но на этот раз в темноту падать не страшно и Конг падает. Стоять осточертело.