Любимый немец

Виллих услышал шаги за секунду до того, как открыть глаза. Он, словно дикий зверь, чуявший охотника, научился чувствовать приближение Майнрика за мгновения до того, как отопрётся тяжёлый замок и откроется железная дверь. Юлиус широко раздул ноздри, ощущая бешеное биение сердца. — Ну как ты тут? Ещё не умер? — раздался резкий, уже до дрожи знакомый голос. Голос, въевшийся в сознание, как запах табака въедается в одежду. Виллих не стал отвечать. Этого и не требовалось. Штандартенфюрер Майнрик и так видел, что его пленник, прикованный к стене цепями, жив. Медленно моргая, он недобро смотрел на Мертена, светло-карие глаза блестели, на лице мужчины виднелись следы грязи. — Сколько я уже прихожу сюда? Ты не помнишь? — спросил Майнрик, ставя перед своим пленником стул и опускаясь на него. — А ты всё молчишь и молчишь. Но ведь когда-то это должно закончиться, как считаешь? Виллих ничего не ответил, продолжая исподлобья смотреть на Мертена. Тот ухмыльнулся, закидывая ногу на ногу и сцепляя в замок длинные пальцы. Майнрик был хорош собой: истинно арийская внешность с правильными чертами лица, тонкими губами и прямым носом, русыми волосами, расчёсанными по уставу, широкими плечами и узкими бёдрами. В его светло-зелёных глазах плескалось нечто животное, нездоровое, первобытное. По крайней мере, когда он смотрел на мужчину, прикованного к стене в подвале своего особняка. — Юлиус, — глубоким голосом произнёс Майнрик, — ты должен понять, что твоё признание ускорит освобождение. Или тебе нравится всё то, что с тобой происходит? В последних словах немца прозвучала неприкрытая ирония. Виллих вздрогнул, но ничего не ответил. Он не собирался говорить, потому что ему было нечего сказать. Пока получалось терпеть и сносить всё то, что вытворял с ним Мертен, он будет терпеть. — Ясно… Ты меня и сегодня не удивишь, — подвёл итог Майнрик. Встав, он подошёл к Юлиусу и, разведя на груди в стороны ткань его мятой и грязной рубашки, начал тереть его соски. Виллих поджал губы, со злостью посмотрев в глаза мужчины, но того только забавляла такая реакция. — Твоё молчание начинает толкать меня на мысль, что тебе всё это нравится, — прошептал он и облизал тонкие губы. Тем временем пальцы принялись пощипывать и покручивать стремительно твердеющие соски. Виллих прикрыл глаза, кусая угол губ и представляя, как он убивает этого урода. Скованные руки были зафиксированы над головой, поэтому Юлиус ощущал себя продолжением стены и никак не мог повлиять на происходящее. Майнрик опустился на корточки, продолжая с силой сжимать соски мужчины. Те горели и ныли, кожа рядом с ними покраснела, но Мертен не собирался останавливаться. Внимательно всматриваясь в лицо Виллиха, он скалился, оголяя белоснежные зубы. — Расскажи мне, кто ты, красавчик? Расскажи правду, и это закончится, — хрипловато прошептал Майнрик. Резко отпустив соски, он принялся тереть их подушечками больших пальцев. Виллиху было больно, но он молчал и находил в себе силы не вскрикивать и не стонать. Мертен, продолжая терзать левый сосок пленника, освободившейся рукой ударил Юлиуса по щеке. Тот открыл глаза и с ненавистью посмотрел в холодные светло-зелёные глаза. — Или тебе и впрямь всё это нравится? — лукаво улыбнулся Майнрик. Сжав сосок особенно грубо, он потянул его на себя без какой-либо деликатности, так, словно намеревался его оторвать. Не выдержав, Виллих громко застонал от боли и дёрнулся. Цепи, сковывающие руки и ноги, загремели. Майнрик тихо рассмеялся и, отпустив сосок, наклонился к груди Юлиуса. Обдав её горячим дыханием, он начал остервенело покусывать соски, причиняя дополнительную, очень сильную боль. Виллих стонал и дёргал головой, жмурясь, но большие зубы продолжали кусать соски по очереди. Те были твёрдыми, припухшими и покрасневшими. Эта мука длилась так долго, что Юлиусу уже начало казаться, что она никогда не закончится. Но вот Майнрик наигрался. Оторвавшись от груди, он посмотрел в глаза Виллиха совершенно безумным взглядом, по его подбородку стекала слюна. Резко встав, мужчина расправился с брюками и вытащил стоящий член. Схватив волосы на затылке Юлиуса, Мертен без лишних слов просунул в его рот головку. — И только попробуй укусить — выбью все зубы, — прошипел Майнрик, проталкивая член ещё глубже в горло Виллиха. Он трахал его рот и гортань остервенело, резко двигая бёдрами и тихо рыча от ощущений. Юлиус закрыл глаза, чтобы не видеть безумный взгляд немца, чтобы хоть как-то отстраниться от происходящего. Когда рвотный позыв становился сильнее и Юлиус начинал издавать бульканье, Майнрик вытаскивал член, не желая, чтобы его член оказался в рвоте, а затем снова начинал таранить горло пленника членом. Лицо Виллиха было красным, шея раздулась, член с хлюпаньем трахал гланды и проникал глубже, а потом бурно излился свежей спермой в пищевод мужчины. Во время оргазма Майнрик матерился и стонал. Вытащив член, Мертен шлёпнул им Юлиуса по губам и спрятал в брюки. Сжав щеку мужчины, он потрепал её, стараясь восстановить дыхание. — Ты рождён для этого, а не для работы в разведке. Развернувшись, мужчина направился к двери. Уже открывая её, он заставил сердце старающегося отдышаться Виллиха сжаться и заколотиться с новой силой, сказав с ярко выраженным акцентом: — Виталий Евграфов. А потом вышел и запер дверь.

16 июля, 1939 год.

Лето тридцать девятого выдалось жарким. Асфальт накалялся, зной проникал в квартиры, нагревал оконные стёкла, а яркая светотень до закатных лучей скользила по стенам домов и старым московским дворикам. В тот день у Софы был день рождения, и с самого утра Елена Евгеньевна готовилась к приходу гостей. Первым делом женщина дала деньги домработнице Агафье, чтобы та сходила и купила в кулинарии свежий торт, фрукты, шампанское. После этого, приведя себя в порядок, женщина побежала в парикмахерскую и ателье. Сама Софа ещё не приехала в Москву — её поезд прибывал в четвертом часу. Виталий с самого утра был погружён в создание стенгазеты. Сделать хорошую газету — задача сложная, поскольку нужно не только раскрыть тематику повествования, но и угодить партии. Одно неверное слово — прощай, партбилет и работа. Евграфов не планировал выходить из дома — сперва работа над газетой, потом приезд сестры и празднование её двадцатилетия. Но планы молодого человека нарушил неожиданно нагрянувший Витя Алексеев. С ним Евграфов был знаком ещё со школьной скамьи, и проживали они в соседних домах. — Пошли гулять, — предложил Алексеев, широко улыбаясь. Это был светловолосый и голубоглазый парень, обычно излучающий энергичность и весёлость. — Не могу. У меня много работы. Я газету делаю, — ответил Евграфов, скрещивая руки на груди. — Но ты проходи, сегодня у Сони день рождения, отпразднуй с нами. — Ты не понимаешь, сегодня взлетает первый «ГИЛ-13»! — голубые глаза фанатично блеснули. — Если побежим прямо сейчас, то ещё успеем! Это полностью меняло дело. Евграфов, как и многие юноши того времени, грезил небом и с интересом следил за самолётостроением СССР. О «ГИЛ-13» писали и говорили немало. Пропустить его первый полёт Виталий никак не мог. Крикнув Агафье, что уходит, он обулся и они вместе с Виктором вышли из квартиры. Путь до Внуково, где находился закрытый военный аэродром, почему-то особенно запомнился Евграфову. Они ехали на трамвае, потом пересели на автобус, болтая обо всём и ни о чём. Молодость — пора надежд и мечтаний, и Виктор с Виталием делились идеями и планами, ощущая себя в обществе друг друга более, чем прекрасно. Солнце стояло высоко, накаляя землю, когда парни приехали на аэродром. Отец Алексеева работал там инженером, поэтому Витя и узнал о полёте. Приводить зрителей было нельзя, но Евграфов стал исключением. — Ну, как тебе? — воодушевлённо спросил Алексеев, легко пихая друга в бок. — Потрясающе, — с чувством ответил Виталий, слегка щурясь от слепящего солнечного света. Они стояли поодаль и ждали взлёта. Евграфов видел, как в поле зрения появляются пилоты, один молодой, второй постарше. Пожимая руки собравшимся военнослужащим, они получали от них последние наставления, а белоснежный самолёт блестел на солнце. Потом мужчины сели в самолёт и тот начал приходить в движение. Когда, напоминая большую птицу, он воспарил в небо, у Виталия перехватило дыхание. Он никогда в жизни не видел взлёта самолёта. Витя посмотрел на Евграфова один раз, потом второй, и больше уже не смог отвести взгляд. Самолёт совершил три больших круга и начал приземление. Виталий подрагивал от зрелища, желание пожать руки пилотам становилось всё больше и нестерпимее, поэтому, когда те стали покидать самолёт, Евграфов глянул на Витю, дёрнул его за рукав и побежал ко взлётной полосе. — Посторонние? — изумился полковник, когда Виталий остановился рядом с ним. — Это друг моего сына, — извиняющимся тоном сказал инженер Василий Алексеев и с прищуром посмотрел на запыхавшегося Виктора, замедляющегося рядом с Евграфовым. — Полёт был просто невероятным! — выпалил Виталий, ловя на себе взгляд пронзительных тёмных глаз, смотрящих чуть исподлобья. — Рад слышать, — ответил молодой пилот и улыбнулся. Взгляд стал мягче. На его щеках появились ямочки. — Ай, молодёжь! — снисходительно сказал полковник и махнул рукой. — Слетали и впрямь отлично. Поздравляю. Это успех. Пожав руку пилотам и инженерам, полковник поправил фуражку и направился в сторону автомобилей, стоящих поодаль. Его подчинённые поспешили следом. — Меня зовут Иван Куравлёв, а это — Никита Каскадов, — сказал старший пилот и похлопал коллегу по плечу. — А вы кто есть, красны молодцы? — Виталий Евграфов. — Виктор Алексеев. — Ребята, посмотрели полёт? Теперь ступайте, — назидательно сказал Василий. Евграфов и Алексеев уже хотели было развернуться и уйти, как Каскадов сделал шаг вперёд и окликнул парней, покручивая в руке защитные лётные очки. — Вы в Москву? Подождите, я поеду с вами. Только переоденусь. Виталий повернулся и встретился с тёплым, полным неожиданного интереса, взглядом. Сердце невольно сжалось и забилось быстрее. Алексееву отчего-то не понравилось предложение лётчика, и его отец очень чутко это заметил. Скрестив руки на груди, Витя отвернулся и поджал губы. — Мы ждём вас, — ответил Виталий и невольно улыбнулся.