Под ёлочкой стекло

Звон разбивающихся игрушек и грохот упавшей ёлки слышны на всю квартиру. Но матершина Вани оказывается ещё громче. Именно на неё, видимо, и врывается в комнату Костя. С ножом наперевес. Ваня держит в руках гирлянду и беспомощно моргает. Как Барт Симпсон в небезызвестной серии, он только и может, что ответить: — Я нечаянно. Ебучая сваленная ёлка занимает, кажется, всё пространство комнаты. Она ведь не была такой большой. Или была? Игрушек на ней точно было не столько, сколько валяется сейчас на полу осколков. Ваня пытается оценить масштаб катастрофы. И катастрофа кажется ему совершенно нерешаемой. А Костя с ножом и глазами на выкате выглядит так, словно за этот косяк собирается вырезать его прямо сейчас. Как Замая. А потом и с фитов тоже. — Пизда рулю, — говорит Костя, осматривая пиздец. — Я думал, только от котов надо ёлки страховать. Видать, от Мышей тоже. Ну хули ты столбом стоишь? Флип на ёлку сочиняешь? — Уже поздно гнать, что она сама? — спрашивает Ваня. — Сама наебенилась и упала к твоим ногам? Это только с товарищем майором прокатит. Костя опускает руку с ножом. По ходу, оливьехи от него Ваня этим вечером точно не дождётся. И не только оливьехи. Повесил, называется, гирлянду. — Иди обувайся, — говорит Костя. И Ваня охуевает. Это что, его выгоняют? Эти разъёбанные ёлочные игрушки достались Старухе от бабушки? И он их вёз с самого Волгограда, берёг, как зеницу ока, относился аккуратнее, чем к системному блоку. А Ваня взял и разъебал. Вместо противников на баттлах и концертных залов он взял и разъебал кучу старых ёлочных игрушек. — Блять, — закатывает глаза Костя, глядя на Ваню. — Ты уже мысленно купил билеты до Челябы и съехал из Девяткино? Ну ты дурак? Одевайся, чтобы не в носках по стеклу ходить. Я ебал новый год в травме встречать. Ваня кивает и резонно отмечает: — Я сваливаю ёлку, ты вваливаешься с ножом. Шанс в травму попасть у нас велик. Он переводит взгляд на несчастную ёлку. Тяжело вздыхает. Теперь ведь ещё и убираться. — Забей, — отслеживает Костя его взгляд. — Встретим в разрухе, декадансе и стекле. И в ботинках, блять, не тормози. Мне глинт варить или с тобой няньчиться? Ваня закатывает глаза и идёт в прихожую, обуваться. Затем возвращается в комнату, двигает носком ботинка верхушку ёлки и освобождает немного пространства. Стол к дивану они так и не придвинули. Теперь и смысла нет. Поэтому Мышь стаскивает диванные подушки на пол, отпихивая со свободного пространства разбитые игрушки. Рядом с подушками можно поставить бухло и жратву. Добавить упадочного колорита. Прям как по заказу для Кости. Старуха притаскивает кастрюлю с оливье. Присвистывает, глядя на подушки. Ставит кастрюлю на поддон дивана. — Может, тарелки тоже не нести? — спрашивает он. — Похаваем, как бичи, из кастрюли. — Тебе посуду в падлу мыть? — хмыкает Мышь, опускаясь на одну из подушек. — В точку, — округляет глаза Костя. Затем он притаскивает ещё и кастрюлю с глинтвейном, внутри которого черпак. А затем, чуть морщась, опускается на соседнюю с Мышью подушку. Он наклоняет голову, растирает шею. Ваня думает, что зря он это, с подушками, затеял. Костя столько проторчал на кухне, а спина у него всё равно что вопросительный знак. Будет теперь кряхтеть на подушках. Ване от такого приступа заботы даже дурновато становится. Он поднимается и сам идёт за стаканами для глинтвейна. А когда возвращается, сам же наклоняется к кастрюле и разливает напиток. — Ну, хули, с наступающим, — говорит Костя с хрипотцой в голосе. И выпивает практически половину стакана. Ваня стукает своим стаканом по стакану Кости, делает глубокий глоток. Глинт приятно прогревает. Ваня отпивает ещё, качает головой и вытягивает перед собой ноги. Он хлопает себя по бедру и говорит Косте: — Ложись. Иначе ныть через пять минут начнёшь. — Я не настолько стара, — отвечает Костя. — Десять минут без нытья продержусь. — Ложись, — настаивает Ваня. Костя отхлёбывает ещё глинта, поводит плечами. И всё-таки укладывается к Мыши на колени. Ваня проводит рукой по его отрастающему ёжику на голове, смотрит рассеянно. Костя, успевший устать, но не успевший набухаться, едва заметно улыбается. Как задолбавшийся кот, ненавидящий всё живое, кроме разве что Мышки и бухлишка. Кажется, ещё чуть-чуть и замурчит. И когти выпустит, потому что, сука, может. — Плед мне дай с дивана, — просит Костя. — У меня появилась охуенная идея. — Проспать новый год? Костя кивает. Уютная тема — с одной стороны. Плед, глинтвейн, спать на чужих коленях. С другой стороны — это пиздец какой-то. В разрухе, только вдвоём, на полу и с очевидно больной спиной. Ваня не может предугадать, во что это может вылиться по настроению — в депрессивное дерьмо или во что-то ламповое? Поэтому он решает, что надо брать атмосферу в свои руки. Склоняет голову и тихим голосом говорит Косте: — Идея проебать новый год — пизже. — Ты на полу ебаться придумал, что ли? — спрашивает Костя. — Холодно, пиздец. И стекло это блядское. Он открывает глаза и смотрит на Ваню с выражением лица типа «совсем ебанулся, пиздюк?» Под таким взглядом Мышь задумывается о том, что и правда ебанулся. Есть у Кости такое свойство — одним взглядом заставить ближнего чувствовать себя тупицей ебаным. Но потом Костя начинает ржать. Как мразь. Этим своим гогочущим смехом, который сначала кажется мерзким, а потом оказывается, что в него можно влюбиться. И в смех, и в Костю, и в эти его мудацкие осуждающие взгляды. Костя приподнимается, чтобы глотнуть глинтвейна и зачерпнуть ложку салата из кастрюли. — Бля, у меня же мясо там, — говорит он. — Вот его проебать не хотелось бы. — То есть, проспать нормально, а проёбывать в падлу? Лопата ты охуевшая. Охуевшая лопата загребает ложкой ещё салата и затыкает Ване рот едой. А затем, кряхтя, как та самая лирическая старуха, поднимается с подушек. — Пледов настели, — напутственно говорит Костя, уходя на кухню. — Под подушки. Жопами по стеклу елозить, да коленками топтаться — нихуя не голубой огонёк. Ваня жуёт салат и пытается неразборчиво комментировать. Костя машет на него рукой и отвечает: — Сколько раз тебе говорил: пиздеть с набитым ртом — не твоё. И пока Костя, матерясь на всю кухню, разбирается с мясом, Ваня успевает не только настелить пледов, но и смести стекло ближе к ёлке. А заодно — включить с ноутбука трансляцию с Первого Канала. Потому что декадансный новый год без пиздежа президента ему плохо представляется. Как раз самое время. Но у Кости складывается на этот счёт другое мнение. Он выходит из кухни, подходит к ноутбуку, выключает звук на трансляции. И в соседней вкладке включает трек Гнойного про Владимира Путина в русском рэпе. Сваленная ёлка, стекло, салат из кастрюли и Славик Гнойный в качестве саундтрека. — Я тебе под Гнойного не дам, — предупреждает Ваня. — Я ещё чувство собственного достоинства не пропил. Костя шагает к Ване, кладёт руку на его плечи и притягивает к себе вместо ответа. Он наклоняется чуть ближе и целует. Вдумчиво, медленно, глубоко. На его губах вкус глинтвейна и табака. Ваня сгребает пальцами ткань его футболки, прижимается и откровенно млеет до почти подгибающихся коленей. С чувством собственного достоинства Мышь успевает почти попрощаться под нарастающим возбуждением. Президент заканчивает речь. Костя разрывает поцелуй, изворачивается, чтобы закрыть крышку ноутбука, обрывая и трек, и куранты. Но Ваня, мельком глянув на экран, успевает мысленно загадать своё желание до того, как Костя утащит его на скопище пледов и подушек. Проёбывать новый год. Загаданное желание никак не коррелирует с окружающей их разрухой. Но от этого оно становится ещё более желанным. Ведь именно на разрухе можно попробовать построить что-то новое. Что-то, у чего есть будущее в наступающем году.