Кукушка

Впервые Чонин курит за гаражами, в компании одногруппников, общение с которыми не заходит дальше приветствий и пары слов об отвратительном преподе. Ему хватило пяти затяжек, чтобы осознать одно — большей гадости он в жизни не пробовал. В груди расползается что-то липкое, крайне неприятное, хоть полпачки мятной жвачки разом в рот. Чонин не знает, чего хочет от жизни. Второй курс, очередная сессия, тройка в зачётке. Мать уже не кричит — устала, лишь раз за разом напоминает, что у них сложное положение, денег лопатой не гребут, добивайся всего в жизни сам. Поступил в вышку, так учись. Плевать на кого, на желание плевать. Отец умер — закатай губу и получай своё образование. Не то, чтобы ему было плохо, Чонин в принципе не особо осознаёт, что уже вроде как взрослый. Сосед по комнате снова забыл выбросить мусор — вонища приличная; вода в банке уже пожелтела. В придачу к пятилитровой бутылке он берёт пачку Мальборо. Весь хлам на подоконнике оказывается сдвинут в одну сторону, и вот уже места стало больше. Чонин открывает окно нараспашку и прикуривает. На сей раз до фильтра, но чистит зубы с небывалым усердием. Пачку, тем не менее, не выбрасывает — зря что ли деньги потратил, да и вдруг что случится. Сигареты вроде как успокаивают. Каждая отнимает по пять минут, но сейчас, в девятнадцать, откровенно плевать. Депрессия набирает обороты; плохой день — минус в пачке. За два месяца не хватает всего одиннадцати — Чонин очень гордится собой, он может контролировать абсолютно всё. Оказывается вновь за гаражами случайно, но от сигареты не отказывается. — Курить — плохо, — заявляет стоящий в двух шагах от него парень и долго выдыхает дым. Чёрная чёлка настойчиво лезет в глаза, но он лишь слегка трясёт головой, словно боится испортить дорогущую причёску. Чонин долго смотрит на тонкие запястья и думает, что красиво — опущенные веки, приоткрытые бледные губы и подлые мурашки, которым совсем не нравится эта зима. Хоть грёбаные портреты с Сехуна рисуй, а потом прямиком на иконостас. Долго и упорно молиться за свои грязные мысли и плохие поступки. Сехун болезненно стонет, когда Чонин слишком больно впивается зубами в его шею. Кожа слишком нежная, и Чонин проводит по ней языком не один десяток раз, прежде чем переходит на чувствительные соски. — Это всё, конечно, прекрасно, — Сехун негромко цокает языком и опускает чониновкую руку на свой пах, — но пора уже переходить к делу. Наверное, неопытность Чонина не осталась незамеченной. Сехуну не нужно много времени, чтобы понять — Чонин не гуру в отношениях с мужчинами — он мягко толкает его в плечи и устраивается сверху. Первый раз выходит скомканным, Чонин кончает быстро, и Сехуну приходится доводить себя до разрядки рукой. Слишком много событий в один день — воспоминание о парне-полубоге, медленно насаживающемся до основания, горячие руки на груди и еле слышимые хрипы. Они уже не какие-то школьники, Сехун и вовсе на полтора года старше, но никаких громких стонов, как в порно, не было. Чонин сильно хандрит, думает о жизни, куда она катится, и обрубает на коню мысли о смерти, крадущиеся на цыпочках каждый вечер. Не в том ключе, но всё равно страшно. Вариться в самом большом котле или просто навсегда заснуть? А что с сознанием — пропасть, сплошная чёрная картинка, без помех, full hd? Сехун входит одним резким движением, и в уголках глаз выступают жалкие слёзы. Двадцатью минутами позже они курят одну на двоих, и в этом есть что-то романтичное. Однажды Сехун заходит в гости — Чонин успешно проёбывает сессию, тело подводит не вовремя. Он долго рассматривает обои, отмечая все дырки на обоях, придирчиво разглядывает общую книжную полку, на которой «Гроздья гнева» и «Камо грядеши» соседничают с Плейбоем. Дарит пачку аскорбинок, которые, по его словам, помогают от всего и уходит уже через десять минут. Почему-то хочется улыбаться. Довольный Чонин радостно помахал средним пальцем спине препода, который выпендривался до последнего и с кислой миной поставил своё царское «удовлетворительно». Он успевает заскочить к Сехуну, быстро говорит и много смеётся. Чонин не может перестать улыбаться, даже когда на его члене смыкаются чужие губы и после тянет старшего к себе, чтобы поцеловать. Сехун едва заметно хмыкнул, но позволил чужому языку доминировать. На душе неспокойно — Чонин не может сдерживать эмоции, рассказывает, что завтра уже будет дома, в родном городке. Пошлёт этот мегаполис к херам и оторвётся как следует. Первым делом — поход в небольшой аквапарк, барбекю и холодная газировка на крыльце. — Тише! — шикает на него Сехун, когда парень уж слишком активно начинает болтать ногами. Чонин не берёт с собой пачку, ему не до этого. Он начинает бегать по утрам, со своим большим классным псом, по которому он очень скучал. По снегу неудобно ступать, но им всё нипочём. Мать вот уже пять дней не может перестать удивляться — сын редко вставал вовремя, а тут аж в половину шестого вскакивает. Чонин смеётся до слёз, помогает каждой бабушке и стреляет глазами соседской девчонке, которая, кажется, ещё школьница. У неё очень грозный брат, поэтому уже на третий день Чонина ловят в подворотне и прижимают ко грязной стене. Он не знает, что с ним происходит, но ловко опускается на колени и берёт в рот. Рука сильно сжимает волосы, хватает пяти минут. Сосед ругается, обзывает жалким педиком, как будто это не сам только что кончил, но больше не трогает. На глаза он больше не попадался. В коридоре послышался оживлённый голос матери, приветствие и тихие комплименты. — Мам, у нас гости? — Чонин поленился вставать — он так удобно разлёгся на диване, с ним крабовые чипсы и интересная комедия. На пороге комнаты показался высокий мужчина лет тридцати пяти. Чонин этого не ожидал, поэтому даже подавился и вытряхнул пару чипсин на домашние штаны. — Здрасьте? — Чонин, познакомься. Туан — и мы, кажется, скоро поженимся. Она долго лепетала что-то о судьбе и любви — высоком чувстве, неподвластном времени и расстоянию. Чонин уже не слышал, его словно накрыло здоровенным куполом, кричи — не услышат, через двадцать минут закончится воздух, выбирайся, как хочешь. Словно кузнечик, бьющийся о стекло банки. Кричать хотелось больше всего. Чтобы не слышать эти смешки на кухне и закипающий чайник. Орать о том, как она могла. Но ведь и это глупый вопрос — если сейчас на кухне сидит вполне себе реальный Туан из плоти и крови, значит могла. Ровно четыре года назад, прямо в этой комнате стоял гроб, толпа, одни серые лица. Пятнадцатилетний Чонин не мог заплакать при всех, и на него косились, как на чумного. Словно это он неправильный. — Чонин? — раздалось откуда-то сбоку. Женщина ахнула — забившийся в угол сын выглядел как дикий зверёк. Билет куплен на послезавтра, выехать раньше не получится, это не город — западня. Чонин не спит третий день, и когда мать в очередной раз приходит его проведать срывается на крик, мешает слёзы с соплями и выбегает в мороз. Психиатр говорит что-то про биполярку, прописывает кучу колёс. Туан усмехается — кукушку надо беречь смолоду, а Чонин наконец-то уёбывает отсюда. Сосед ещё не вернулся с каникул, поэтому он нараспашку открывает окно и лезет курить. Музыка на фоне усиливает пиздострадания. После второй его мутит, и бычок отправляется в долгий полёт. Сехун ходит в одной футболке — Чонин не помнит, как добрался сюда. Молча протягивает сигарету и прикуривает от своей. За все годы обучения Чонин узнал много констант, и это словно одна из них. Он ездит на другой конец города с завидной частотой, хотя сам живёт всего в пяти минутах ходьбы от универа. Сехун всё ещё отказывается соваться в общагу, и злится на него за это не получается. Чонину снова тошно, гадко. Он много думает, не перестаёт даже, когда его втрахивают в стену. Сехун не всегда рядом, не придёт на помощь в любой момент, не спрашивает о самочувствии. Интересуется, есть ли зажигалка, а то свою проебал. Отравляет день за днём своими дешёвыми сигаретами и безразличием, которого даже не скрывает. Спокойно смотрит и ухмыляется. У каждого свои тараканы, у Чонина за стенкой кухня, и там есть парочка. Сехуну плохо — расстался в парнем спустя три года сложных отношений, об этом расскажет каждый его второй знакомый. Сехуну плохо — ему необходимо, чтобы страдал кто-то ещё. Вопреки всем предрассудкам, Чонин легко бросает курить. Бросает университет. Поступление теперь не кажется чем-то особенным, он не нервничает и выделяется в толпе растерянных, снующих туда-сюда первокурсников. Сразу дружится со своим соседом-третьекурсником, который оказывается ему ровесником. Пьёт по две таблетки в день и дышит полной грудью. — Эй, парень! — окликают его сзади. Сехун появляется из ниоткуда, смотрит пристально. Чонин ёжится — мажорская чёрная рубашка нисколько не греет. — Сигаретки не найдётся? Чонин горько усмехается: — Бросил. Большая рука крепко стискивает воротник и тянет на себя, губы больно сталкиваются. Чужой язык быстро оказывается внутри и грубо ласкает. Голова резко закружилась. — Правда? — выгнул бровь Сехун и пошарил по карманам брюк. Розовые губы сложились в немом восклицании, когда он вытащил кучку мусора — чеки, пустая пачка жвачки. Среди него была одна небольшая конфетка, и он, ловко развернув фантик, быстро протолкнул её в чониновский рот. Тот такого никак не ожидал, поэтому чуть не подавился. — А я ведь тоже бросил. Чонин невольно улыбнулся — апельсиновая.