От навязанной ненависти до искренних чувств лишь один шаг.

      Бутылка за бутылкой. Фаербрэнд на самом деле не понимает, что с ним не так. Пить совсем не хочется, а пьет. Все мысли заняты одним живым существом — его бывшим коллегой, Обсервером. Влюблен ли он? Вероятней всего, да. Нет, даже не вероятней всего. Да. Безусловно, да. Сей образ просто не выходит из его головы целыми днями, заставляя в стрессе заливаться алкоголем. Хочется увидеться, но возможности нет. Хэбит снова напряг, как лошадь, различной чертовщиной, требуя каждый пару минут что-то принести. Конечно, он ведь нашел очередную жертву. Когда это кончится? Король не знает. Точно также не знает, когда кончится его алкоголизм. Совсем становится Максвеллом. Дурное влияние? Верно. Сплошное дурное влияние кругом, особенно дурно влияет Черная Ладья, что чаще стала заглядывать к Ною, словно дразня своим присутствием. Брэнду приходится скрываться каждый раз, как его предмет воздыхания появлялся в доме, наблюдая за ним, недовольно хмурясь. Они уже давно не общались. Слишком давно. Белая фигура знал о своих чувствах к черной еще когда был в персональном Аду Безликого, но ни тогда, ни сейчас нельзя их показывать. Это кажется какой-то слабостью, словно он стал человеком, а не существом за гранью разума. Алкоголь, любовь, а дальше что? «О, все святые Бутылки, когда ты уже оставишь меня в покое?» — в мыслях взывает Смутьян, смотря на бутылку, но думая совершенно о другом. Нет, с этим точно нужно что-то делать, решать эту чертову проблему в виде любви. Либо убедиться, что не взаимно и успокоиться, либо… либо им обоим 3,14*зда от Хэбса и Тощего. Что же за романы на служебных местах? Именно поэтому Белый Король гасил все чувства, находясь в Коллективе, не признаваясь и делая вид, что Черная Ладья ему безразлична, отвлекаясь Белой, тот, как никак, нуждался в его внимании и заботе больше. Не Великой Прекрасной Королеве ведь отдавать, чтобы та своим великолепием совсем загнобила суицидника. Сейчас же он даже со своим подопечным не связывается, оборвав любое взаимодействие с куклами Слендера.       За окном поздний вечер. Рядом такой же пьяный Ноа. Они вдвоем уже сроднились, ведя задушевные разговоры о вселенских проблемах. На календаре двадцать пятое декабря, Рождество. Максвелл рассказывает о том, как раньше отмечал его с Майло, как все было замечательно, а далее Поджигателю приходится утешать своего собутыльника. Бухать бы и Брэнду только из-за того, что его кузен умер, а не из-за разъедающего чувства внутри грудной клетке, не из-за частых вздохов по этой персоне, словно он 14-тилетняя девчонка, что смотрит на фотографии своего кумира. Свет в комнате не горит, лишь рождественская ёлка цветными огоньками освещает две фигуры перепивших живых, вроде как, существ. В доме тихо, лишь голоса раздаются этих двоих. Они снова разговаривают о чем-то не очень интересном, поскольку хозяин дома успокоился, прекращая рыдать по прошлому. Заболтавшись, они совсем не замечают, как в помещении, появляется кто-то другой, а именно Обсервер. Тот тяжело вздыхает, закатывая глаза. Еврейская рожа снова бухает, а с ним не кто иной, как бывший знакомый из Коллектива, что сейчас мешался ужасно. Приходится потирать виски, дабы хоть как-то успокоиться, и кашлянуть, чтобы обратить внимание на себя. Первым на это отреагировал Брэнд, поскольку был трезвее, а затем и Ноа, что начал матом покрывать появившегося гостя, испортил ведь такой прекрасный момент. Дневник, конечно, бесполезно выпрашивать, но можно повеселиться от души. Вернее, можно было, до тех пор, пока Смутьян не решил двинуться с места, исчезая с дивана и появляясь совсем рядом. В нос ударяет перегара, и Страж морщится, делая шаг назад от ~F, с презрением смотря на него и негромко спрашивая:       — Ну, что, докатился до человеческих привычек?       — Ага. — кратко отвечает ему собеседник с загадочной улыбкой, и она вовсе не похожа на ту, что бывает обычно, когда видео прерывается. Дальше его действия вовсе не поддаются объяснению, поскольку он притягивает к себе Наблюдателя за руку, крепко удерживая, второй рукой прижимая к себе за талию, и касается губами чужих губ, шепча в них: «а я люблю тебя». Темные щеки вспыхивают, а все отвращение мешается с чем-то непонятным, чем-то запретным, от чего Администратор отучил совсем давно. Обсервер пытается выбраться с чужой хватки, избежать всего этого, путаясь в своих же чувствах и ругаясь на то, что Фаербрэнд совсем сошел с ума, пока тот свободно целует чужую шею, вкладывая в каждый поцелуй что-то особенное. Он выпивший, ему хорошо, творит, что хочет, только больше смущая объект пьянящей сильней любви. Когда шея полностью покрыта поцелуями, Смутьян кладет обожжённую щеку на плечо Наблюдателя, крепче удерживая в объятиях, отчего тому приходится сдаться, от этого алкаша уже не сбежать. «Давай сбежим вместе туда, где будем только вдвоем.» — сие предложение срывает короткий смешок с губ темнокожего, пока он проводит ладонью по уложенным волосам не отпускающего его. Отвращение к нему уже ушло куда-то далеко, превращая навязанную ненависть в тепло. И то, что происходит теперь, казалось таким привычным, словно так и должно быть. Они вместе, чувствуют одно и тоже, будто сердца слились в одно. А вдруг так и стало? Кто знает. Потеряв голову в любви, пара совсем забыл о том, что они не одни. Ной, наблюдая за всем этим, забухал сильней, с тленном переводя взгляд на окно, но вдруг его кто-то загородил. Кто-то, кто покрыт глубокими шрамами, кто так похож на родного человека, и он срывается с места, падая на фигуру, заставляя ту пискнуть от неожиданности. Скарс прибыл за Обсервером, так как Администратор опять собрание устроил, а главы всей этой тусы мертвецов и полуживых нет, но теперь ему не дадут сообщить об этом. Доступ перекрывают крепкими объятиями, и Шрамовый негромко хныкает, не смея звать на помощь. Его путаю с умершим, рыдают в плечо, а он даже двинуться нормально не может. «Ной, отпусти, пожалуйста» — голос мертвеца звучит жалобно, и Максвелл повинуется, отпуская и вставая с чужого тела, но не просто. Стоит Обремененному подняться, как его сразу утаскивают на диван, усаживая, снова заковывая в объятия. Приходится покорно выслушивать о том, как сильно скучал этот пьяница, как боялся, что на самом деле умер его кузен. Пропитый мозг совершенно не принимает информацию, что с такими ранами, как на теле его «родственника» не живут. Дальше следуют рассказы о том, как задолбал Коллектив с этим проклятым дневником, о жизни, о алкоголе, который, кстати, насильно заливают в подчиненного Наблюдателя, едва не через поцелуй. Брэнда медленно отлепляют от себя, поскольку Обсервера возмутило поведение алкаша. А схренали он лезет к его подчиненному? Прислужник Админа подходит к дивану, на котором устроилась «парочка», беря пустую бутылку из-под виски и ударяя ею наглеца. Ной шипит, отлепляясь от убийцы Мэри, и недовольно смотрит на ударившего его.       — Ну, и что я тебе сделал? — почти огрызается, отбирая пустой сосуд и швыряя его прямо в лицо обидчику. Бутылка тут же превращается в жидкое стекло, падая на пол и не попадая в того, в кого была отправлена. Расплавилась она далеко не просто так. Из-за плеча Наблюдателя выглядывает Смутьян, вновь обнимая его талию, смотря на собутыльника с раздражением.       — Ты пристаешь к моему подопечному, не замечаешь, что он уже слезы лить начал, лезешь целоваться. — убирая Брэнда, Обс забирает у Ноа Скарса, а после исчезая с ним, оставляя этих двоих наедине.       «Куда свалил…» — фырчит Поджигатель, все с таким же раздражением смотря на своего собутыльника. Тот же сильно расстроился, ведь отобрали любимого двоюродного братца, даже поцеловать нормально не дали, отчего открылась очередная бутылка алкашки. Брэнд вздохнул, понимая, что самому грустно стало от одиночества, и присоединился к еврею, запиваясь окончательно. Пили они часов до трех ночи, пока не вернулся Страж.       Ной уже крепко спал от переизбытка высокоградусного напитка в крови, Фаер же почти протрезвел, от скуки плавя бутылки, превращая в бесполезные лужи стекла, смешанные с пеплом от этикетки. Возвращение объекта любви отвлекает от занятного дела, разбавляя тоску.       — Как там Админ? — он немного усмехается, поднимаясь с дивана и подходя к вновь прибывшему.       — Неплохо. Снова отчитывал нас всех за то, что мы такие «ленивые», не можем достать жалкий дневник, Максвелла заманить в ловушку. Также отчитал меня за то, что мы с тобой пересеклись. Это не его дело. — Обс хмыкает, немного хмурясь, поскольку никто в их отношения не смеет лезть, даже высшее существо. Только их дело. — Также Скарс сильно задепрессировал из-за тупых выходок не менее тупого Максвелла. Попытался повешаться. Пришлось снимать его с петли.       — Ной не умеет контролировать себя, особенно в пьяном состоянии. — Головёшка развел руками. — Постой немного здесь, хорошо? — и получив согласный кивок, он исчез куда-то, через несколько минут возвращаясь с пледом, беря за руку свою любовь и покидая дом тем же способом, каким сходил за вещицей.       Они появляются рядом с морем, что освещено луной и звездами. На берегу никого, кроме них. Брэнд отпускает Обса и расстилает плед на песке. Понимая, для чего его сюда притащили, Черная Ладья присаживается на мягкую поверхность, смотря на спокойную гладь воды, иногда переводя взгляд на Короля, что устроился рядом, кладя свою руку на чужую, немного обжигая теплотой темную кожу, ведь всегда отличался температурой тела. Его можно было в -45 обнять и не замерзнуть даже без куртки. Частое использование пламя оставляло на коже следы, которые почему-то не заживали до конца, как у Обременённого. Наблюдатель поймал себя на том, что уже не морем интересуется, а ожогами на лице бывшего напарника, протягивая к ним руку. Пути назад нет. Он аккуратно касается сожжённой кожи, проводя по ней подушечками пальцев, обращая на себя внимание их обладателя. Поджигатель отрывает взгляд от морской дали, за которой может находиться светлое будущее без тех, кто командует ими, поворачивая голову и смотря на того, кого заинтересовали эти проклятые последствия опасных сил, позволяя коснуться каждого ожога, после с легкой улыбкой беря за запястье и целуя ладонь, мягко, кратко. Им не нужно слов в этот момент, прекрасно понимают, что нельзя сделать шаг обратно. От чувств не избавиться, особенно когда они взаимны. Если в Коллективе и могли как-то скрыть безразличием, игнором друг друга, либо проявляя наигранную ненависть, то сейчас сложно будет построить стену. Больше никто не мешает. Безликий менее внимателен к подчиненному, Привычка занят игрушкой. Обсервер просит наклониться Фаербрэнда к нему, и тот подчиняется, ощущая, как те места, которых ранее касались чужие пальцы, покрываются поцелуями, что вызывает заметную, счастливую улыбку. Он прикрывает глаза, держа уже обе руки партнера, растворяясь в моменте.       Через несколько минут они уже лежат, любуясь звездами, выискивая созвездия. Их пальцы сцеплены замочком, передавая друг другу тепло. Они говорят о своих мечтах, чувствах, о чем угодно, но не о «работе», Коллективе, других проблемах. Иногда небо затмевается сигаретным дымом, поскольку не избавиться от некоторых привычек. Смутьян не против того, что его пара курит, лишь шутит на тему того, что звезды никогда не станут ярче серых клубов и горящего фильтра, и Наблюдатель искренне смеется, хоть и шутка не особо и смешная, скорее, глупая и бессмысленная, как и весь юмор существа рядом. Остатки ночи проводятся прекрасно и незабываемо, романтично и тепло.       Нежный рассвет их вдохновляет на побег, который они обязательно совершат. Ну, а о нем уже в другой истории.