P-l-e-a-s-e

Чанбин чувствует себя виноватым — ему гораздо легче думать, что это он не уследил, он не смог, у него не получилось. Он стоит чуть поодаль, когда нужно быть ближе, ближе, ближе… Чанбин не может подойти и хоть что-то сказать напоследок, он смотрит в пол и не может поднять взгляд. А для чего собственно? Чуть вдали — даже вытянув руки, он не дотянется, — все прощаются. Они не терпят, они плачут, утирая кулаками слёзы, не сдерживаются. Ли пытается улыбаться, как-нибудь поддержать других, показать, что всё нормально, что ему не больно. Но больно Чанбину и чуть поменьше самому Минхо. И он так и не подходит. Не может. А в голове вертится «Разве так могло всё закончиться?» Дни шли, миссии не желали заканчиваться, постоянные тренировки не оставляли сил ни на что, даже на банальное желание спать. Их снимали регулярно: для эпизодов, для видео в сеть; и Джисон — который снимал всё, чтобы оставить хоть какую-то память. Каждый день на съёмках они должны выглядеть счастливыми — грустить им позволили лишь в самый первый день, когда даже это операторы снимали. Чанбин вновь натягивает вымученную улыбку и радуется, что у него никогда не было образа весёлого человека — сейчас притвориться собой прежним гораздо легче. Вот Чану труднее. Он тоже чувствует себя виноватым в произошедшем, у него практически паранойя насчёт мемберов, но он — лидер, так и должно быть. Чан должен быть прежним жизнерадостным Бан Чаном — а это у всех сейчас получится с трудом. Они до сих пор не могут поверить, что сейчас их восемь. Чанбин пытается выжить. Но это оказывается труднее, чем он мог предполагать. Кто объяснил бы ему раньше, что через какое-то время у него может отпасть желание дебютировать… У Чанбина хватает сил лишь на то, чтобы прийти в общежитие и закрыть глаза, лёжа на кровати. Даже спать не хочется, но надо, иначе скоро он совсем свалится с ног. Снов Чанбин не видит. Точно с тех пор, как Минхо исключили. Просыпается рэпер точно так же лениво, уныло. Ему не хочется ничего. Хотя было бы замечательно, если бы время остановилось и ничего не происходило; и так бы всю жизнь. Но Чанбин встаёт, медленно берёт в руки тетрадь с набросками и думает над следующим предложением своей недописанной песни. Эту песню он не сможет показать ребятам. Каждая строчка, каждое слово — всё о том, о чём обычно не поговорить с друзьями. Под глазами синяки, под рёбрами, кстати, тоже. Чанбин плетётся в душ, по пути думая о том, как было бы прекрасно, вернись всё обратно. Под «всем» парень подразумевает одного человека. А ещё с самого утра его почему-то не покидало чувство, будто сегодня что-то должно измениться. Что-то просто обязано стать лучше. Но Чанбин просто послал эту мысль — не до этого сейчас. А потом он видит его в зале для тренировок и всё понимает, хоть не слышал слов Джинёна. Чанбин радуется, как ребёнок, даже не видя, что все остальные реагируют точно так же. Впервые его тело реагирует быстрее мыслей — он делает шаг навстречу и наконец заключает хёна в объятия. И незаметно для всех с самой искренней улыбкой на губах шепчет ему на ухо: — Я ждал. И ответом ему приходит такое же приятное: — Я знал.