Не место для игр

В темноте мотыльком вспорхнуло крохотное пламя и на секунду осветило усталое, мрачное лицо с сигаретой во рту. Том потушил спичку, глубоко затянулся и с гаденькой улыбкой выдохнул дым прямо в лицо своему согруппнику. Штефан поморщился и закашлялся. — Дрянь какая… Холодный ветер отрезвлял от жара и усталости после концерта. Том застегнул куртку: ночная прохлада отрезвила его настолько, что он бы и рад уйти, если бы не Штефан, будто прилипший пятой точкой к краю крыши. Он чуть ли не заваливался назад, лишь бы взглядом охватить весь небесный купол. — И что там можно высматривать всё это время? — хмыкнув, Том поднял вверх голову: за тучами даже не было видно звёзд. Штефан, убрав ладонь с бритой головы, махнул на него рукой, мол, «дальше своего носа не видишь», не лезь. Том часто это слышал от него и ожидал, что он свою фразу повторит снова. Но Музиоль молчал. Может, видел в небе что-то такое, чего никто другой не видел. Городской шум никогда не засыпающего, дышащего свободой Берлина казался чем-то далёким, будто столица была за километры от них. Рекламные вывески одной светящейся полосой венчали горизонт в иссиня-чёрной мгле. Чего мы ждём? — задавал себе вопрос Том снова и снова, но далёкий мерный шум убаюкивал, расслаблял после бьющих в уши, рваных ударов по струнам электрогитары. В конце концов, ему стало всё равно: тихо, спокойно, никто не действует на нервы. И достаточно. Задрав голову, Штефан начал следить за искрой на конце сигареты, пока Доппнер что-то говорил. Как зачарованный, Музиоль проследил, как окурок полетел вниз. — Китаец, блять, — раздражённо сказал Том. — Я тебя три раза по имени назвал. — Бросай эту дрянь, — невпопад ответил он. — Я тебе говорю-гово… чего? — Бросай, говорю. Сбитый с толку, Доппнер замолчал. — Нет, — просто ответил он. — Тебе-то какая разница? — Действительно, — Музиоль осклабился. — Умрёшь раньше времени — я тебе замену не найду. — Найдёшь, куда денешься. Штефан покачал головой и опустил её. — Нет. — Почему? — Наверное, потому что ты, помимо того, что гитарист, ещё и друг? Том только вздохнул, выпустив облако пара, и протянул Штефану пачку сигарет, зная, что некурящий Музиоль его только пошлёт. Но он взял и, внимательно глядя на неё, будто она была драгоценная, перебросил пару раз из ладони в ладонь. — Раз-два, сброшу с крыши, — он демонстративно вытянул руку над пропастью. — Отсрочу твою кончину где-то на неделю. — Покупать мне их потом будешь! — пробасил Том, но отнимать не пытался: крыша — не самое лучшее место для разборок. — Вот именно, — Штефан убрал пачку в карман. — Ты заставишь меня купить. Будто сам к смерти стремишься. — Сам-то не лучше, — фыркнул Том. — Согласен, — тёмная фигура Штефана пожала плечами. — Оба хороши. Один зарабатывает себе рак лёгких, другой спотыкается на каждом шагу, но, тем не менее, сидит на краю крыши и только ноги вниз не свешивает… — Это ты к чему? — Бессмысленная игра с жизнью, — Штефан встал с бордюра. — А точнее, со смертью. Он молча отдал ему сигареты, но когда пальцы Тома сцепили их, Штефан не отпустил. — Может, мы все неосознанно желаем проиграть в этой игре, — Музиоль наконец отпустил пачку. — Не знаю, как ты, но я точно не хочу. После своих слов Том внимательно посмотрел на полупустую пачку сигарет, собрался достать одну, но всё же решил, что на сегодня достаточно. — Слышишь, философ, — Том хоть уже и не видел, но чувствовал иронический взгляд друга. — А ведь всё равно проиграем. Какая разница, сейчас или потом? — Большая, — Штефан надолго задумался, и далёкий свет ночного города тонко очертил его профиль. — Умру я сейчас — и не успею сказать миру всего того, что… ну… — в бессилии покачал головой, силясь выразиться правильно. — Не создам чего-то дельного, что могло бы хоть немного сделать мир лучше, не оставлю здесь свой след. Понимаешь? — А зачем? — не унимался Том. Музиоль всегда был охотник до споров, но Том всегда оказывался в проигрыше. Теперь черёд Доппнера, который сам не мог понять, интересует ли его тема вообще. По мере того, как разгорался спор, рука невольно тянулась к карману с сигаретами. — Зачем?.. — переспросил Штефан: у него ли, у себя ли, или у неба — неясно. Долгая тишина в ответ. Том мысленно поставил себе галочку. — Умру — карьера ваша тогда накроется. Вас жалко, — голос смешливый, но Том всё равно чувствовал, что улыбки за этим голосом нет. Увильнул к другой теме: но Доппнер не стал настаивать на первой. — А если найдём другого вокалиста? — Так, может, даже лучше будет, — Музиоль запнулся; Том мог только догадываться, к чему он вёл. — Может, я и умру раньше, и ни группы, ни меня не будет, но… Штефан вдруг вскочил с места и принялся ходить кругами, иногда опасно близко к краю. Пальцы Тома нервно постукивали по пачке Мальборо в кармане. — Вопрос в том, насколько скоро это случится. Том сдвинул брови к переносице. Не нравилось ему всё это. — Ты как часто на крыше бываешь? — резко спросил он. — Я? Да не знаю. Это допрос? — снова ирония в голосе, но слабая, притворная. — Ответь. Том молча сверлил глазами чуть сгорбившуюся фигуру Штефана, пока он не остановился, глядя на друга в ответ. — А, я понял. Думаешь, я решил спрыгнуть? — хмыкнув, сказал Музиоль. — Самоубийцы часто говорят о смерти перед своей собственной смертью. Часто на верёвку косятся в хозяйственном магазине, пялятся на заветную пачку таблеток или вниз с крыши. Так ведь, Том? Рука невольно отпустила пачку сигарет и безвольно повисла. Доппнер чувствовал, как от незнакомого высокого тона в голосе друга проходит холод по коже, как и от того, что теперь, как бы Том не старался, он не может разглядеть его глаза. — Они будто чувствуют, что срок их жизни подходит к концу. Нет? — чуть не взвизгнул Штефан, от чего Том невольно вздрогнул. Музиоль, у которого часто кружилась голова, уже долго стоял у самого края многоэтажки и невозмутимо продолжал говорить. — Что чувствуешь ты, когда глядишь вот так вниз? Страх? — он взглянул вниз и не шелохнулся. — Может, желание прыгнуть? Или всё-таки узнать, что именно тебя из раза в раз тянет глянуть вниз, в глаза своей возможной смерти? Может, нервишки себе пощекотать прихожу? — неожиданно перешёл он к себе; голос повышался и повышался, звенел в ночной тишине. — А если ни страха уже нет, даже намёка на него? Если меня уже ничего не удерживает от последнего шага? Уже не просто тревога — настоящий ужас овладел Томом. Он даже не подозревал, что могло твориться в голове Штефана, теперь даже боялся подумать, что ему придёт на ум у самого края. Но долго думать Том не мог — каждая секунда промедления была теперь ошибкой. Доппнер сделал шаг вперёд. — Сначала — страх, верно, — уже сам с собой говорил Штефан, небрежно озираясь за спину. — А когда его нет, ты понимаешь, что черту тебе переступить легче, чем прогуляться пешком по лестнице на десятый этаж. И смотришь вниз, и забываешь обо всём… Может, здесь, у самого края, мне когда-нибудь откроется, в чём заключается привлекательность смерти? — С огнём играешь, друг, — дрожащим голосом проговорил Том, потирая ледяные ладони. Он молил, чтобы Штефан сейчас и не шелохнулся. Рехнулся, — в ужасе думал Доппнер. — Может быть, может быть, — бритая голова покачалась из стороны в сторону. — Но знаешь, есть ощущение, что истина всё же мне откроется. Чёрт его знает, это работа адреналина, доводящая до такой силы изнурения, что даже достигается изменённое состояния сознания, что-то вроде транса; или что-то другое, чего ни я, ни кто-либо ещё понять не может… Шаг за шагом, Доппнер приближался к нему, боясь даже лишний раз вздохнуть. — Штефан, — сказал он так, что даже Музиоль обернулся. — Тебя тут только страх держит? А мы? Тебе на нас плевать? — Как думаешь, — сказал Музиоль, проигнорировав его, и вызывающе поставил одну ногу на выступ. Внутри Тома всё рухнуло. — Когда-нибудь я разобьюсь? Сделаю этот шаг? — в голосе слышалось искренний интерес ко мнению друга, будто они разговаривали в домашней обстановке за чашкой чая. — Если всё-таки это произойдёт, для всех это будет трагической случайностью, но ты, — Штефан запнулся и взглянул на друга: Тому показалось, что он уловил блеск его глаз. — Ты-то будешь знать, почему всё так вышло. Даже если станешь это отрицать. Штефан снова задумался, дав повод Тому продвинуться ещё ближе и даже протянуть к его куртке руку. Не шевелись, я тебя прошу… — мысленно умолял он. — Другой вопрос — от моего ли выбора это зависит? — Музиоль выглянул за бордюр на опасно далёкое расстояние. — Боюсь, даже если я узнаю, я никому не успею рассказать. Он встал второй ногой и вытянулся во весь рост. — Тогда, наверное, моя роль придёт к логичес… Штефан пошатнулся. Ещё мгновение — и он видит летящий вниз далёкий город, и кричит от нахлынувшего старого ужаса. Его швырнуло назад на бетонную кладку. Штефан взвыл, схватившись за спину. — Ты совсем ёбу дал, проповедник хренов? — и, не спрашивая, Доппнер трясущимися руками поволок его за шиворот подальше от края. Штефан не сопротивлялся — может, ещё не понял, что произошло. Он глупо усмехнулся. — Да не собирался я прыгать. Я просто хотел проверить… — Что, мои нервы на крепость? Чуть в лепёшку не разбился! Музиоль рассмеялся. Отпустив его, Том подумал, что Штефан ещё и головой ударился. — Это всё, что я хотел проверить, — пробормотал он, даже не пытаясь встать. — Значит, я ещё должен жить. Том грязно выругался и поволок незадачливого философа к лестнице. А тот всё глядел бездонному небу в лицо и улыбался, зная теперь, что этой, пускай и ничтожной части истины, ему достаточно.