Извращенка

      Серийный убийца до сих пор на свободе, что весьма удивительно. Можно сказать, они обе сошли из-за него с ума. Одна обрадовалась. Другая возненавидела. Это разнит и объединяет их.       — ...О нет, милая, он не человек, а болезнь! — заявляет Джейн Аркенсоу и опьянённо облокачивается на остренькое плечико Нины Хопкинс. Та чуть ли не падает от неожиданности: мало того, что обожжённая «мадама», как и любое другое тело из мяса и костей, имеет массу, так ещё и смеет вот так вот называть Джеффа «болезнью». Ах, да Нина давно бы её прибила, проткнула бы насквозь первой попавшейся палкой, вспорола бы ей живот, вывела бы её кровью надпись «иди в жопу, зануда»... да только сидят они обе в подвале какого-то заброшенного дома, где на верхних этажах, наверное, прячутся точно такие же бездомные психи, как они, и валяются вокруг миллионы зеленоватых осколков, лежит на боку ящик из светлого шершавого дерева.       Сначала Хопкинс и Аркенсоу прятались здесь от полиции. Потом дрались. А затем обнаружили сей несчастно загнивающий ящик и начали разбивать бутылки о стены и головы. Разноцветное стекло вонзалось в щёки, и колющая жидкость так и стекала со лба, мешаясь с потом. Джейн и Нина пропитались сладковатым запахом насквозь, и было уже совсем непонятно, что выпито, а что вылито. Они обессилили, вот и вздыхают теперь в куче строительного мусора, тяжело дышащие от жара. С низкого потолка свисает что-то чёрное, волосатое, дурно пахнущее. Это парик Джейн, некоторые пряди которого слиплись от крови. Слиплись от крови и чёрные, как уголь, волосы Нины. Обе девушки выглядят жалко, в их разбитых лицах вряд ли можно разглядеть хоть что-нибудь человеческое.       — Милая... — передразнивает Нина, отталкивая Джейн и освобождая плечо. — Всё-таки ты признаёшь то, что я прекрасна, сладкая? — Под действием алкоголя Хопкинс сочиняет фразы довольно смело, смея вставлять в них что-то острое и неприятное. Говорит она, однако, медленно и вряд ли осознанно. Бредит.       — Нет, ты всего лишь маленькая сучка Джеффа. — Джейн пытается сказать это как можно суше. — Это ваше «прекгра-а-асно», повторяюсь, боле-езнь... — Аркенсоу хочет продолжить фразу, но запутывается в словах. Тем не менее, сказанного оказывается достаточно для того, чтобы Нина передёрнулась.       — На себя посмотри, лимониха скукоженная. — Нина подтягивает чулки и пристыжено отводит глаза. Обзывать Джейн из-за ожогов неправильно, так как у Нины их тоже полно — из адского пекла без них не выкарабкаешься. Такова плата за фанатизм.       — Ага-а, — протягивает Джейн и пододвигается к Нине вплотную, — тебе не нравится!       Горячее дыхание обволакивает бледную шею Хопкинс, и она вновь вздрагивает. Когда взгляд Нины встречается с ровной, белой, безжизненной маской, в голубизне глаз можно разглядеть оттенки самого настоящего ужаса. Нина боится Джейн, но ещё больше боится это признать. Ведь её ориентир, Джефф, никого не боится. Из Нины просто отвратительный последователь. Она всего лишь психованная параноидальная трусиха, и страх является единственным мотивом её убийств.       Нина не отвечает. Она с ненавидящим скрежетом зубов срывает с Джейн маску и колотит Аркенсоу добытым артефактом по уху, пока соперница отворачивает голову, пульсирующую от следов разорванных резинок. Почувствовав в себе ярость, Джейн хватает Нину за руку и, выворачивая пальцы, вырывает маску и выкидывает куда подальше. Маска ударяется о стену и теряется в куче мусора. С обнажённым изуродованным ожогами лицом Джейн чувствует себя голой, что ещё больше злит. Аркенсоу хватает Нину за торчащую из-под останков куртки майку и тянет на себя с явным желанием разорвать непрочную ткань и обнажить грудь девушки. Нина падает с колен на четвереньки и, сталкиваясь с оттягивающим воротник кулаком Джейн, кусает её за пальцы. Джейн, вскрикивая, ослабляет хватку, что даёт Нине возможность освободиться. Однако подняться на ноги Хопкинс так и не успевает — вскоре её ударяют по носу. Дрожащие руки подгибаются, и Нина падает на живот. Пользуясь случаем, Джейн встаёт и садится на Нину сверху.       — Сучка... Джеффоблядь...       Джейн, тяжело дыша, проводится ногтями по бёдрам Нины и цепляет потёртые шорты. Почувствовав воздух в трусах, Нина сгибает ноги, и Джейн еле уворачивается от летящей в неё пятки, отдёргивая руки от задницы Хопкинс, как от огня. Аркенсоу рефлекторно встаёт на ноги, и Нина выбирается из-под неё, тоже выпрямляется и спешит толкнуть Джейн как можно сильнее. Джейн падает на спину, и теперь Нина сидит сверху, сжимая освобождённые от перчаток ладони Аркенсоу.       — Извращенка! — выкрикивает Нина. — Что, интересна моя задница, да? Да?! Может тебе сиськи ещё показать, ёбаная лесбуха? — Нина еле успевает дышать. — Может... Ах! Может ещё поцелуемся? А? Как тебе?!       Еле успев договорить последнюю фразу, Нина внезапно впивается в губы Джейн, нарочно стараясь надкусывать их как можно сильнее, чтобы сделать Джейн не только неприятно, но и больно. Джейн извивается и царапает ногтями руки Нины, ноги Аркенсоу без пользы барахтаются позади. Джейн чувствует себя униженной, более мерзкой ей казалась только встреча с Джеффом. Сколько можно! Аркенсоу уже достаточно натерпелась, а тут ещё и эта пародия на пародию Джокера пришла. До этого дня Джейн считала, что Джефф испортил только её. Но теперь она лицезрит живое доказательство обратного. Именно сегодня Джейн и пришла к своему умозаключению: «Джефф и его логика — это точно какая-то болезнь, яд».       Спустя время Джейн всё-таки вырывает одну руку из-под пальцев Нины и разрывает «поцелуй» крепким ударом по щеке.       — Чтоб тебя твой придурок во все дыры трахал! — бросает она и освобождает вторую руку.       Нина отталкивается, и Джейн еле-еле выпрямляет спину. Обе девушки сидят напротив друг друга, и их ноги путаются между ними. Губы дико горят, виски пульсируют.       — Уродина!       — Дура.       — Извращенка!       — На себя посмотри.       — Ненавижу!       — Взаимно.       И вот они вновь не дерутся, вновь между ними возник несложный диалог, состоящий из неласковых фраз. Жаль только ящик, который валяется в углу, уже давно пустой, и подбадривать себя больше нечем. Остались только сверкающие осколки в грязных волосах Нины.       — Чтоб ты в дурке об стену убилась... — выдыхает Джейн.       — Чтоб ты сгнила заживо!.. — вторит Нина.       Джейн только сейчас соображает, насколько плохо знает свою соперницу. Теперь, когда воротник майки оттянут, Джейн видит на груди Нины многочисленные порезы, местами, кажется, гниющие. Взгляд Хопкинс потерян, всё её тело трясётся от ненависти и страха. Её лицо измазано кровью, глаза, обезумевши, бегают из стороны в сторону. Её реплики звучат громко и язвительно, но сама она зажата до невозможного. В этой девочке больше не видно той отбитой соперницы. Её жалко. Унизительно жалко.       — Ты боишься что ли? — шепчет Джейн. Из её голоса пропала ненависть, однако фраза самым беспощадным образом проходится по больному месту Нины.       — Н-нет! — выкрикивает Хопкинс, готовая рвать волосы от невозможной концентрации отрицания в смеси телесных жидкостей. — Ты думаешь, что ты пришла такая умная «психологиня» и узнала всё про меня? — Нина кусает губу. — Я нич-чего не боюсь... А Джефф... Джефф... Д-да, мне нравится его образ жизни, но... Но не более! Я... Я...       Нина краснеет. Сердце бешено колотится в груди, а всё тело так и порывается набросится и убить. На лице Джейн проскальзывает улыбка. Она кажется издевательской до тех пор, пока Аркенсоу не начинает смеяться. Смех у неё громкий, протяжный, безумный. Нина, как ни старается, не может понять его смысл. В смехе слышится не только что-то до боли обидное — в нём так же играют нотки отчаяния.       — Что ты ржёшь? — не выдерживает Нина. — Что ты ржёшь, спрашиваю! Прекрати, это меня бесит!       Она весьма ожидаемо ударяет Джейн. Та, не прекращая смеяться, обхватывает Нину и смыкает руки за её спиной с выраженным стремлением задушить. Нина делает то же самое с точно такой же целью. Хопкинс так же пытается укусить Джейн за плечо, но, почувствовав во рту привкус ткани, осознаёт, что, пока на Джейн одежда, это недостаточно больно. Нащупав где-то вне поля зрения молнию, Нина обнажает спину соперницы прежде, чем та успевает осознать, где находится источник жужжащего звука застёжки.       — Ах...       Чёрное платье совершенно неожиданно сваливается с плеч хозяйки, являя коричневатую, будто бы дырявую, сгоревшую кожу. Мигом становится холодно, позорно, беспомощно. Это непростительно. Джейн спешит ответить тем же — наполовину обнажённая, она набрасывается на Нину и, пиная её и в процессе битвы окончательно теряя платье, срывает с Хопкинс потёртую куртку, отправляет её куда-то на верхнюю перекладину, с которой свисает взлохмаченный парик. Предмет одежды зацепляется за потолок зестёжкой, словно слабнущей рукой, но вскоре со звоном падает обратно под ноги где, совершенно забытый хозяйкой, затаптывается.       — Гр-р-р...       Джейн стоит в одном лишь нижнем белье, но Нина даже не думает сдаваться. Хопкинс сбрасывает с себя уже и так ничего не прикрывающую майку и тянет Аркенсоу за лямки бюстгальтера. Та, сопротивляясь, впивается в бёдра Нины и резким движением сдёргивает с неё шорты вместе с трусами. На это Хопкинс отвечает очередным ударом, однако Джейн, успевшая выучить этот приём, впервые уворачивается и отскакивает назад. Нина хочет последовать за ней, но падает, запутавшись в шортах.       — Извращенка... Извращенка... Извращенка...       Нина, сплюнув, освобождается от застрявшей между ног одежды. Она скользит рукой по полу в поисках оружия, которое могло бы придать ей уверенность. Увы, внизу лишь осколки. Через несколько секунд Нина поднимается, сжимая горлышко наполовину разбитой бутылки.       — Что, нашла то, на что будешь сад-диться? — выдавливает из себя Джейн и тут же жалеет об этом, так как очень скоро плечо пронзает острая боль. Аркенсоу вынимает из руки окровавленное стекло. — Блять.       Обнаружив за спиной стену, Джейн опирается на неё. Нина поднимает с пола ещё один осколок, хватает Джейн за бюстгальтер и пытается вспороть стеклом полоску ткани между чашечками. Потерпев неудачу, Нина в гневе разрывает предмет одежды руками, и ладони ещё долго пульсируют, натёртая кожа горит, как при пожаре. Нина с жаром сжимает прохладную и грубую грудь Джейн, чуть ли не выворачивая каждую её половину. Джейн впивается ногтями в руки Нины и заливается беспомощным стоном:       — Прекрати! Прекрати!..       Прислонившись спиной к стене, Джейн поднимает ногу, просунутую между ног Нины, и её коленка сталкивается с чем-то мягким и влажным, волосатым. До Джейн нескоро доходит, что это вагина; а когда доходит, то она спешит устремить вслед за ногой руку. Джейн резко хватает Нину снизу, та слишком сильно выдыхает и впивается в груди с новой силой, чуть ли не отрывая их. Джейн тем не менее продолжает и подключает к делу вторую руку. Нина оставляет грудь Джейн и перекладывает руки на локти Аркенсоу. Хопкинс сдвигает ноги, однако это делает только хуже — палец Джейн внезапно проскальзывает вовнутрь.       — Ах! Д-дубин... на...       Нина бьёт Джейн по рукам, однако Аркенсоу это только заводит, и она всё резвее копается в своей сопернице, постепенно спускаясь на колени. Нина, обессилев, вытягивает руки и прижимает их к стене. Джейн, изогнув шею, обхватывает ноги Нины и, задержав дыхание, прислоняется к её половым губам. Как бы ни было мерзко, хочется, чтобы это было взаимно. Джейн, горячась, водит языком, пока Нина не начинает дрожать настолько сильно, что валится — Аркенсоу только и успевает вытащить голову. Джейн поворачивается и, цепляясь за стену, пытается уползти. Однако Нина, вздыхая, хватает её за трусы и стонет тяжёлым шёпотом:       — Я... ах... отомщу... ах...       Нина кое-как стягивает с Джейн её чёрные кружева и легонько надкусывает след одного из бурых ожогов. Холодно. Жарко. Больно. Левой рукой Нина нащупывает рядом со своим лицом полуокружность ягодицы. Пальцы двигаются к копчику, как можно более сильно надавливая на рубцы. Язык скользит почти зеркально пальцам. Вторая рука обвивает живот Джейн, пытаясь удержать её на месте. Аркенсоу действительно ослабленно пытается смахнуть с себя Нину, но та словно намертво прилипла к ней, обвив нижнюю часть тела ногами. Её шея продолжает извиваться внизу и щекотать задницу, порою трогая вспотевшие складки. Кровь приливает ко всем нужным и ненужным частям тела.       — Отл... х-ха... отл... липни... прилип... учка...       — Я отомщу! — повторяет Нина и направляет фалангу указательного пальца вглубь анального отверстия. Колечко мышц резко сжимается, не давая прохода дальше. Джейн чувствует, как кожа внутри неё разрывается, когда палец покидает задницу. Она никогда не дастся Нине. Никогда.       Нина подносит палец ко рту. Воняет. Понятно чем и понятно почему. Но разве это играет какую-либо роль в схватке двух в разной степени обезумевших «красавиц»? Нина плюёт на палец, чтобы смочить его в слюне, и совершенно зря забывает о том, что Джейн ни за что не будет стоять перед ней ровно по своей воле. Аркенсоу оборачивается, хватает сидящую на полу Нину за волосы и, наслаждаясь её криками, тянет чёрные пряди вверх, против движения головы. Позже Джейн опускается на колени и равняется с Ниной взглядом. Через секунду девушки вновь впиваются друг в друга и начинают кататься по полу, кровоточа от стекла, режущего их обнажённые тела. Вместе они похожи на единый мясной ком, вызывающий лишь порывы рвоты да отвращение.       Наконец они замирают, сжимая чужие ноги у своей головы. Джейн стоит над Ниной на локтях. Хопкинс прижимает её коленки к полу с другой стороны, видя перед глазами буквально одну лишь задницу. Вид со стороны Джейн тоже не блещет живописностью — всепоглощающая вагина. Не самая удачная поза для «перерыва», но если что, то обе девушки знают, как нападать. Кисти рук царапают ягодицы. Дороги назад уже нет. Нина и Джейн — вновь единый комок мяса, но на этот раз более статичный и тёплый, иногда, тем не менее, ненадолго разрываемый волнами возбуждения.       Их чувства представляют странную смесь отвращения и удовольствия, унижения и важности, гнева и вожделения... Они теперь больше, чем соперницы. После этой пьянки точно будет болеть голова, и многое пропадёт из памяти, но эта драка не забудется никогда. Это не повод для гордости — это пятно позора посреди биографии. Для осознания сего факта, однако, надо быть в первую очередь трезвым и здравомыслящим. Разбираться будут потом, а сейчас они просто слишком сильно заняты. Ничто не может нарушить их противостояние, медленно перерастающее во что-то гармоничное, дышащее единым порывом...