Диссонанс

       У Фриск никогда не было друзей. Она была бы рада хотя бы одному.        У Фриск никогда не было друзей. Не то, чтобы она была какой-то там высокомерной девчонкой, не подпускающая к себе «недостойных». Нет, проблема была в другом: девочка являлась молчаливой, да и улыбалась редко. Проблема была в её трудной и замысловатой стеснительности. Она не выделялась на фоне других. Она не особо привлекала общество. Но, конечно, порой и находились те люди, способные с ней начать диалог. Однако ж язык Фриск даже и не поворачивался назвать их друзьями. Для неё друзья были чем-то большим чем обыкновенными собеседниками.        У Фриск никогда не было друзей. И привёл к такому итогу не только её характер, но и жизненные преграды. Вечные переезды, которые, кажется, не имеют конца. Девочке трудно было приспособиться к новым условиями, лицам и окружению. Правда со временем ей удалось это, а вместе с тем Фриск разучилась различать людей. Они все для неё стали лишь элементами декораций. Теперь она даже и не пыталась побороть себя, чтобы вливаться в новые коллективы. Фриск не видела в них личностей, она видела пустые оболочки.        Фриск не чувствовала родительской любви. Она не знала каково это — получать поддержку от родителей.        Фриск не чувствовала родительской любви. С денежными средствами в семье было всё хорошо, но каких усилий это стоило… И мать, и отец трудились сразу на нескольких работах. И чего следовало ожидать — им не хватало времени для своей доченьки. А между тем яркий настрой и искорки в глазах той потихоньку гасли, а те упрямо этого не замечали. Тем не менее, но Фриск прижилась к этому — даже так чувствовала себя самым счастливым ребёнком на земле.        Фриск не знала каково это — получать поддержку от родителей. Ещё с детского сада девочка справлялась со всеми неудачами и разногласиями сама. Она старалась всё решать мирным путём и светло идти дальше. Ей не раз приходилось наблюдать со стороны за тем, как родители успокаивали своих детей, но Фриск не заостряла на этом внимание. А для всех остальных со стороны выглядело, что у Фриск всё в порядке. Фриск тоже считала, что всё в порядке.        Фриск всегда смотрела на жизнь оптимистично. А сейчас всё изменилось.        Фриск всегда смотрела на жизнь оптимистично. Она верила, что все эти переезды и одиночество закончатся и частенько засиживалась около окна, представляя своё светлое будущее. В своих мечтах она всегда была в центре внимания, всегда могла поддержать диалог и в целом её можно было назвать «душой компании». Это будущее настолько её воодушевляло, что та невольно подрывалась со своего места и радостно пробегалась по комнатке, счастливо хохоча. В реальности дела, уж, не такие радужные.        А сейчас всё изменилось, девочку будто бы подменили. Это произошло внезапно, в один миг Фриск осознала — ей одиноко. Друзей у неё нет, а «родным» людям на неё всё равно. На другой неделе у неё случилась истерика. Но время, как говорится — лечит. Вот и Фриск смирилась. Она чувствовала себя, будто бы застряла в пелене повторяющихся дней. Каждый день одно и то же. В каждый переезд одно и то же. Люди одни и те же. И девочка даже не надеялась спастись из этого замкнутого круга.        Фриск вечно оставалась при мнении, что суицид — это глупо. «Отказаться от жизни из-за такого? Дура!» Но кто же знал, что она сама же и решится пойти на это.        «Отказаться от жизни из-за такого? Дура!» — возмутилась Фриск, устроившаяся на скромном диванчике напротив телевизора, где показывались новости об очередном самоубийстве. Девочка вечно оставалась при мнении, что суицид — это глупо. Она и не размышляла подробно о причинах подобных поступков. Ей просто казалось это немыслимым, она просто боялась смерти.        «Но знала бы эта девочка, что она сама же и решится на это», — думает Фриск, стоящая у подножия горы «Эббот». У девочки вырывается кривая усмешка с нотками умело скрытой грусти. Она ещё пару минут стоит, оценивающе оглядывая гору и решает, что уже без лишних церемоний сделает это. Фриск понимает, что не боится умереть, она готова пойти на это.

***

       У Фриск никогда не было друзей. Она счастлива, что теперь у неё их так много.        Фриск счастлива, что наконец обрела друзей. Хоть они и не люди, но они настоящие. Пусть они и нападали на неё, но Фриск понимает, что это не со зла. Да, будь бы людской род заключён в подземелье на такой срок, то он бы с упавшим монстром так расправился, как в фильмах ужасов не показывают. И язык девочки не поворачивается назвать их друзьями. Они нечто большее чем простые друзья.        Она счастлива, что теперь их у неё так много. И в этом случае жизненные преграды и её характер, как раз и помогли в этом. Именно, общаясь с ними она наконец-то почувствовала постоянство. Фриск увидела в них то, что перестала замечать в людях — уникальность. Фриск прекрасно осознает, что каждый из них особенный. А её стеснительность убежала от неё так быстро, что та даже и не успела это сообразить. Фриск видит в них то, что не замечали другие люди в ней.        Фриск почувствовала родительскую любовь. Она познала каково это — получать поддержку от близких.        Фриск почувствовала родительскую любовь. Ториэль была первой из монстров с кем у девочки завязались тёплые отношения. Та сразу же приняла её, как родную. Та спасла её от того цветка. Она не хотела отпускать Фриск, но девочка понимала и чувствовала, что она беспокоится и делает это для её же блага. Фриск никогда не понимала и не чувствовала своих настоящих родителей.        Она познала каково это — получать поддержку от близких. После возвращения на поверхность Фриск осталась с Ториэль. Девочке трудно было забыть свою прошлую жизнь, несмотря на то, что та не была ей чем-то дорога, но её новая мама давала ей необходимую поддержку, благодаря которой Фриск смогла легко подстроиться под новую среду обитания. В свою очередь она помогала всем монстрам без исключения влиться в люди. Фриск ощущала ответственность за всех своих друзей.        Фриск перестала глядеть на жизнь с оптимизмом. А теперь нет, она как и раньше радуется жизни.        Фриск перестала глядеть на жизнь с оптимизмом. Она до последнего считала, что всё хорошее когда-нибудь закончится. Она не думала, что всё это может быть по настоящему. Девочка давно перестала верить в чудо. Она не верила ни в монстров, ни в сохранения, ни в какую-ту там решимость. Но всё как раз и было по настоящему.        А теперь всё вернулось на круги своя: девочка вновь светится ярким сиянием жизнерадостности. И в этот раз она и является счастливой, и выглядит счастливой. Такое ощущение, будто чудо, действительно, случилось. Все её мечты пришли в реальность. И Фриск опять начала верить в чудеса. Она надеется… Нет! Она знает, что счастье её не покинет.        Фриск вернулась к своей мысли, что суицид — это глупо. «Дурашка, любые проблемы могут закончиться, а вот жизнь вряд ли сможешь вернуть!» Фриск решила, что она больше никогда не решится на это.        «Дурашка, любые проблемы могут закончиться, а вот жизнь вряд ли сможешь вернуть!» — сочувственно выдавала Фриск каждый раз, как появлялись новые вести о самоубийствах. Фриск подробно думала о теме поступка и считала его глупым. Девочка хочет жить и она боится даже думать, что случилось бы, если ей тогда всё-таки удалось бы убить себя. Она никогда не решится больше на это.

Фриск рада. Фриск довольна всем. Фриск чувствует себя хорошо. Но её беспокоит непонятное ей чувство. Ей кажется, что чего-то не хватает… Фриск долго раздумывает над этим и делает чёткий вывод.

Сброс.

***

       Фриск безжалостно стирает их раз за разом, днём за днём, попыткой за попыткой. Девочка уже потеряла где-то в глубинах сознания их уникальность. Для неё они стали чем-то обыденным. Ей уже надоели одни и те же лица, одни и те же реплики, одни и те же голоса. А их действия превратились в такие предсказуемые. Единственное, что ей стало доставлять удовольствие — это их смерти. Эти предсмертные монологи, заставляющие паниковать душонку от прорыва совести. А сам процесс… Монстр разлетается на множество пылинок и после него ничего не остаётся… до следующего сброса.        Нет, девочке ни капельки не нравятся эти бесконечные повторы. Каждый раз, каждый день, каждую попытку её без доли сочувствия терзают воспоминания. Её душа вот-вот готова разлететься на части из-за боли, душевной боли, но что-то её вечно останавливает. Фриск не в восторге от этого замкнутого круга. Она не виновата в чём-либо, ей принуждают к этому… Да, принуждают и это Чара. Будь бы воля Фриск, то она бы сразу же освободила всех снова.        Но, конечно же, это ложь. И Фриск отлично понимает, что обманывает себя. Ведь то, чего ей не хватало — это страдания. Она привыкла страдать и не желает изменять этому образу жизни. Ей нравятся эти страдания, но она мечтает, чтобы это всё закончилось и все осчастливились. Фриск не считает их больше уникальными, но всё равно продолжает твердить в своих мыслях о неповторимости монстров. Фриск виновата и никто больше, но ей чертовски не нравится об этом размышлять, потому та продолжает говорить, что всё из-за Чары. Но Фриск ловит себя на мысли о том, что ей просто легче винить других, а Чара… Чара тут ни при чём — она просто сторонний наблюдатель, надсмехающийся над сей забавой, найденной главным актёром этого представления. А саму Фриск уже тошнит от этого балагана, но в тот же миг ей нравится этот запутанный и перепутанный диссонанс.