Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу. О. Генри
***
Быть может, причина скрывалась под золотистым ковром, которым сентябрь устлал влажную, тёплую ещё землю. Драко искал, но найти не сумел. И тогда впервые в жизни он сложил несколько рифмованных строчек, записал их на обрывке пергамента, свернул вчетверо и… через пару дней сжег в камине общей гостиной Слизерина. Желтоватые языки пламени тогда осторожно попробовали угощение, и уже через секунду от него ничего не осталось. В следующий раз он писал в октябре, когда один из последних лучей закатного солнца проник в класс прямо во время занятий и, обведя золотистым контуром одну из кудряшек на Её голове, скрылся. Но и эти стихи были старательно перечёркнуты, забыты, преданы огню. Ноябрь всё ещё боялся назвать причину по имени, ненавязчиво подкидывая в кинохронику воспоминаний тонкий девичий силуэт, облачённый в потрёпанный синий свитер: такой он видел Её в Малфой-Мэноре. Он записал. Запомнил. И стихов тех не сжёг, а сохранил между страницами настольной книги, вместе с дешёвым ученическим пером, что она забыла несколькими месяцами ранее на одном из занятий. Драко забрал его себе, оправдываясь: «Ну нельзя же быть такой рассеянной. Верну, как-нибудь при случае». Но пера он не вернул... И только декабрь осмелился назвать Её по имени, так громко и чётко, что Малфою показалось: подобно громовому раскату прозвучало «Гермиона Грейнджер», когда он развернул записку, лежащую перед ним. Драко уже почти не слышал, о чём говорила директор МакГонагалл, понимая лишь то, что было сказано чуть раньше. Записка — жребий, который распределил Драко имя адресата для подарка. Перед Рождеством в Хогвартсе было решено провести акцию «Тайный Санта». И… Драко не мог поверить, но Тайным Сантой для Гермионы должен был стать именно он. Несколько дней Малфой ходил из угла в угол в тщетной попытке придумать, что могло бы стать чем-то вроде запятой в их давным-давно завершённом диалоге. Война окончена, все акценты расставлены, а Драко так хотелось определить другими словами то, что раньше маскировалось в «Отвали, грязнокровка» или «Уйди прочь, поганое мугродье». Ведь ничего подобного он не имел в виду и этими криками лишь заглушал другие слова, которые рвались из груди при виде Гермионы. И ещё: впервые в жизни Драко стал пристально наблюдать за ней, составляя картинку из тех кусочков, что ему удалось собрать. За завтраком, например, она практически ничего не ела. Она тонула взглядом где-то там за стенами, которых будто и не видела, при этом согласно покачивая головой, почти не слушая болтовню Джинни Уизли, не отходившей от Гермионы ни на шаг. Вот если бы не Уизли! Он бы смог тогда подойти и спросить напрямую: «Что сделает тебя счастливой?» Но, к несчастью, рыжая девчонка никак не хотела покидать Грейнджер ни на минуту, тем более что Гермиона единственная, кроме него самого, кто вернулся на дополнительный курс, и больше подруг у неё, очевидно, не было. А ещё наблюдения за Гермионой привели к неутешительному выводу: рождественского настроения у Грейнджер не было. Никакого. Даже на крошечную хлопушечку, даже на обрывок мишуры. Драко догадался по тому, с какой неохотой Гермиона принимала участие в общих мероприятиях, будь то уборка в классах или украшение Большого зала. Последнее, правда, нарисовало на девичьих губах подобие улыбки, когда раскрасневшийся с мороза лесничий Хагрид втащил в Зал огромную, разлапистую ель, за которой осталась широкая дорожка жидкой грязи. — Рубеус! — воскликнула тогда МакГонагалл. — Ну зачем же с корнями? — Так это ж, туда. Я её с корнем, пока, а то ведь загнётся, жаль такую красоту губить. Вот закончится праздник, я её в лес и верну. На то же самое, понимаешь, место. Драко увидел, как два розовых лепестка губ Грейнджер растянулись в улыбке, и не заметил, как заулыбался сам, а чуть позже осмелел настолько, что подошёл к Гермионе, лепящей к зелёному подолу ели алые звёзды, и сказал: «Можно я возьму немного таких звёзд у тебя и повешу на ветки повыше. Будет красиво». Гермиона выпрямилась и на миг замерла, осознав, кто стоит перед ней. Проникший непонятно откуда сквозняк качнул локон, упавший на её лоб, оживив картинку. — Да, конечно, возьми, — с этими словами она протянула Драко всю коробку. И хотя он не отходил от неё весь вечер, благословляя небо за то, что оно куда-то потеряло Джинни Уизли, но больше слов для разговора Малфой не подобрал. Все они казались пустыми, картонными, не выдерживающими никакой критики, слишком пафосными или чересчур мелкими.***
Рождество и рождественский бал приближались, а подарок у Драко всё ещё не был готов. Малфой пытался что-то мастерить своими руками, но ему не нравились поделки, из боков которых сочился клей, и сделать их красивыми не помогала никакая магия. Отчаявшись, он обошёл все торговые лавки Хогсмида и даже Косого переулка, но и там не нашёл ничего достойного: украшения казались слишком пошлыми, а волшебные сувениры — отвратительными. Совершенно отчаявшись, он решил посетить Хогсмид ещё один раз. Погожее зимнее утро застало одинокую фигуру на пути к волшебной деревне. Кутаясь в тонкое пальто, Малфой распекал себя за неосмотрительность, ведь мороз в это утро казался особенно крепким и ледяными пальцами забирался под воротник, заставляя Драко втягивать длинную тощую шею в плечи. До ближайших домов оставалась каких-нибудь пара минут ходьбы, как вдруг поднялся ветер. Да такой силы, что, оторвав от земли прозрачную снежную вуаль, изо всех сил хлестнул ею Драко по щеке. От такой обжигающей холодом пощёчины Драко с носом зарылся в воротник, съёжился и… тут же следующий порыв ветра опрокинул его на спину. Всё, что почувствовал Малфой, — это удар головой об лёд, за ним последовала полная темнота, в которой вспыхивали и гасли разноцветные осколки звёзд. — Сэр. Эй, сэр, с вами всё в порядке? — прозвучало над ухом, и кто-то настойчиво тронул Драко за плечо. С трудом разлепив веки, Малфой заметил, что лежит в сугробе, а над ним склонилось встревоженное женское лицо. В голосе незнакомки звучало неподдельное сочувствие, и она всё причитала: — Я в окно увидела, как вы упали. Это просто ужасно. Сильно ушиблись? Малфой попытался сесть, и не без помощи доброй женщины ему это удалось. — Кто вы? Где я? — молвил он, потирая ушибленный затылок. — Вы в Хогсмиде, а меня зовут Лили Барнс. Давайте же я помогу вам встать. Драко опёрся о предложенную ему ладонь, попытался подняться, но почувствовал, как тяжёлое чёрное покрывало снова накрывает его с головой. Когда Малфой снова открыл глаза, в воздухе витал запах мёда, липового цвета и лимонной корочки. На голове его лежало прохладное полотенце, а ноги были завёрнуты в колючий клетчатый плед. Откуда-то доносилось мерное гудение и слышался звон колокольчиков. — Эй, эй, кто-нибудь, отзовитесь! Она появилась на пороге маленькой комнатки спустя мгновение: та самая женщина, которая нашла его в сугробе. — О, я вижу, вам лучше. Нет-нет, вы сидите, сидите. Прежде чем встанете, я напою вас чаем с Укрепляющим зельем, — подойдя к Драко, женщина убрала компресс и положила маленькую ладонь на его затылок.— Шишка здоровенная, — улыбнулась она, — но уверена, что ничего страшного. Как, кстати, вас зовут? — Малфой. Драко Малфой. Но… мне пора. Я действительно очень спешу. — Чашечка чая не отнимет у вас много времени, мистер Малфой. Тем более что я смогу кое-что вам показать, пока вы будете греться. В этом доме магазин, где я торгую ёлочными игрушками, которые делаю вот этими руками. Драко недоуменно уставился на протянутые ему сухонькие, морщинистые ладошки, отмеченные твёрдыми мозолями у основания пальцев. — У вас натруженные и очень красивые руки, — улыбнулся он женщине, хотя был уверен, что ему совершенно не нужно то, что предлагает она. — Ещё бы, — согласилась Лили, — собственными руками я делаю Рождество для тех, кто потерял веру в праздник уже много-много лет. Вы, мистер Малфой, даже представить себе не сможете сколько. — Хорошо, я могу взглянуть на ваши поделки, — согласился Драко, не веря, однако, что в лавке этой странной, кажется, немного сумасшедшей женщины может найтись что-то стоящее. … Магазинчик оказался маленьким и совершенно безлюдным. Несмотря на то, что табличка гостеприимно указывала, что заведение открыто, а Хогсмид в это время года посещали толпы волшебников, в лавке ёлочных игрушек мисс Барнс было пусто. Тонкий слой пыли, устилающий пол, указывал на то, что магазин не посещали уже очень и очень давно. Это не удивляло: тёмные полки, поставленные вплотную друг к другу, казались буквально захламлёнными неуклюжими игрушками в виде солдатиков, кукол и фонарей. Безделушки были сделаны столь незатейливо, что взгляд Драко никогда не задержался бы ни на одной из них, узри он эти игрушки в другом месте. — Очень мило, — сказал он, отпивая из чашки вкусный липовый чай. — Посмотрите поближе, — уговаривала мисс Барнс. — Я уверена: что-нибудь обязательно вам приглянется. Малфой трижды прошёлся мимо полок, разглядывая цветные стекляшки, и вдруг в самом углу одного из прилавков он увидел алый шар. Игрушка лежала в уютном гнёздышке из сухой травы и необъяснимым образом притягивала взгляд, отражая тусклый свет глянцевым своим боком. — Я хочу вот это, — отчего-то шёпотом сказал он, не в силах оторвать взгляд от шара. — Не сомневалась, что вы выберете его. Ведь этот шар совершенно особенный. Хозяйка аккуратно извлекла игрушку из прилавка и вместе с травяным гнёздышком переложила его в коробку. — С вас галлеон, — сказала она, передавая Драко покупку. Расплачиваясь, Малфой поинтересовался: — Вы, мисс Барнс, сказали, что игрушка особенная. Чем? Что она может? — Вы верите в чудеса, мистер Малфой? В то, что желания, загаданные в Сочельник, могут исполниться? — Лили ответила вопросом на вопрос. — Ну, наверное, только те, руку к которым приложили мои родители или друзья. — Нет, я не об этом. Речь идёт о желаниях тайных, в которых мы подчас и сами себе признаться не можем. — Например? — О, это уже вам виднее, мистер Малфой. Ну а теперь, думаю, вам пора в путь… Оказавшись на улице, Драко с удивлением заметил, что солнце забралось в самый зенит, а значит, время, которое он провёл в гостях у странной женщины, сложилось в часы. Вспомнив, что забыл поблагодарить и попрощаться, он обернулся, но не увидел ничего, кроме простирающейся на много миль вокруг снежно-белой пустыни с редким кружевным рисунком голых кустарников. Тряхнув головой, Драко пробормотал: «Показалось?» Зашуршавший в руках пакет, на дне которого лежал большой алый шар, красноречиво сказал, что случившееся — быль.***
Конкретного дня для вручения подарков обозначено не было, а потому то здесь, то там слышалось шуршание упаковочной бумаги и радостные возгласы. Сирота Джейн Дарси получила новую гоночную метлу от своего Тайного Санты и теперь с радостными воплями носилась по замку, желая поскорее испытать летательное средство. В свёртке для Чарльза Фоули обнаружилась годовая подписка на журнал «Юный зельевар», и счастливый отличник радовался так искренне, что это вызывало у Драко единственное желание: покрутить пальцем у виска. К тому же он стал здорово сомневаться в собственном подарке: слишком уж небольшой была его цена, а он, если признаться честно, хотел… удивить Гермиону. А потому Малфой продолжал поиски, но, в десятый раз обойдя магические лавочки, разочаровался вконец. И то, что сначала казалось приемлемым, теперь выглядело жалкой подделкой, насмешкой над настоящим подарком. Близилось Рождество, и оставался всего один-единственный день, чтобы вручить Гермионе подарок. Или…***
Ночью Драко долго не мог заснуть. Спрятавшись за изумрудного цвета пологом своей кровати, он вертел в руках алый шар. Таинственно бликуя в неярком свете волшебной палочки, тот напоминал Драко слова женщины, продавшей его. И хотя это казалось полнейшей глупостью, Малфой вдруг подумал: а что, если самостоятельно загадать желание и повесить шар на ёлку? Вот тогда в его руках с утра окажется самый лучший подарок для Гермионы, который он, конечно, вручит ей. И скажет всё, что хотелось сказать так давно и копилось с ужасающей скоростью рифмованными четверостишиями между страницами старой книги, распирая её теперь, белыми птицами грозясь вырваться наружу. И он решил… И дождался, когда часы в гостиной тихо пробили, разменяв полночь. Наступил Сочельник. Драко выбрался из-за полога и босыми ногами встал на каменный пол. Наскоро переодевшись, он отправился прямо в Большой зал. Странное ощущение не покидало его всю дорогу. Алый шар, который Драко держал в руках, холодил их так, будто сигнализировал: то, что собирается сделать Малфой, — неверно, неправильно. Но Драко был уверен как никогда: Грейнджер достойна лучшего, чем какой-то шар, подарка. И она получит его. Вот-вот из-за очередного поворота должны показаться знакомые двери, ведущие в Большой зал.***
Девичья фигурка фарфоровой статуэткой замерла у огромной ели. Там, где зелёная хвойная юбка была украшена алыми звёздами, на ветки легли узкие ладони. С плеч Её юрким зверем скользнула на пол пушистая шаль, оставив острые холмики плеч вздрагивать. Грейнджер плакала? Мёрзла? Драко застыл в дверях, не пытаясь сделать шаг вперёд, окликнуть или же просто поступить как всегда — развернуться и убежать. Нечаянно он стал свидетелем картины одновременно трогательной, печальной и очень личной. Такой, где ему совсем не место… он чувствовал. Уйти хотелось невыразимо, но ноги будто пристыли к полу, а шар, так и лежавший в ладонях, вдруг вспыхнул на миг огнём и обжёг тонкую кожу. От неожиданности Драко вскрикнул. Грейнджер вздрогнула и в следующий миг схватилась за палочку, отважно направив её в темноту. — Кто здесь? А ну, покажись! — приказала она. — Это я… Драко Малфой, — вымолвил он нерешительно и шагнул в Зал. Небесный потолок комнаты с тихим звоном освещали звёзды, чуть громче вела в этой симфонии луна. Приближаясь к оцепеневшей от неожиданности Гермионе, Драко думал отчего-то, что идти к ней вот так, по лунной дорожке, очень странно: голубоватый свет делал её лицо потрясающе красивым. — Остановись. Стой. Что тебе нужно? — Я. Гермиона. Я просто пришёл. Меня привело одно дело, — слова соскальзывали и скакали в пространстве словно бусины с разорванной нити. — Хорошо. Ты. Ты напугал меня немного, но я уже ухожу. Не буду тебе мешать. — Нет, постой, — вдруг попросил он, совсем не понимая, что будет говорить дальше. А Гермиона и не думала прерывать или направлять его. Она стояла в трёх шагах от него прямо на собственной шали и выглядела расстроенной и растерянной. И он понял, что юлить и обманывать в этот раз не придётся. Больше нет смысла и сил. Два шага сократили и без того непозволительно короткое расстояние, сделали его таким, что Драко стало слышно, как мелко и поверхностно дышит Гермиона. — На самом деле я здесь из-за тебя. То есть ради тебя. То есть… не знаю… Я здесь ради твоего Рождества, чтобы оно сложилось. Чтобы к тебе вернулось твоё праздничное настроение, чтобы ты улыбалась, а не грустила возле ёлки, чтобы мой подарок вернул тебе всё это. — Ты принёс подарок для меня? Ты — мой Тайный Санта? — глаза Гермионы широко распахнулись в изумлении. — Да. Но только твой подарок. Я думал подарить что-то особенное, но не успел. Точнее, обошёл многие места, но не нашёл ничего достойного, и вот это... — с этими словами Драко достал из-за спины шар, который успел спрятать при входе в Зал, — вот это — единственное, что мне удалось. Та женщина, у которой я приобрёл этот шар, уверяла, что он волшебный, что, если повесить его на ёлку, исполнится любое, даже самое сокровенное желание. Я пришёл, чтобы повесить его самостоятельно и загадать купить какой-то особенный подарок для тебя, Гермиона, потому что я… Он уже было собрался сказать то, что ложилось на бумагу пятислойными кляксами и многоточиями, что рвалось из груди и теперь уже точно не грозило трансформироваться в ругательство или грубость, но вовремя заметил, что Гермиона совсем не слушает его. Всё внимание Грейнджер было буквально поглощено огромным алым шаром, сверкающим на его ладонях. — Где, о Драко… Боже мой, где ты купил его?! Где нашёл? — голос Гермионы дрожал, выдавая волнение. — Я купил его в лавке мисс Барнс, — пожал плечами Малфой. — Только не спрашивай, кто она и где находится её магазин. Я не уверен, что помню адрес. Последний шаг, разделявший их, сделала сама Гермиона. Её руки накрыли шар. Она зажмурилась, и мотыльки ресниц затрепетали от удовольствия. — О Драко, это самый лучший подарок на свете! Я. Я так благодарна… — Но это же просто шар… Гермиона, казалось, не слышала последней фразы. Вместо того она качнулась, будто лёгкий ветер воспоминаний подхватил и понёс её на своих тонких крыльях. Драко не понимал, но слушал, как Гермиона озвучивает немое кино, проносящееся там, на полотне плотно сомкнутых её век. — Мы всегда наряжали рождественскую ёлку вместе: я, мама и отец. И когда мне было лет пять, папа принёс с ёлочного базара огромный красный шар. Я тогда попросила подсадить меня, чтобы повесить его на самое видное место, прямо к пряничной макушке. Мама смеялась, когда отец усадил меня на плечи, и говорила, что это глупо — вешать такую крупную игрушку на самый верх. Место шара внизу, там он смотрелся бы куда как лучше. Но мы с отцом не послушались, и с тех пор алый шар прочно обосновался на самой верхней ветке. Он занимал своё почётное место до тех самых пор, пока в Рождество, когда мне было семнадцать, не тревожимый никем, он соскользнул с ветки и, упав, разлетелся на тысячи стеклянных брызг. Мама помогла убрать осколки, а я плакала, предчувствуя дурное. Она клялась тогда, что обойдёт все ёлочные базары в городе и купит такой же. Ну что необыкновенного может быть в большом красном шаре? Но она не купила. И не нашла. В тот год я покинула родителей, чтобы уйти с Гарри и Роном, а ради безопасности матери и отца я забрала с собой их память. — Но война окончена, почему ты помнишь эту историю и грустишь о разбитом шаре? — игрушку теперь держали только руки Гермионы. Пальцы Драко легли на плечи Грейнджер, с силой сжимая их. — Я не смогла вернуть память родителям. И никто не смог. МакГонагалл пробовала, другие опытные волшебники тоже пытались, пока я сама не пресекла эти попытки из страха, что родители попросту лишатся рассудка. Гермиону била крупная дрожь, а между пальцами Драко извивались тёплые её кудри. Наклонившись, он поднял шаль и накинул её на девичьи плечи. — Ты замёрзла… Между ними три четверти дюйма — совсем крошечное расстояние, а Драко шепчет куда-то между виском и ушком: — Наверное, это глупо, и я не хочу, чтобы ты плакала потом, но, пожалуйста, загадай желание, повесь этот шарик на ёлку. Мне изо всех сил хочется, чтобы оно исполнилось. Пальцев ровно двадцать. Переплетённых — девичьих с мужскими — в странный тёплый узел. Такие петли на связанном бабушкой шарфе. Такое тепло разливается от раскалённого докрасна камина. А он боится только одного: чтобы шар не выскользнул из дрожащих её рук. — Пожалуйста, я, Гермиона Джин Грейнджер, прошу, чтобы… — Тс-с-с, не говори вслух, а то не сбудется, — озвучил Драко старую глупую примету. Шар давно блестел на зелёной ветке, а он всё стоял за её спиной, упираясь подбородком в тёплую макушку Гермионы. Его руки покоились на её талии, прижимая к себе так крепко, что, если бы она вздумала продолжить дрожать, и мурашкам стало бы тесно. Глупо, наивно — он едва касался губами её щеки, целомудренно прикрытой упругой кудрявой прядью. — Наверное, лучше лечь в кровать, — наконец опомнился Драко. — Как же я теперь засну?***
Утро привычно застало Малфоя и Грейнджер за обеденными столами своих факультетов, и ничто в их поведении не выдавало эпизода, произошедшего ночью. Может быть, только взволнованный и напряжённый взгляд Гермионы, задержавшийся на щеке Драко чуть дольше обычного. А возможно, дрогнувшая в этот миг рука Малфоя, наливающего в стакан тыквенный сок. «Не сбылось, наверное, — с грустью пронеслось в его голове. — Слишком уж печален её взор». Завтрак почти закончился, когда двери распахнулись и в Зал ворвалось несколько сотен сов. Семейная птица Малфоев степенно порхнула на плечо Драко и легонько клюнула его в щёку, требуя внимания. Он лишь на секунду отвлёкся, чтобы отвязать пергамент, прикреплённый к лапке, а когда поднял глаза, не смог поверить увиденному. На плече Гермионы сидел сыч. Крупный, рябой, растрёпанный. Она же читала пергамент, который тот, по всей видимости, только что принёс, и по мере прочтения лицо Грейнджер расцветало. Алой зарёй вспыхнули щёки, нежные лепестки губ приоткрылись, выпуская восторженное: «О боже, боже мой!» Громко. На весь зал. Дочитав письмо, Гермиона спрятала лицо в ладонях и несколько секунд стояла, раскачиваясь из стороны в сторону. Наконец, очнувшись, она взглядом разыскала Драко. Голос её разрезал тишину: — Драко! Драко! Сбылось! Боже мой! Сбылось!!! Он не успел придумать, как себя вести и радоваться, он не успел открыть объятий, когда в следующий миг она уже бежала навстречу, широко раскинув руки. Преодолев расстояние, разделявшее их, Гермиона уткнулась лбом в его плечо и, то ли всхлипнув, то ли вздохнув, протянула ему пергамент. «Здравствуй, милая Гермиона. Мы обеспокоены тем, что пришёл Сочельник, а ты так и не дала знать, приедешь ли домой, или останешься на праздники в школе. Ответь, пожалуйста, сегодня совиной почтой. С любовью, мама и папа. П.С. Очень хочется верить, что ты не бросишь своих стариков на Рождество». Сердце трепетало где-то в районе подбородка. И после того, как она прошептала ему в губы: «Спасибо, Драко», — перепрыгнуло в область гортани, но ему было абсолютно безразлично, ведь в следующий миг Гермиона обняла его, обхватив руками, точно плющ обвивает дерево, рядом с которым растёт, а ещё через миг горячие алые губы коснулись его собственных губ. Это был самый настоящий поцелуй, где никто из них не обращал внимания на возмущённые возгласы. Такое поведение в школе было просто недопустимым, а потому, наверное, их приговорят к какому-нибудь эссе, отнимут несколько десятков очков из общей копилки факультетов. Но на данный момент и Драко, и Гермионе было совершенно наплевать, что о них подумают. В конце концов, они имели право на этот поцелуй. На исполнение желаний... и Рождество.