Afterglow

— Итак, раз уж мы о любви заговорили, — исполнитель Яцука из первого отдела потирает руки, заговорщически переглянувшись с Сасаямой. — Колитесь, инспектор, влюблены в кого-нибудь? Сначала Гиноза даже не понимает, что вопрос обращен именно к нему. Удивление сменяется нарастающим недоумением и Нобучика, поправив очки, переспрашивает: — В кого-нибудь... чего? А ведь он искренне надеялся, что ему до конца игры под названием "Правдивое Рождество" повезет быть обделенным вниманием. Потому что уходить слишком поздно. — Понимаете, у нас традиция, — почему-то неподходяще серьезно для себя самого вещал Сасаяма сегодняшним утром и точно так же неподходяще панибратски устроил свою руку на плече у Гинозы. — Накануне Рождества все говорят только правду. Своеобразное посвящение новичков, если хотите знать, инспектор, — он подмигнул и хитро заулыбался. — Наш аналитик Мару-сан все в лаборатории организовывает. Даже инспектор Ваку пообещал, что заявится. И Вы приходите, — он наконец уловил во взгляде инспектора весь масштаб его недовольства и правильно понял намек, убрав руку с плеча и отойдя на шаг. — А не придете, мы с Яцукой Вас притащим, как принцессу, — расхохотавшись, он так и удалился в коридор, не забыв забрать пиджак и сигареты. И оставил Нобучику в легком непонимании: это сейчас было такое приглашение на праздник?.. Как оказалось, в игре "Правдивое Рождество" оригинальным было лишь название — в остальном она полностью копировала старую затею под названием "Правда или действие", оставив лишь первый вариант, но с клятвой не лгать, что бы у тебя не спросили. Гиноза об этой игре знал — в свое время наблюдал, как Когами играет с однокурсниками, но никогда не играл сам. Да и сегодня, честно говоря, не приходилось ощущать себя участником: крутящаяся на столе бутылка упрямо не указывала на не только с нескрываемым интересом наблюдающего за процессом инспектора Ваку и подозрительно молчаливого исполнителя Курату, но и на инспектора Гинозу... лишь до некоторых пор. — Да ла-адно, Вы слышали вопрос, — тянет Кодзуки Рего из второго отдела, поддакивая Яцуке. — Говорят ведь, у любви нет формы или типа... не стесняйтесь. Рождественская правда останется только в стенах этой лаборатории! Минута молчаливого напряжения затягивается, и Гиноза больше всего успевает пожалеть о том, что не взял пример с Когами, который убежал сразу после окончания смены, так толком ничего и не сказав. "Признаваться о чем-то настолько личном — настоящие глупости", — думает Гиноза и вдруг осекается. Откуда такие мысли, будто ему в самом деле есть о чем признаваться? Почему его вообще напряг этот вопрос? Он самый обычный для человека, у которого нет тайн подобного рода — а у Нобучики такие и подавно не имеются. Если ему нечего скрывать из-за отсутствия того, что он предпочел бы скрыть, то какая тогда причина его излишней взволнованности? Можно ведь просто ответить коротко. — Ну... нет, — как можно увереннее отвечает Гиноза. Слишком быстро. Это не так поймут. — Обма-анываете, — подтверждает мысленную теорию Яцука. — Быть такого не может. Ну по Вам же видно, что что-то с кем-то есть. Неужели мы, гончие с чутьем, можем так круто ошибаться? — Хватит уже доставать товарища Хлипкогами по несчастью, Заводной Апельсин, — выдает исполнитель Тории, пока чистит мандарины для Амари, но, уловив непонимающие взгляды, спешит исправиться, изъясняясь понятнее. — Прошу прощения. Не докапывайся до Гинозы, Яцука. — Чего это ты вдруг, Тории? — тоже слишком неожиданно встряет в разговор исполнитель Курата. — А тебе, Снежинка, есть до того дело, кажется?.. — охотно подхватывает Сасаяма. — Так, — хлопнув в ладоши, прерывает увлекательное перебрасывание кличками Мару, уловив посыл в виде косого взгляда Ваку. — Еще по три круга и хватит "Правдивого Рождества" на сегодня. Гиноза незаметно вздыхает с облегчением, что тему с вопросом к нему никто не продолжает. Еще легче становится, когда все три последующих испытания достаются уже не ожидавшему такого подарка Курате, инспектор Ваку выходит из игры, так ни разу и не попавшись, и все в итоге расходятся праздновать по-своему. Кто-то остается в лаборатории, кто-то компанией отправляется в отдел, а кто-то предпочитает одиноко уйти к себе. Гиноза выбирает последнее. Декабрь дышит в лицо свойственной себе прохладой, хоть и снегопад прекратился еще днем. Завтра засыпанный снегом Токио наверняка умоется дождем, и от белоснежных комочков не останется и следа. Как и от Рождества со всей той правдой, которую на него принято говорить. Нобучика шагает по заснеженному парку, а в голове вертится все тот же дурацкий вопрос вместе со всеми сопровождающими, никак не соглашающимися покинуть мысли. "Влюблены в кого-нибудь?", "Говорят ведь, у любви нет формы или типа"... — Тц. Ну и чушь, — тихо бормочет Нобучика, сильнее кутаясь в теплый зимний шарф. Делать ему больше нечего, как еще и обдумывать это заново, поддавшись на провокации. Мало того, нагло завуалированные под какие-то там... традиции. На самом деле, в Бюро все общаются между собой в манере оказавшихся на одном большом корабле пассажиров: знают, что их поглощающее неоновые огни судно уже никогда не пристанет к берегу, а единственный шанс остановиться — это потопить его, похоронив в холодных и глубоких водах. Но путешествие продолжается, пока у штурвала есть кому стоять — все веселятся до последнего, словно смогут вот-вот ступить на берег. Спасение — держать курс вперед по неконтролируемому течению. ...Но это уже не никого не беспокоит. Бюро Общественной Безопасности кишит традициями и правилами, устоями и привычками. Его стальные стены пахнут прошлым, пропитываются духом каждого, кто однажды попал на корабль, плывущий в бесконечность. И даже несмотря на темноту вокруг, его пассажиры искренне смеются, словно и не помнят, что обречены. На несчастье ли?.. Глупости, глупости, глупости. И что ему только лезет сейчас в голову? Сначала вопросы о какой-то там любви, теперь — о своих коллегах... во всем виновато одно Рождество. Это точно. Поскорее бы дойти до дома да отдохнуть — наверняка и Дайм Гинозу уже заждался. ...В столб рядом с глухим стуком ударяется что-то белое, разбивается на мелкие части и обжигает затылок своим холодом, падая дальше, за шиворот. Гиноза вздрагивает и резко оборачивается, готовясь к самому худшему, что может быть. Но слышит только громкий и такой знакомый для слуха заливистый смех. Где-то внутри внезапно теплеет, а сердце начинает колотиться о ребра, как тот столкнувшийся со столбом снежный комок. И рассыпанные песчинки чего-то щекотного сбиваются разом вновь, выплескиваясь одной эмоцией. — Ты что, с ума сошел?! — Нобучика возмущенно кричит через всю улицу, а Шинья хватается за живот и смеется только громче. Успокоившись, перебегает через дорогу и останавливается рядом, чуть не поскользнувшись на гололеде. Что это с ним такое, вечно серьезным за последние полгода?.. — Чего ты? — уже спокойнее, но так и спрашивает Гиноза. Когами, наконец отдышавшись, пожимает плечами. — Видел бы ты свое лицо, — еще на мгновение улыбается он. — Да просто так. Возвращался, заметил тебя и решил... поздороваться. Когда еще такой снег будет, ну? Гиноза опускает взгляд, смотря себе под ноги. А ведь правда, снегопада, как в этом году, не было даже в его детстве. Обычно снег таял сразу, подолгу не задерживаясь на земле, но сегодня даже погода играет по правилам Рождества. — Ты, кстати, был на том празднике? В Бюро, — зачем-то интересуется Когами. — Меня звали, но совершенно из головы вылетело, что надо было остаться... я опоздал, кажется. Как все прошло хоть? ..."Влюблены в кого-нибудь?" Приставучий вопрос снова лезет в голову, да так настойчиво, что Гиноза начинает хмуриться. Вот только как раз сейчас ему этого не хватало — когда Когами нужно ответить что-то более-менее внятное. В затылок до сих пор холодно, и вспоминая, по какой именно причине, Гиноза вновь ощущает прилив тепла. Смех Шиньи от совершенно детской в своей сути шутки звучит в голове снова, и Гино кажется, будто он не слышал его уже целую вечность. ...И идея, как можно попробовать услышать его еще раз, возникает совершенно неожиданно. От того, насколько это глупо, хочется рассмеяться самому, хочется уже заранее провалиться под землю и упрекнуть себя в излишней усталости, потому что только она может довести до такого. А еще в очередной раз нужно сказать, что виной всему, конечно же, Рождество. Но сгребающие снег ладони уже идут впереди мозга, и отступать точно поздно. — Все прошло, — начинает Нобучика не предвещающим никакой беды тоном, но в следующий момент раскидывает руки в стороны, окатывая Когами волной из тысячи снежинок. — Просто отлично!.. Снежные хлопья падают на торчащие в разные стороны волосы, цепляются за ресницы, застревают в пальто и в шарфе, но Шинья стоит неподвижно. И даже неизвестно, что его удивляет больше: то ли сам факт, что Гино сейчас попытался пошутить, то ли способ, в который он в самом деле попытался это сделать. Гиноза жалеет о своем поступке еще до его осуществления, но от вида Когами, который выглядит так, будто секунду назад намеренно засовывал голову в сугроб, предательски пробивает на смех. — Это... — смахнув влагу со скул и тряхнув головой, Когами пытается избавиться от снежинок в волосах, но те лишь сильнее запутываются в них, и положение усугубляется. Гиноза даже не успевает понять, почему ему сейчас так смешно, почему за сегодняшний вечер его преследуют одни только глупости, почему где-то под ребрами опять так щекотно. Он прижимает ладонь к лицу и еле сдерживается, чтобы не выдать свое веселье. И даже это напрасно. Потому что Когами, который пытается отряхнуться, начинает посмеиваться первым. И Гиноза уже перестает сдерживаться окончательно, только в эту секунду понимая, что сам вовсе разучился знать, что умеет смеяться. — Пойдем домой, — отсмеиваясь, выдыхает Когами и зная, что Гино не откажет. — К тебе. Давно я с Даймом не виделся. А по дороге ты мне расскажешь, что там было в Бюро. И Гиноза правда не в силах отказаться — потому что ему и не хочется. Во всем сегодняшнем дне виновато только Рождество. Но от вины этой веет слабым, неуловимым счастьем.