Стокгольмский синдром.

Каждый раз с каким-то странным удовольствием наблюдаю за тем, как ты кричишь, бьешь посуду, проклинаешь меня и эту несправедливую жизнь. Каждый раз соглашаюсь с тем, что, да, я виновна в чем бы то ни было. Я заслужила эти синяки, ожоги и порезы. В происходящем нет твоей вины. Не извиняйся. И даже если вдруг в приступе злобы ты решишь содрать с меня кожу, распороть живот — я не буду против. Я заслужила. Ты всегда права, а твой гнев — праведен. Говоришь: «Пожалуйста, не покидай меня никогда, иначе я покончу с собой. Пообещай, если правда любишь меня.» И я даю обещание всегда быть рядом. Оказывается, ты слишком буквально воспринимаешь многие мои слова. Эта вынужденная изоляция длится уже пару месяцев. Друзья и родные бьют тревогу, никто не знает, где искать, ведь ты прекрасно заметаешь следы. Идеальная, совершенно хрестоматийная психопатка. Улыбаешься широко на каждое мое «больно», «страшно», «пожалуйста, хватит». И делаешь еще хуже. Но так было только первый месяц. Теперь я все принимаю молча, тебя это злит еще сильнее, заставляя причинять еще больше боли. За это время я успела поседеть, а потом — облысеть благодаря твоим золотым рукам и невероятно острым ножам. Иногда трогаешь шрамы, хмуришься и говоришь, что тебе жаль. Но мы-то обе знаем, что ты ни в чем не виновата. Как и в том, что на руках у меня теперь всего лишь восемь пальцев. Заслужила — не стоило брать твой любимый нож с целью помыть. Никогда не забуду эту страшную боль, слезы, застилающие глаза, хруст костей, панику, от которой все ощущается острее, мерзкий металлический привкус крови на языке и ее запах, пропитавший все в этом доме. Сначала ты бросила меня истекать кровью, но через какое-то время пришла и стала заботиться. Жаль, что продлилось это всего пару дней и твой очередной приступ чуть не отнял у меня глаз. Привычно думать, что во всем том, что происходит — моя вина. Ведь ты так говоришь. А как же я могу не верить тому, кто любит меня настолько, что не может отпустить от себя? Тому, кто так заботится обо мне, что не хочет показывать людям? Обратное было бы неправильным. Как и любые мои попытки сопротивляться. И даже тогда, когда мое сердце наконец остановится, я умру с мыслью, что сама в этом виновата.