Чайник

Некоторые страхи складываются из, казалось бы, весьма обыденных вещей. На плите стоит чайник. Тодороки периодически поглядывает в его сторону и гордо старается скрыть навязчивое чувство дискомфорта внутри. Даже если их всего двое, сидящих на кухне, даже если он знает, что ничего с этим чайником не случится (ну не взорвётся же он, ей-богу), Шото всё никак не может унять мелкую дрожь в руках. Страх никак не хочет его оставить, и чем больше он задерживает свой взгляд на чайнике, тем навязчивее становится фантомное жжение левой части лица, прямо там, где его уродует этот отвратительный шрам. Ему сложно принять себя целиком. Он до сих пор помнит взгляд матери и её слова, глубоко отпечатавшиеся в его памяти. Он всё еще ненавидит своего отца. Слишком долго Тодороки подпитывал себя отравляющими его разум мыслями. Крутил в голове снова и снова, и снова, не позволяя себе забыть. Ни о каком прощении не может быть и речи. Он мог остаться в гостиной и дождаться, когда Мидория принесёт готовый горячий чай. Деку даже предлагал ему так и поступить, но Шото упорно выпячивает свою гордость и следует за ним на кухню. Какой он герой, если такая мелочь может пошатнуть его спокойствие? Жалкое посмешище. Тодороки хмурится и кидает косые взгляды в сторону плиты, но упорно продолжает бороться с внутренними демонами. Его жизнь сильно изменилась с тех пор. Можно смело заявить, что он просто напросто стал совершенно другим человеком. Не по собственной воле. Деку вбивал в него это путём сломанных костей. Будто его собственные кости ломались под напором чужой силы, словно карточный домик, все убеждения разваливались прямо у него на глазах. Он — не его отец. Изуку видит в нем то, что самому Тодороки разглядеть никак не удается. Изуку всё равно на отвратительный шрам от ожога на его лице. Ему всё равно, кто его отец. Изуку может сказать какую-то нелепость, вроде: «На самом деле у тебя красивые глаза», — а потом смущенно отступить и начать оправдываться, думая, что ляпнул что-то не то. Он может касаться его шрама пальцами, и Тодороки видит в его глазах только заботу и что-то, похожее на восхищение, — и ни капли отвращения. Шото правда пытается увидеть всё это сам. Тем же взглядом. Перестать ненавидеть себя. Перестать ненавидеть свою жизнь. Перестать ненавидеть свое отражение. Побороть старые страхи. Но на плите стоит чайник, и Тодороки слишком встревожено воспринимает подобную мелочь, пытаясь подавить мелкую дрожь. И его ладони накрывают другие, испещренные шрамами, но теплые. Гораздо теплей ладоней самого Тодороки. Успокаивают, оказывают ту поддержку, которая все это время была ему так необходима. Шото выдыхает с облегчением и будто бы действительно верит в себя чуточку больше. Изуку, кажется, знает об этом все.