Свет.

- Убери от меня свои лапы, грязное животное. Ему хотелось ответить. Ему хотелось сказать ей что-нибудь острое, до дрожи обидное, поставить наконец эту невыносимую женщину на место. В конце концов, что вообще возомнила о себе эта азари? Чарр продолжал бесцеремонно прощупывать руками плотно прилегающий к телу костюм синекожей. - Заткнись и действуй своей биотической хренью. Думаешь, если бы под рукой была пушка, я бы стоял и пытался найти это чёртово устройство? - Какое устройство? Взгляд грозный, недовольный. Выражение лица столь несвойственное таким красотулькам как она, которые в отличие от этой фурии сейчас прохлаждаются, зарабатывая на жизни танцами в гнилом баре. - Да Умник наш соорудил недавно ерунду какую-то… - Ох. Не продолжай. Двух батарианцев отбросило назад мощным сгустком успокаивающе голубоватой энергии. В тот день им крупно повезло. Дымовая завеса сработала на славу, сбежать они успели до прибытия подкрепления. Дым, кстати, продержался в здании ещё несколько часов, чем ранее упомянутый Умник (недавно изгнанный с Мигрирующего Флота кварианец), который наблюдал за всем с помощью вновь заработавшей видеокамеры, очень и очень гордился. Эреба не хотела крутиться у шеста, ей не нужна была мудрость старших. Первая драка в школе и осуждающие взгляды в её сторону пробудили желание посвятить всю себя сражениям. За что? Да за что угодно. За оценки, за парней, за рабочее место. За свои права, за свой народ, за любовь. Огонь и надежда в глазах, парочка колких фразочек в запасе и воинственность почему-то вызвали в нём постепенно растущее уважение. Пожалуй, впервые в жизни Чарр начал кого-то уважать, кого-то замечать кроме себя любимого. Позже… это безобидное чувство переросло в нечто большее. В нечто гораздо большее. Кроган влюбился в эту сильную и необыкновенную женщину. Нет, серьёзно. Он чувствовал себя последним идиотом, мальчишкой, у которого невовремя разыгрались гормоны, когда пытался ухаживать, делать всяческие намёки и оказывать знаки внимания. Несмотря на то что у его расы не были приняты все глупые формальности, Чарр старался изо всех сил, порой даже слишком старался. На Тучанке никто никому не дарил цветы, не говорил комплиментов и тому подобное. Спаривались в первую очередь для продолжения рода, о каких-либо чувствах не было даже и речи. Поначалу Эреба посматривала на него косо, иногда неловко пыталась перевести всё в шутку, но со временем начала оттаивать и даже пошла навстречу. Попыток угодить ей и заставить никогда не жалеть о выборе стало раза в два больше. Для неё такой сильный напор с его стороны оказался неожиданным, но приятным. Только теперь, спустя годы азари смогла осознать до конца, насколько же всё таки горький вкус у победы; почти такой же, как у поражения, немногим слаще. Детские грёзы и мировоззрение раскололись на миллионы маленьких осколков; разбились, столкнувшись лбом с жестокой холодной реальностью. Её уже не прельщала война, у неё больше не было недостижимых целей, а скучная работа продавщицей на Цитадели из временной превратилась в постоянную. «Все вы, бабы, в чём-то одинаковы» - думает он, зажмурив глаза от удовольствия; сидящая на коленях Эреба мягко поглаживает крогана по голове, с нежностью шепча что-то на ухо. Её первое прикосновение к нему. Прикосновение без страха. Без трепета. Без отвращения. Именно это воспоминание одним из первых возникает перед взором умирающего воина, когда он, собрав последние силы, записывает для неё прощальное послание. Над словами думать не приходиться - они сами приходят на ум, берутся словно из ниоткуда. Мысли текут неспешно, красиво и звучат как-то… правильно. Когда он успел стать романтиком? Хотя, может романтичность здесь не при чём? Может быть, сказать ей что-нибудь запоминающееся, успокаивающее перед смертью - лишь прихоть овладевшего им отчаяния? Через тёмную паутину на входе маленькой пещерки проблёскивали едва заметные лучики исходящего откуда-то света. Боль от многочисленных ранений отступила куда-то на второй план, остался лишь свет, на котором он сосредоточил взгляд, одеревеневшими губами дочитав сообщение. Когда люди утверждали, что перед смертью перед глазами проносится вся жизнь, Чарр не очень-то в это поверил. И правильно сделал. За эти долгие минуты судорог во всём теле и кровотечения крогану почти не о чем было вспоминать. Действительно. О чём ему вспоминать? О детстве - поре, когда тебя учат убивать и ненавидеть? Может быть о работе наёмником, о пьяных вечерах в стрип-барах? По сути, у него не было ничего, о чём можно было с удовольствием вспомнить. Ничего… кроме неё. И этот тусклый свет напоминал Чарру Эребу. Такая же прекрасная, неугасаемая и изменчивая. Она приоткрыла его дверь, нашла своё место в его судьбе, как сейчас маленький лучик пытался найти брешь в паутине, а затем наконец-то показался на каменистом полу. Ему хотелось смотреть на это вечно, но старушка-смерть долго ждать не любит. Кроган умер. Маленький лучик света умер вместе с ним.