Выцветшие фантики

      Люди за всю свою ничтожно короткую или слишком долгую жизнь носят множество личин, у каждой из которых есть своё имя. По сути, каждый знакомый может знать тебя с той стороны, которую никто никогда до этого не видел, и в этом не будет ничего удивительного или странного, потому что такова жизнь. У Кичи тоже было несколько лиц: служанка, дочь, прислуга, грязь под ногами, подруга, глупая девчонка. Все эти имена принадлежали молодой худощавой девушке и одновременно, и в разное время, и она не имела ничего против этого, пока правильные люди знали её настоящую и пока себя настоящую не забывала она сама, хоть и не могла вспомнить своего полного, данного ей при рождении, имени. И у всех кругом, каждого когда-то встреченного ей человека было больше одного образа. Например, даже у Равуса Нокс Флюрет было множество имён: принц, брат, главнокомандующий, заносчивый мальчишка, воин, (с недавнего времени) калека, красавец, ублюдок...       Кичи же знала Равуса как юношу с печальными глазами и королевской осанкой.       Они не говорили друг с другом ни единого раза с того дня, как взятых в плен и перепачканных сажей принца и принцессу Тенебрэ привели в замок, в котором Кичи прислуживала всю жизнь - её мама, пришедшая на порог в поисках работы ещё маленькой девчонкой, родила её в этих стенах, здесь же и скончавшись. Болезнь была быстрой и мучительной, как вспышка молнии, так что мама Кичи так и не назвала ей имени её отца, оставив дочь один на один с этой загадкой и кучей работы на худых плечах. В замке не было времени на лишний отдых, бывало порой не оставалось времени даже на обычный сон и из-за этого горничным случалось что-нибудь разбить, за чем неизменно следовало наказание «безрукой неумехи» - имени, которое носили все служанки время от времени.       Так дни шли один за другим, без разбора и разделения на выходные, будни или праздники: одна сплошная череда сменяющих друг друга дней и ночей. Иногда, правда, происходило что-то более значимое и важное, когда следовало быть особенно расторопным и незаметным, когда Кичи и другая прислуга получала по шее чаще, чем обычно. Сбор в замке военной элиты Нифльхейма - одно из таких событий.       Буквально весь замок стоял на ушах, дел было невпроворот, да ещё и две самые младшие служанки заболели после генеральной стирки и не могли встать с постелей из-за высокой температуры. Кичи не держала на них из-за этого зла, но так глубоко нырнула в работу, что два дня не находила времени на еду. И из-за этого дала слабину на одно короткое мгновение, которого было достаточно, чтобы уронить на пол целый чайный сервис из какого-то особого вида дорогого фарфора. Смотрительница не побрезговала как следует отколотить Кичи кожаным ремнём, как делала ещё во времена её мамы, прямо посреди кухни в луже тонких, полупрозрачных белых осколков чашек и тарелочек. На следующий день вся спина покрылась красными рубцами в обрамлении фиолетово-жёлтых синяков, но боль и почти полная неспособность шевелить руками не освобождало от обязанности накрыть на стол по высшему разряду.       Именно тогда Кичи впервые встретилась с Равусом взглядом.       Ей не следовало позволять себе задерживаться и дивиться, насколько же печальными в самом деле были его глаза и какой прямой спина. Он, даже будучи подростком, был выше Кичи на целую голову, а сейчас и вовсе на две, возвышаясь над девушкой словно огромная, присыпанная снегом скала, на самой верхушке которого и расположился похожий на паутину золотой замок.       - Я помню тебя, - неожиданно прилетело Кичи в спину, когда она почтительно поклонилась главнокомандующему и попыталась тактично откланяется, пока смотрительница не заметила, что служанка позволяет себе попадаться на глаза гостям. - Это ты тайком приносила Лунафрее конфеты, когда мы были детьми.       Кичи тоже прекрасно помнила те времена, когда была достаточно безрассудна, чтобы воровать с хозяйского стола дорогие сладости для грустной принцессы, словно бы запертой в золотую клетку. Тогда она не о чём не думала, только хотела, чтобы принцесса повеселела и немного подольше побыла красивой дорогой куколкой, которой можно бесконечно долго любоваться и дивиться, какая она хорошенькая. Но, когда служанку поймали за руку и впервые до крови отвадили ремнём, она перестала набивать карманы фартука и больше не пробиралась тайком к комнате в самой дальней части замка, чтобы подсунуть под дверь конфетки в ярких хрустящих обёртках.       - Помню, - продолжил Равус, внимательно смотря на Кичи, застывшую неподалёку и смотрящую на принца исподлобья, - она отказывалась есть и давила их туфлями, думая, что это подачки от наших надзирателей.       Кичи широко распахнула от удивления глаза, уже в открытую уставившись на Равуса, спокойно стоящего перед ней и задумчиво смотря на видневшийся из-под короткого рукава формы синяк. Она помнила как плакала, когда служанки постарше помогали ей промывать свежие рубцы от кожаного ремня и намазывать из мазью, пытаясь успокоить и заткнуть, чтобы орала не так громко. Кичи ещё долго мысленно извинялась перед принцессой, ночами маясь от невозможности уснуть, думая, что теперь, без её маленьких подарочков, грустная принцесса Тенебрэ окончательно зачахнет в своей красивой темнице и её глаза станут такими же грустными, как и у её брата.       А как оказалось, весь отчаянный жертвенный риск глупой служанки был бессмысленным. Точно так же, как и вся жизнь Кичи от самого первого вздоха.       - Прошу меня извинить... - пробормотала девушка и бросилась прочь, стараясь не бежать. Если Равус знает о том, что это она подкидывала Лунафрее конфеты, значит он знал ещё тогда, но не посчитал нужным рассказать об этом принцессе. Наверное, он здорово позабавился, наблюдая за тем, как Кичи крадётся по белокаменным коридорам, а затем взвизгивает от боли под ударами ремня, но, похоже, даже этого оказалось недостаточно, чтобы выгнать всю грусть из светлых глаз.       - Стой, - позвал Равус, но Кичи не собиралась останавливаться.       Она, точно так же как принц и принцесса Тенебрэ была невольной пленницей в этих стенах, и бывшей всего на несколько лет старше Лунафреи, всей душой радовалась, когда она покинула эту тюрьму с завыванием ветра в рамах высоких окон. Кичи хотелось думать: у них получилось, и она сможет.       А потом Равус добровольно вернулся сюда, шагая рядом с некогда своими надзирателями, чтобы разрушить все иллюзии, так бережно построенные в темноте каморки, которую прислуга звала своей спальней.       - Выслушай меня.       Кичи уже успела завернуть в крохотный незаметный коридор, через который прислуга замка могла перемещаться в любую часть здания, не попадаясь на глаза никому из гостей или хозяев, так что здесь было пусто и узко. Девушка не слышала, чтобы Равус шёл за ней, а скорее просто не обратила внимание на звуки шагов и шелест полов белого плаща, так что неожиданно прижавший её к стене главнокомандующий стал полной неожиданностью. Он крепко схватил её повыше локтя устрашающим протезом от учёных Нифльхейма, больно надавливая железным пальцем на один из рубцов, но Кичи привыкла терпеть и не подала виду, и только привычно стиснула зубы, превращая гримасу боли в злостный оскал.       Кичи не хотела и не была готова его слушать.       На секунду в другой части коридорчика показалась парочка служанок, идущих в зал, где девушка накрывала до этого на стол, но, увидев Равуса, наклонившегося к прижатой к стене Кичи, посмешили тихо вернуться обратно, оставив их наедине. Среди прислуги у Кичи были скорее вынужденные подруги, они все держались друг за друга горой, но никогда не заступались перед смотрительницей или гостями, так что никто не стал бы помогать ей с главнокомандующим, больно пугающим он был в глазах прислуги, особенно с тех пор, как обзавелся железной рукой.       - Я лишь хотел поговорить, - произнёс Равус, смотря на Кичи ещё печальнее, чем на пейзажи, спрятавшиеся за окном. Она не замечала раньше, но глаза у него были разного цвета: один голубой, словно бы чистое небо, а другой фиолетовый, как цветы, которые Кичи часто ставила в вазу в комнате принцессы, когда ей удавалось убедить других служанок убраться у юной Лунафреи и мельком полюбоваться на неё. - Когда я рассказал Луне, от кого были те конфеты, ей стало очень стыдно перед тобой. Она взяла с меня слово, что я поблагодарю тебя за них, если встречу, и извинюсь за каждый удар, что ты получила из-за этих конфет. Твоя смелость и доброта не дали моей сестре опустить руки тогда, а теперь придают сил, чтобы продолжать бороться.       Его глаза вдруг наполнились томительной нежностью, словно бы в его душе рекой разлилась бесконечная любовь к младшей сестре, а затем этот взгляд остановился точно на глазах Кичи, передавая ей целый кувшин этого чувства. Глаза уже не были такими печальными, а спина продолжала горбиться, наклоняясь к невысокой девушке.       - Прими мою благодарность.       На глаза Кичи набежали слёзы, а грудь сдавило от тяжёлого комка чувств, описать которые не хватит слов даже самым известным мастерам сладких и длинных речей. Кичи открыла рот, задохнувшись от застывшего в лёгких воздуха, не зная что сказать, но потом в голову пришла одна единственная, но совершенно ясная мысль, вмиг зажегшая внутри неё горячий огонь.       - Забери меня отсюда, - прошептала Кичи, будто бы делясь с главнокомандующим своим самым сокровенным секретом. Равус немного приосанился от тихих слов, удивлённо осматривая лицо напротив, словно бы мог найти там объяснения. - Я здесь такой же пленник, какими были вы с принцессой. Я хочу вырваться отсюда и хотя бы раз в жизни увидеть мир снаружи.       Его молчание затянулось на какое-то мучительно долгое мгновение, так что сердце у Кичи в груди забилось очень громко и быстро. От острого волнения, она даже не заметила, как крепко схватила Равуса за железную руку и тихо зашептала «пожалуйстапожалуйстапожалуйста» бесконечным потоком букв, словно мантру или самую искреннюю молитву.       - Хорошо, - наконец отозвался он, перехватывая её ладони другой, настоящей рукой, кожа на которой пусть и была грубой, но тёплой, так что мгновенно согрела её холодные пальцы, - но не сейчас. Я вернусь за тобой, когда покончу со всем, чем обязывает меня долг. - Она кивнула, преисполненная надеждой, и крепче сжала его руку в ответ.       Но он так и не пришёл.