Проектируя мир

— Видишь ли, — Викториано откладывает бумажную фигурку, — сны кажутся реальными, когда мы внутри. И только проснувшись, осознаем, что что-то было не так. Не совсем обычным. — Но это не сон, — возражает Себастьян. — Это работа подсознания. — А сны, что, сознание формирует? — Но я знаю, что это, — он обводит рукой, — не сон! — Потому что тебя заблаговременно предупредили. Они сидят за круглым столиком летнего кафе. Рубен складывает оригами в виде журавликов из салфеток. Он хочет сложить определенное количество, Себастьян не помнит, сколько точно, но число запредельное. И потому каждое погружение в СТЭМ сопровождается оригами. Кстати о СТЭМ. В этот раз она создала мир не из осколков чужих воспоминаний, и не синтезировала среднестатистический безликий городок. Сейчас вокруг них Венеция в той ее части, что сокрыта от глаз туристов. В маленьком кафе сплошь итальянцы, и по ним видно, что это особенное кафе, для своих, где бариста знают привычки постояльцев, а ценник не завышен втрое, как в центре. Странно лишь то, что здания кажутся больше обычных. — Ладно, я понял, — говорит Кастелланос. — Всё завязано на работе подсознания. — Именно. А теперь вопрос. Как ты здесь оказался? Детектив открывает рот, чтобы ответить, но осекается. Заметив это, Рубен чуть улыбается. — Во сне мы оказываемся в центре событий, — объясняет он. — Сон формирует твое — и только твое — подсознание, оно-то и впихивает тебя к развязке событий. СТЭМ действует по несколько иным алгоритмам. Она показывает события непосредственно с их начала, но вмешивается подсознание и «съедает», — он показал пальцами кавычки, — часть событий, также подталкивая тебя к развязке. Но во сне нет никакого начала, ты не удосуживаешься их придумать. В СТЭМ же за счет того, что мир формируется не одним человеком, всегда есть кому придумать начало. Так вспомни его, — Рубен откладывает очередного журавлика и наклоняется к собеседнику. — Вспомни, как ты здесь оказался. Себастьян косо смотрит на него, но подчиняется. Подобные упражнения вызывают дикую боль, и ему зачастую кажется, что Рувик специально натаскивает его только внутри СТЭМ, чтобы понаблюдать за страданиями. Итак. Как он здесь оказался? Кастелланос прикрывает глаза и мысленно отматывает воспоминания назад. Разговор, оригами… … никакого начала нет. Он сразу просыпается здесь, за столом. Викториано уже напротив и складывает чертовых журавликов. Что ж, по крайней мере, он просыпается сразу на месте. Раньше он просыпался метров за пятьсот от нужного места… Начинает играть музыка. Она падает с небес, идет из стен, поднимается из земли.

Non! Rien de rien… Non! Je ne regrette rien Ni le bien qu’on m’a fait Ni le mal tout ça m’est bien égal!

Раньше он вообще не хотел приезжать. Два погружения в мир СТЭМ, и оба — темные пятна биографии, о которых хочется забыть. Лезть в ад во второй раз был резон, он шел за дочерью. Причины подключаться к творению Рувика в третий раз не было ни одной. Приглашение занять роль сновидца было разорвано и сожжено. Вскоре такое же приглашение пришло его жене, и Себастьян приехал в означенное время в особняк. Приехал, чтобы высказать в лицо создателю СТЭМ, что он думает о нем и его приглашениях. И остался. Потому что там были все, кого он знал. Там был Джозеф, потрепанный после ловушки разума, но живой и вполне вменяемый. Там была Кидман, болтавшая с Лесли так, словно не целилась в него из пистолета. Лаура, в чьей власти было утихомирить разбушевавшегося ученого. Стефано, присмиревший после смерти в СТЭМ, но такой же самовлюбленный. Теодор, продолжавший проповедовать. Лиам, занятый починкой, Юкико, осаждающая Валентини пачкой тестов, Джулиан, пишущий код, и Эсмеральда, нагло закинувшая ноги на стол. Был и первопричина погружений в СТЭМ — Рувик, с порога заявивший: — Нам не хватает только тебя.

Avec mes souvenirs J’ai allumé le feu Mes chagrins, mes plaisirs Je n’ai plus besoin d’eux!

Мир начинает рушиться. Вода в канале поднимается, трещины ползут по стенам, асфальт проваливается в ямы. Люди в страхе бегут. Рубен и Себастьян сидят неподвижно. Кастелланос, впрочем, поначалу тоже хочет рвануть, но одергивает себя, напоминая, что это не по-настоящему. Самое сложное — заткнуть инстинкты и вести себя так, словно тебя сейчас не убьет. — Я всегда хотел спросить, — стараясь не выдать волнения, спрашивает Кастелланос, — почему Эдит Пиаф? — Что-то вроде дани традиции.

Balayés les amours Avec leurs trémolos Balayés pour toujours Je repars à zéro.

Огромная волна беловатой жидкости погребает их заживо.

***

Себастьян проснулся в ванной. В наушниках играла зацикленная песня. Он вытащил проводки из ушей, смотал и положил на бортик. Надо было вставать, но сил почти не было. Хотелось только лежать в глубокой ванне и ощущать, как беловатая жидкость пропитывает одежду. — Очнулся? Услышав знакомый голос, Себастьян схватился за борта и рывком сел. — Майра? Женщина сидела на краю ванной СТЭМ и с улыбкой смотрела на заспанного мужа. — Что ты здесь делаешь? Едва она открыла рот, чтобы ответить, Себастьяна пронзила ужасающая мысль. — Ты что, оставила Лили дома одну? — Ей уже двенадцать, — напомнила она. — Она смышленая девочка. И она знает, где мы. Если что-то случится, она тут же позвонит. — Дело не в этом. Она все еще может быть целью для… — Для кого? — Майра вздохнула. — Тео сейчас в Риме, он фото в Инстаграм выложил. Кстати, можно съездить туда летом, там очень красиво. А Стеф здесь, за дверью. Успокойся, прошу тебя. Оба — и Себастьян, и Майра — были в СТЭМ. Оба видели, какие возможности предоставляет система для тех, кого Хоффман деликатно называла «нестандартные с точки зрения психологии». Но Майра смогла это пережить. Она разобралась не только со внутренними демонами, но и врагами. И смогла с ними подружиться. Теперь для нее они были всего лишь Тео и Стеф. И это не могло уложиться в голове Себастьяна. — Вылезай, — она потрепала его по волосам. — Я пока сохраню данные. Кастелланос медленно вылез из ванной. Погружения в СТЭМ давались ему с трудом, каждый раз после выхода мутило. Кроме него сновидцами работали Рубен и Джозеф. Им погружения давались значительно легче, но Викториано был психопатом, а Ода — склонен к самоубийству. Мокрая одежда липла к телу, сковывая движения. Еще одна особенность: мозг воспринимает тебя в том виде, в котором ты погружался в сон, поэтому в ванну залезали в одежде. Брать с собой сухие вещи быстро вошло в привычку. В соседней ванной плескалась беловатая жидкость, но никого не было. Викториано никогда не засиживался. Майра снимала показания у терминала. По экрану плыли волны, мелькали цифры, а детектив писала заметку на телефоне. После душа Кастелланоса чуть отпустило. Он прошел по темному коридору, зашел в зал и упал в одно из кресел рядом с камином. Ближе к Рождеству коллектив распадался. Кто-то безвылазно сидел на основной работе, некоторые предпочитали временно эмигрировать в теплые края. Поэтому сейчас в зале, смежном с лабораторией, был только он, Стефано и Юкико. Из приоткрытой двери слышался стук каблуков Майры, вверху поскрипывали старые половицы под ногами младшего Викториано. Себастьян грелся у огня и подслушивал психолога. — Ты невозможен, — Юкико зарылась пальцами в длинные волосы и смотрела на бумаги, разбросанные по столу. Напротив нее сидел Стефано и чертил, уперев планшет в бедро. — Я возможен и сижу перед тобой, дорогая, — возразил он. — Эти тесты направлены на выявление психопатов. Они засекречены. Я проверяла их на преступниках, подозреваемых в психопатии, и все их провалили. Но не ты. — Я просто слишком хорошо знаю их создателя. — Что ты имеешь в виду? — Хоффман освободила пальцы и подобралась. — Не бери в голову. — Как это — не бери?! Я должна знать, в чем проблема. — Проблема в тебе, — Кастелланос подключился к разговору. — Ты позволила этому ублюдку подобраться к себе. — Грубо, но в целом верно, — откликнулся Стефано. — Кстати, как тебе Венеция? — Симпатично. Но всё какое-то… огромное. Так и должно быть? Италия — страна гигантов? — Нет, — недовольно ответил Валентини. — Мне было пять или шесть, когда я там оказался впервые. Естественно, что мне казалось все огромным. Рубен собирал людей долго и кропотливо. Проще всего оказалось договориться с итальянцем. Тот взял обязанности Архитектора — разрабатывал пространство сна, делал его максимально реальным и послушно выполнял просьбы Викториано. В ответ Рубен разрешал Валентини подключаться к СТЭМ автономно, и безумный художник творил в собственном сне, не сдерживаемый никем. — То есть ты считаешь, что наши отношения — причина, по которой ты не выявляешься тестами? — Хоффман вернула разговор в прежнее русло. — Можно и так сказать. А еще я знаю пароль от твоего ноутбука и могу изменять вопросы так, как мне хочется. И так, что ты этого не заметишь. Повисла тишина. — Сволочь! — взорвалась японка. — Подлец! Псих! — она скомкала лист и швырнула в художника. — Вообще да, — ответил он, улыбаясь как Чеширский кот. — Да ты… — она запнулась и затем произнесла что-то на японском. — Как невоспитанно, — укоризненно произнес Себастьян. Близкое знакомство с Джозефом расширило его словарный запас по части ругательств на других языках. — Молчи! — Хоффман несло. — Ты не знаешь, что такое работать с психом! Юкико резко встала и вышла, едва не врезавшись в дверях в Лесли. Тот на всякий случай прижался к стене. Только когда Хоффман ушла далеко, он отлип от стены и уставился на Стефано. — Женщины, — произнес он, разводя руками. Альбинос задумчиво посмотрел на него, как бы ставя его слова под сомнение, и неслышно ушел к Майре. Вскоре они вернулись. Майра изящно опустилась в глубокое кресло рядом с Себастьяном. Уизерс свернулся на стуле Хоффман, подтянул к себе тесты, выклянчил — причем без слов — у Валентини карандаш и принялся расшифровывать данные. Болезненная склонность Лесли к упорядочиванию, граничащая с аутизмом, нашла применение в расшифровке. Он структурировал хаос цифр и символов, плясавших по экрану терминала СТЭМ, и избавлял Викториано от самой нудной работы. Вскоре вернулась Юкико вместе с Рубеном. Медик тут же начал критиковать работу Архитектора. Тот пререкался и обвинял аристократа в отсутствии вкуса. — Себ, — Майра тронула его за руку, — скоро Рождество. — И? — Нужно решить, кого пригласим на праздник. — А что тут решать? — детектив пожал плечами. — Вон они, — он махнул в сторону спорящих. — Ты уверен? В нашем доме будет Стефано. И Тео вернется к тому времени. — Знаешь, — медленно произнес Кастелланос, — они, конечно, конченные психи, каждый второй. Но чем мы отличаемся? Я хочу сказать, что «Мобиус» оставил след на каждом. Никто из нас не нормален, — он вздохнул. — Даже Лили. К тому же она будет под моим присмотром. Майра улыбнулась. Себастьян проделывал огромную работу над собой, стараясь относиться к бывшим врагам как нормальным людям, и предложить подобное было огромным шагом вперед. — Я горжусь тобой, милый. Спор за их спинами разгорался. Итальянский акцент Стефано проявлялся сильнее, Викториано переходил на латынь. Себастьян краем уха слушал их и поневоле проникался симпатией к этим странным людям, горящих делом, живущих ради одной цели. Таким же, как он сам.