Ловящая секунды

Ночь, темная и безлунная, давно опустилась на Лихолесье. Дворец короля был безмолвен, лишь у ворот горели факелы, и почти неслышно шелестели мерные шаги часового. В восточной башне неверный огонек слегка озарял высокое, стрельчатое окно, и если б часовой заметил это, обязательно бы подумал, что принц как всегда засиделся за книгами, вместо того, чтоб отдохнуть после дневных экзерциций с лучниками. Но принцу Леголасу было не до чтения. В полутемных покоях камин отбрасывал багровые блики на резную мебель темного дерева, пляшущие сполохи пробегали по развешанным на стенах отполированным даггам, легким эльфийским мечам, изящным и тугим лукам. Тускло поблескивали корешки бесчисленных книг. Забытый камзол валялся в кресле, а комнату наполнял терпкий запах выдержанного вина. На косматой шкуре у камина распростерся сам наследник. Крепкий загорелый торс покрывали мелкие капельки пота, пропыленные брюки для верховой езды и высокие сапоги принц так и не снял, вернувшись из казарм, а в густой золотистой гриве, разметавшейся по полу, застряли еловые иголки. Длинные пальцы сжимали бокал, рядом стояла откупоренная бутылка. В комнате было тихо, лишь потрескивали поленья, и казалось бы, что Леголас спит, если б не распахнутые темно-карие глаза, неотрывно глядящие в камин, отблескивающие искрами огня в глубине зрачков, полные сокрушительной боли. Вдруг эльф рывком сел и снова наполнил бокал. Густое красное вино не приносило облегчения, но хоть немного согревало пальцы и возвращало способность дышать и мыслить. Принц потер грудь — там стоял ледяной ком. Мысли путались, сталкивались, раздражающе метались, и все сходились к одной единственной – это все. Как это произошло? Где он ошибся? Но это уже детали, а главное – все, все кончено. Еще только вчера после прогулки он помог ей спешиться и поцеловал ее пальцы долгим и трепетным поцелуем, а она прошептала — «Благодарю тебя, мой принц». Она унеслась вверх по лестнице, а Леголас остался стоять у нижней ступени, задыхаясь от новых, незнакомых чувств. *** Как быстро все случилось. Около полутора месяцев тому назад гонец принес письмо из Лориэна. Владыка Келеборн просил принять необычную гостью. Она была той, кого люди так неблагозвучно именуют «полукровка», дочерью опального лориэнского эльфа. Некогда весьма обласканный при дворе, он предал род, ушел в селение вблизи Осгилиата к смертной женщине, и принял путь человеческого племени ради своей любви, оборвав все связи с миром эльфов. Это было недавно. Едва две сотни раз лето сменило зиму, но людской век короток. Дочь ренегата, полуэльфийка Ровена, осиротела, и была принята Лориэнским владыкой, стремившимся вернуть дитя эльфийской расы в лоно соплеменников. Но Лориэн кипел своими страстями. Двор потрясали внутренние разногласия, и воспитанная людьми Ровена, оказавшись лишенной должного внимания, могла стать персоной нон грата там, где должна была обрести утраченную родину. Увы, выбор ее родителя по сей день многие осуждали. Келеборн, весьма к Ровене благосклонный, решил не рисковать и так поставленной под сомнение честью ее рода, и отправить ее погостить к владыке Трандуилу. Пусть не всегда между Лориэнским и Лихолесским королевскими домами царило взаимопонимание, однако Келеборн знал, что августейший синдар никогда не пренебрежет долгом хозяина и окружит гостью столь важной для нее заботой. А главное, в Лихолесье отца Ровены знали очень немногие, а потому вопрос о его ренегатстве, столь болезненный в Лориэне, там терял свою остроту. Так и получилось, что безоблачным весенним утром Леголас, верхом на своем норовистом гнедом жеребце встречал у границ Лихолесья Халдира и хрупкую эльфийскую деву, в сопровождении отряда лучников. Халдир церемонно представил их, дева же на человеческий лад протянула Леголасу руку и произнесла на квенья с легким акцентом — «Приветствую тебя, мой принц». Принц недурно знал этикет людей, галантно поцеловал руку с удивительно тонким запястьем, и, подняв голову, поймал отблеск застенчивой и немного удивленной улыбки. По пути к дворцу, неторопливо обсуждая с Халдиром новости лориэнского двора, Леголас попытался вовлечь гостью в разговор. Ровена же, затаив дыхание обозревавшая величественные своды леса, невпопад заметила: - Что за дивные вязы… — И тут же, поняв нелепость этого замечания, залилась краской…— О, прости мою неучтивость, мой принц, я, признаться, несколько… отвлеклась от вашей беседы. Уголки гордых губ эльфа дрогнули — эта скомканная фраза, облеченная в плавные переливы квенья, была удивительно… человеческой. — Право, леди Ровена, не нужно извинений. Я счастлив, что Лихолесье по сердцу тебе, видевшей неувядающую красу Лориэна. Хотя дальнейший путь был посвящен дискуссии о боевых стратегиях, Леголас то и дело задерживал взгляд на спутнице, все так же завороженно внимавшей шелесту листвы и игре прихотливых перекрестий солнечных лучей, пробивавшихся сквозь кроны. И не замечал легкой горечи в глазах невозмутимого Халдира. *** Леголас был мужчиной в лучшем смысле этого слова, но он всегда был мужчиной-воином, мужчиной-политиком, мужчиной-охотником или мужчиной-поэтом. И лишь очень нечасто он мог позволить себе быть просто мужчиной. Пусть чужды дивному народу многие людские страсти, но и эльфийская душа подвержена искушениям, не говоря уже о плоти. Принцу не к лицу слабости, однако, девичья прелесть часто и неудержимо притягивала взор Леголаса, знавшего слишком много битв, но не испытавшего еще настоящего сердечного томления. Гостья же отличалась от всех виденных им женщин. От сияющих бессмертной красотой эльфиек, от румяных, пышных девиц, которых так много в селениях людей. Буйные пряди волос она по-человечески небрежно заправляла за заостренные уши, а лицо с тонкими, характерно эльдарскими чертами поражало совсем не-эльфийским, тревожным и вопрошающим взглядом прозрачно-зеленых глаз. Своеобразие Ровены интриговало, и Леголас вглядывался в нее с любопытством и невольным восхищением. Дворец Трандуила вызывал у нее восторг и неловкость, было видно, что роскошь эта непривычна ей. Леголас от души забавлялся этим, стараясь дать Ровене почувствовать, что дворец— не более чем жилище, пусть большое и великолепное. Его странно трогало ее категорическое нежелание ездить верхом в женском платье. Ровена отговаривалась неудобством, а сама украдкой расправляла бархатный подол, и было заметно, что она попросту боится испачкать его. У более чем далекой от двора полуэльфийки таких нарядов раньше не водилось. Она старалась держаться с достоинством, стиснув зубы, улыбалась своим промахам, и принц, умевший ценить силу духа, все прочнее брал ее под своё покровительство. Ненароком, мягко и вскользь поправлял ее выговор. Подмечал ее неосведомленность о каких-то событиях эльфийской истории или обычаях, и невзначай рассказывал о них на прогулке. Леголас хотел, чтоб ей нравилось в Лихолесье, развлекал ее по мере своих сил, то приглашая в подземные гроты дворца, к холодным прозрачным ключам, то увозя Ровену далеко к устью реки, послушать ропот водопада, или окинуть взглядом с вершины холма бескрайние зеленые просторы его родного леса. Они быстро подружились. Ровена была наивна в вопросах эльфийского взгляда на мир, но хорошо знала жизнь людей, и они с принцем часто засиживались у камина в библиотеке или на берегу озера, увлеченные жаркими дискуссиями о людях, их нравах, равнодушии к природе и стремлении к сиюминутному удовольствию. Вот это было самым странным, это наиболее различало их. Ровена придавала времени огромное значение, она поражала Леголаса постоянной манерой смотреть на часы, спрашивать, успеют ли они туда или туда, сокрушаться о том, что проспала лишний час после рассвета. Леголас не лез с расспросами. Он все понимал. Выросшая среди смертных, за свои две сотни лет Ровена потеряла немало дорогих ей людей. Свое собственное бессмертие она воспринимала отвлеченно, помня лишь о том, как короток людской век, как быстротечно время, как много нужно успеть за жалкие, отпущенные людям годы. -Я не сразу узнала, что наделена эльфийским даром вечного бытия, мой принц,— Ровена восхищенно подняла брови, проведя пальцами по резьбе на рукояти короткого клинка. В оружейной зале она чувствовала себя, как в лавке редкостей, как сама шутливо призналась, здесь вдохновенная красота смертоносных приспособлений настраивала ее на благоговейный лад. -Родители не любили говорить о происхождении отца, и много лет я считала, что эта забавная форма ушей — моя особенность, вроде разреза глаз. Правда, соседские дети часто потешались.— Ровена умолкла, отложив в сторону клинок, и ее лицо стало слегка отсутствующим, тени воспоминаний, словно облака побежали по тонким чертам. -А потом… началось. Мои подруги превратились в цветущих дев, затем – в счастливых жен. Я же словно замерла в своей ранней юности. И когда обо мне стали говорить, что я, дескать, в девках засиделась, отец и рассказал мне о вас,… то есть о нас… Леголас молчал. Перед ним открывалась совсем другая Ровена. Не Ровена-эльфийка, но Ровена-женщина. О нас.… О вас… Она еще не знала, кто для нее эльфы. «Они» или «мы». — Ко мне, конечно, привыкли, как привыкли к моему отцу, но мы были чужими, и чем дальше шло время, тем более чужой я становилась для односельчан. Потом отец погиб в стычке с какой-то нечистью, и откуда она взялась в наших краях.... А затем началось самое нелепое.… Умерла мама, умерли многие соседи, а я не менялась. Леголас… потом начали стареть те, с кем я росла, и что еще нелепее… старели те, кто когда-то был… младше меня.… Старели, уходили, и настал день, когда я поняла, что моя жизнь превратилась в череду похорон. -Ровена,— голос Леголаса был тих,— а почему ты не вышла замуж? -Замуж.… Сначала все не хотелось, казалось, что все впереди. Я так привыкла к этой вечной юности. А потом вдруг оказалось, что все мои сверстники — уже пожилые люди, а зачем молодому парню девушка, которая была точно такой же, когда он сам был малышом? Тебе, возможно, не так просто понять, мой принц. Но я перестала быть человеком, я стала своеобразной местной диковиной, вроде статуи. И только один…— Ровена осеклась, взволнованно дрогнули губы. И вдруг заговорила горячо, с какой-то надрывной, горькой яростью, словно рванулась наружу сдерживаемая боль.— Я ненавижу время, этого равнодушного, бесцеремонного вора, подкрадывающегося втихомолку, и тянущего все подряд, ничего не оставляющего. Этого монстра, с упоением уничтожающего красоту и жизнь, не способного щадить или жалеть. Время…— Голос Ровены прервался, и она прикусила губу, тяжело переводя дыхание и сжимая часы в руке. Никогда принц Лихолесья не был так беспомощен. Никогда не чувствовал так сильно потребность помочь и защитить, и свое полное бессилие. Он подошел к Ровене. В сумерках, заползающих в оружейный зал, двое эльфов молча стояли рядом, сближенные этой внезапной исповедью. Мало что может так сильно привязать двоих друг к другу, или так сильно друг от друга оттолкнуть, как слабость, проявленная одним в присутствии другого. Леголас и Ровена стали почти неразлучны. Поверив ему свой душевный гнет, Ровена стала доверять принцу, как никому из эльфов. Леголас же, зная природу ее боли, надеялся помочь этой боли утихнуть. Он искал, отчаянно искал те нужные слова, те правильные действия, что примирили бы Ровену с ее незримым врагом. *** Был поздний вечер, по поверхности озера бежала легкая рябь, и звезды плясали в этом темном зеркале. Стрекотали неуемные цикады, филин то и дело глухо вещал что-то вдалеке, а Леголас и Ровена сидели у воды. За их спинами кони нетерпеливо перебирали ногами. Пора было возвращаться, а эльфы все сидели, погруженные в тихое умиротворение, какое лишь эльф может испытать, отрешившись от забот и отдавшись особой тишине леса. Тишине, вибрирующей звуками, и все же почему-то остающейся тишиной. Ровена неотрывно смотрела на пляску звезд в ряби озера. А Леголас столь же неотрывно смотрел на нее, на беспорядочный каскад пепельных волос, хрупкую фигуру в темно-сером костюме, на подбородок, слишком упрямый для нежного лица. Была ли она красавицей? Леголас не мог подобрать верного слова, для определения ее наружности. И ему вовсе не хотелось ничего «определять». Она была Ровеной, такой мудрой и много пережившей девой людской расы, такой юной и неопытной эльфийкой. Она сидела так близко, что он чувствовал запах розмарина от ее волос. Она была такой далекой и непостижимой, что он боялся неосторожным движением спугнуть то хрупкое, теплое доверие, зародившееся между ними. Вот она привычным жестом вынула из кармана часы. -Поедем, мой принц,… то есть Леголас.— Она никак не могла привыкнуть называть его просто по имени, несмотря на его неоднократные просьбы. Леголас встал, подал ей руку, и, поддавшись настойчивому порыву, сжал ее пальцы в своих. — Ты снова смотришь на часы… Ровена, ночь уйдет, и придет новая. А за ней снова и снова. Эру свидетель, я понимаю тебя, я сам не раз терял близких, просто потому что… пришел их срок. Но прошу тебя лишь на миг посмотреть вокруг. Сотни раз опадут листья с этих вязов, и сотни раз лед скует это озеро. А затем придут сотни весен. Мы не можем спастись от потерь, запершись в нашем мире. Мы будем заводить друзей, и обретать дорогих людей среди смертных. Мы будем переживать сотни утрат, и такова цена, что избираем мы, когда душа наша избирает эльфийский путь. Но и у нас есть утешение, Ровена, и эльфам дано неведомое другим счастье. Будут уходить одни, но будут и те, кто никогда не оставит тебя. Ты выросла среди людей, и привыкла быть среди них «другой». Ровена, настало время понять, что здесь ты не «другая». ТАМ ты должна успеть досказать, дозаботиться, додружить и долюбить — здесь время милосердно. Отпусти его, и дай ему спокойно течь. Научись помнить, что впереди вечность. Голос Леголаса растворился в тишине. Лишь еле уловимо тикали часы, да позвякивала часовая цепочка в беспокойных пальцах. Он обеими руками сжал прохладную ладонь девушки. -Ровена, тебе трудно верить мне, я вижу. Но это потому, что все, кто дороги тебе, остались в мире смертных. Лишь только ты обретешь среди своего народа кого-то, кто станет важен для тебя — ты поймешь, как велик дар бессмертия. Доверься времени. Оно может быть безжалостно, но оно умеет быть и верным другом. Путь до дворца они проделали в молчании. Въехав в ворота и спешившись у лестницы, Ровена вскинула голову. Изогнулись брови, что-то невысказанное металось в глазах. Но ни слова не сорвалось с уст. Ее пальцы тепло сжали руку Леголаса, принимая его поцелуй. Уже взбегая по ступенькам, Ровена обернулась, слегка подалась вперед. -Благодарю тебя, мой принц. Леголас почти не помнил, как отвел в конюшню лошадей, как взлетел по лестнице в свои покои. Это была долгая, мучительная и счастливая ночь. В одночасье эльф узнал, как может сжиматься от нежности душа, как мельчайшие детали могут обретать новый смысл, как оброненные слова память может преподносить в ином свете, как может ныть и разрываться что-то в груди, и главное — никогда еще он так не торопил время. Никогда так не ждал утра. Не метался так по комнате, силясь разглядеть розовую полоску над горизонтом. Но утром Ровена к завтраку не спустилась. Леголас, с рассвета меривший шагами коридоры и галереи, так и не дождавшись Ровену вскользь расспросил слуг. Рано утром Ровена выехала на верховую прогулку с Халдиром. Услышав подобную новость, Леголас недоуменно сдвинул брови и прикусил губу. Халдир… Принца давно уже занимал вопрос, когда вассал Келеборна соберется назад в Лориэн, но, как радушный хозяин, он, конечно, не намекал Халдиру, что тот загостился в Лихолесье. Халдир, казалось, ничего не замечал. Леголас же силился понять, что того удерживает, и поначалу заподозрил романтический интерес Халдира к Ровене. Но скоро отбросил эту мысль, так как общества Ровены Халдир не искал, а наедине с Леголасом отзывался о ней, как о довольно утомительной особе. Леголас же с усмешкой подливал Халдиру вина, втайне радуясь, что тот явно не жаждет увязаться за ними в лес или в оранжерею. Леголас провел несколько мучительных часов, рассеяно разбирая корреспонденцию отца, что-то столь же рассеянно обсуждая с дворецким, часто подходя к окну и борясь с настойчивым желанием все бросить, сесть на коня и обыскать весь лес. Но это было бы нелепо и неучтиво, и потому Леголас решил еще немного подождать, прежде чем что-то предпринять. Халдир и Ровена вернулись к полудню. Леголас метнулся к главной лестнице, но Ровена прошла мимо него с пылающим лицом, напряженно обронив: «Добрый день, мой принц». И скрылась по направлению к западной башне, где ее поселил король. Леголас почувствовал, как кровь хлынула к вискам, сердце застучало глухо и часто, непроизвольно сжались кулаки. Пора было разобраться, что происходит, и кого об этом спросить Леголас знал. Халдир только успел снять запыленный скачкой плащ, как раздался легкий стук, дверь распахнулась, и на пороге возник принц Лихолесья, вовсе не собиравшийся ждать позволения войти. Леголас захлопнул за собой дверь и приблизился к Халдиру. -Я тебе не помешаю? У меня к тебе вопрос безотлагательного характера. Халдир хорошо знал Леголаса, сразу отметил, как подрагивают тонкие ноздри, как слегка прищурены глаза, и понял, что принц в ярости. Леголас меж тем скрестил на груди руки: — Халдир, позволь поинтересоваться, куда ты возил Ровену с утра? Ровена гостит у нас, я отвечаю за ее безопасность, — Леголас чуть повысил голос,— и я прошу не отдаляться с ней от замка без меня, либо кого-то из стражи. Халдир, тебе мало знакомо Лихолесье. Здесь далеко не так безопасно, как было в прежние века. Лориэнец устало опустился в кресло. -Леголас, сядь. И выслушай. Да не сверкай на меня глазами, мы с Ровеной отъехали всего на две лиги, я не идиот, чтоб тащить ее в полузнакомый лес. Просто нам нужно было поговорить без посторонних. Леголас присел на край стола и снова прищурился. -Из всего сказанного я должен заключить, что все это вовсе не мое дело, и я свободно могу убираться вон? — Остынь. Леголас, у меня нет с Ровеной абсолютно ничего… Я не более чем ее телохранитель, ну и до некоторой степени приятель. И не нужно скептических гримас, я не слепой и вижу, что ты ею увлечен. Ведь задушить ты меня собирался вовсе не за отлучку без спроса. Верно? Повисла тишина. Эльфы безмолвно смотрели друг на друга. Они были знакомы давно и отлично друг друга понимали. Если хотели понять. Наконец Леголас глухо застонал и потер виски. -Прости, Халдир. Но я… Халдир, ради Эру, расскажи, что происходит, если можешь рассказать. Еще вчера Ровена попрощалась со мной как с другом. Сегодня же смотрит как на чужого. Что не так? Чем я обидел ее? — Ты ничем ее не обидел. Дело скорее в ней, чем в тебе. – Вдруг всегда сдержанный Халдир встал и сжал плечи принца. – Остерегись этой страсти, Леголас. Прежняя жизнь Ровены существует, и жизнь эта дорога Ровене, хоть и причиняет ей немало страданий. Она не готова принять нас, и кто знает, будет ли готова когда-нибудь. Вчера она услышала от тебя нечто, очень на нее повлиявшее. Там, в лесу, она обронила что-то вроде «принц прав, нужно успеть». Ровена на пороге решения своих сомнений. Но большего сказать я не смогу, я не имею права. Поговори с Ровеной сам, Леголас. Возможно, вы поймете друг друга. Но разговор состоялся не сразу. Трандуил перехватил сына на лестнице и отправил в казармы лучников на стрельбы. Принц Лихолесья регулярно проводил учения, сам будучи одним из лучших стрелков в Средиземье. Экзерциции занимали много времени, и всегда доставляли Леголасу немало удовольствия, втайне смешанного с польщенным самолюбием. Но только не в этот день. Все существо эльфа рвалось назад во дворец и жаждало разрешения сомнений. И каждый раз, натягивая тетиву, Леголас молча досадовал на солнце, столь неспешно держащее путь на запад. Вернулся принц лишь к ночи, наскоро завел коня в стойло и опрометью бросился к дворцу, тенью пронесся по главной лестнице, наспех оправляя длинные, разворошенные скачкой волосы и вдруг резко остановился — у колонны стояла тонкая фигура в темном платье. -Леголас!.. Постой… Эльф приблизился к Ровене, обхватил ее руки, прижал к губам. Все отступило — ревность, тревога, осталась лишь оглушающая нежность, пьянящее счастье видеть ее, неудержимая потребность отбросить все условности и нараспашку раскрыть душу, обнажив чувства и желания, предложить ей всего себя без остатка. -Ровена… -Нет, Леголас, послушай меня сначала. – Ее голос подрагивал, — Леголас, я должна попросить прощения. Прости за эту глупую сцену на лестнице, Халдир сказал мне, как ты волновался, а я оттолкнула тебя, как последняя... -Не смей. Я не потерплю дурного слова о тебе даже из твоих собственных уст. Тебе не за что просить прощения, ты не в тюрьме, а мои волнения… это моя забота. Ровена вздохнула: -Ты невероятен. Не ко времени это говорить, но я не встречала никого более чуткого и благородного, чем ты. И именно поэтому я… должна многое тебе сказать. Пойдем. Эльфы проскользнули по коридору, и вышли в открытую галерею, соединяющую дворец с восточной башней. Ровена остановилась, положила руки на перила, нахмурилась. Медленно повернулась к Леголасу. -Вчера там, у озера, ты сказал мне много важного, и ответил на многие мои вопросы. Леголас, я… Я должна уйти. Уйти сейчас, пока меня ничто не успело привязать к миру эльфов. Там меня ждут. Надеюсь, что ждут. Отец избрал путь смертного, чтоб быть с той, которую любил. Меня тоже любят там. И, отдавшись потоку времени, я могу не заметить, как поток этот унесет меня слишком далеко. А людской век короток. Я должна спешить, Леголас. Я была преступно легкомысленна, оставив родное селение по приглашению владыки Келеборна. Я думала, что смогу увидеть мир предков отца, познакомиться с ним, и вернуться, словно побывав в путешествии. Глупое и детское заблуждение. Я не смогу принадлежать двум мирам, слишком много во мне от мира людей. Вчера… ты все объяснил мне. У меня мой путь, на который нужно успеть вернуться, иначе очень скоро станет поздно, и я затеряюсь меж двух путей. Так верно.… Успеть долюбить.… Быть может, и я еще могу сделать выбор… Ровена говорила твердо, лишь пальцы теребили вышивку на вороте. Она была готова уйти, и уже не принадлежала к этому месту. Леголас же чувствовал, как с каждым словом все туже что-то сдавливает грудь, как холодеют пальцы. Он отчаянно хотел что-то сказать, и знал с невыносимой отчетливостью, что слова ни к чему. Ровене не нужны уговоры, решение было принято. Леголас молча смотрел ей в глаза, безучастно слушая, как небо раскалывается над головой, и рушится, хороня все то, что зародилось так внезапно и успело стать так важно и дорого ему. Его собственный голос прозвучал в его голове: « Мои волнения… это мои заботы». Да. Он должен отпустить Ровену без сцен и бессмысленных слов, она ничего не обещала ему, она вправе решать, и ее ждут.… Если б кто-то ждал его, он умчался бы в ночь, не слушая ничьих причитаний. Так поступит и она. А он, мужчина, эльф и принц, сам справится с болью утраты, ведь это лишь его боль. Леголас медленно опустился на одно колено, поцеловал руку Ровены. -Прощай, Ровена. Будь счастлива. Если тебе понадобится помощь или защита— я всегда к твоим услугам, лишь позови меня. Лицо Ровены исказила горечь. — Я обидела тебя.… Чувствую, что я тебя ранила. Леголас, прости, ты был так добр ко мне, ты стал мне ближе всех в этом чужом мире. И вот чем я отплатила, я убегаю среди ночи, как пойманная воровка. Леголас… Он поднялся и вскинул ладонь в протестующем жесте. — Не надо, Ровена. Ты стремишься к любимому человеку, я ведь верно тебя понял? Никакие условности тут не действуют. Езжай, Халдир проводит тебя, полагаю, именно это вы обсуждали утром в лесу. — Прощай, Леголас. Мой принц. Друг мой. Ровена медленно двинулась к лестнице. Леголас молча стоял у колонны, твердые черты его лица были спокойны, лишь мраморная бледность покрывала их, делая еще больше темные глаза. Ровена, Халдир и трое лориэнских лучников, оставшихся в Лихолесье с командиром, верхом на лошадях, приблизились к воротам. Часовой, было, заспорил, заподозрив неладное в этой ночной поездке, но звучный голос с галереи — «Пропустите!»— заставил стража умолкнуть и покорно отпереть тяжелые засовы. Лихолесский принц поднялся в свои покои, небрежно сорвал камзол и рубашку, достал из шкафа бутылку вина, недавний подарок кого-то из приятелей. Жарко горел камин. Леголас лежал на медвежьей шкуре у огня, чувствуя внутри бесформенный кусок льда. И назойливой иглой впивалась в мозг мысль: «Все».