***
- Этого должно хватить тебе на проезд. - Благодарю, - сказала Анна, хоть на самом деле не чувствовала она себя особенно благодарной: кожаный кошель, наполненный золотыми кронами примерно на половину, был вложен в ее ладонь. Анна быстро расшнуровала его и заглянула внутрь, затем вздохнула. Конечно, тут было негусто, чего еще могла она ожидать от управляющей приютом? Она подняла глаза и уперлась взглядом в пожилую женщину, что стояла рядом и протягивала ей секундой ранее кошелек с монетами. Это была высокая и строгая женщина, которой можно было дать лет пятьдесят: седые волосы собраны в тугой пучок на затылке, одежда - крайне простое и крайне закрытое черное платье; на крючковатом носу сидят очки в круглой облупившейся оправе. Руки она степенно держала за спиной, а позу имела такую, словно проглотила вот только что какую-нибудь чертову жердь, настолько прямой была ее спина, - это придавало ей крайне надменный и чуточку жеманный вид. Голову держала она высоко и гордо... Анна знала ее с малых лет и по сей день не переставала удивляться тому, насколько важный вид может принимать каждодневно самая обыкновенная управляющая детским приютом, которых в стране было немерено и который не отличался от подобных заведений абсолютно ни чем. Анна решила про себя, едва ли не фыркая от презрения, что точно не будет по ней скучать. Чего, как ни странно, нельзя было сказать о самом приюте в целом. А также о некоторых других его обитателях. При этих мыслях Анна чуть задрала голову, и взгляд ее миновал управляющую, уткнувшись в само здание приюта. Оно было старым; это читалось в облупившейся краске, в побитой черепице крыш, в паре-тройке заколоченных досками окон... И тем не менее, оно вовсе не было ужасающим на вид. Оно скорее походило на крепкого и строгого старика, которому гордость просто не позволяла лишний раз согнуть спины в приступе ревматизма. Сейчас полуденное солнце щедро лило свой свет на здание приюта, и оно выглядело практически великолепно, если такое слово могло вообще подходить для описания старого, потрепанного временем, дома. Он, тем не менее, стоял гордо и статно, возвышаясь надо всем вокруг своими тремя этажами, глядя на достаточно редких посетителей своими сверкающими в свете солнца оконными стеклами, обнятыми старинными резными рамами из дерева. Само здание окружал буйный, давно уже вышедший из под контроля садовника, сад: яблок и персиков было здесь в достатке каждое лето, и в ум Анны не могли не ворваться воспоминания о том, как она и другие девочки взбирались на фруктовые деревья, набирали столько плодов, сколько могли унести, и с удовольствием уплетали их после. - Навещай нас, - сухо процедила управляющая, неизменно держа худые свои руки за спиной и окидывая Анну немигающим взором. Похоже, она заметила взгляд Анны, что стал вдруг наполняться ностальгией, и попыталась хотя бы в какой-то степени соответствовать человеку, который, в идеале, для каждого выходца из приюта должен был считаться матерью. Не родной, конечно, но какой-никакой заменой ей. "И у нее не получилось", - мрачно подумала Анна, а сама, скривив губы в подобии вежливой улыбки, отвесила небрежный реверанс: - Всенепременно. - Анна, подожди! Они обернулись: из входной двери приюта торопливо выбежала девочка. Та самая долговязая девчушка, которая просила Анну не уезжать: ее огненно-рыжие густые локоны сейчас подпрыгивали от каждого движения, так и норовя выпрыгнуть из опоясывающей их ленты. В руках она несла большой деревянный тубус с кожаным ремешком, и Анна, только увидев его, ахнула и ступила девочке навстречу: - Боже, как я могла его забыть! - Все твои планы могли пойти прахом, если бы ты уехала без него, Анна-банана, - тяжело дыша от быстрого бега, заметила девочка и передала тубус Анне. Та ласково потрепала ее по голове. - Спасибо тебе огромное! Право, не знаю, какой бы был смысл в моей поездке без этого тубуса. Скажи, а не забыли ли девочки положить в мой чемодан... ну, ты знаешь, ту краску... - Ты имеешь в виду краску для волос? - громко и счастливо осведомилась девочка; Анна тем временем, неловко прокашлявшись, съежилась под строгим взглядом управляющей, что неотрывно наблюдала за ними. - Конечно, они положили! Мы не так рассеяны, как ты, между прочим! - Что же, спасибо, - нервно усмехнувшись и стараясь не обращать внимания на крайне мрачный вид управляющей, Анна быстро обняла девочку на прощание (та радостно обняла Анну в ответ) и, отпустив ее, обратилась уже к строгой старой женщине в черном, которая успела недовольно сложить руки на груди: - Пожалуй, я пойду на станцию, еще раз спасибо вам огромное за все! - Вы как всегда, мисс Саммерс, - казалось, смилостивилась на последок управляющая, и Анна, позволив себе впервые за весь разговор с ней искренне улыбнуться, развернулась и зашагала по пыльной дороге вдаль. Уходя, она слышала, как кричат ей вслед веселые голоса, знакомые и ставшие ей родными, но она не посмела обернуться - просто махнула рукой, не глядя назад. Каждый шаг по проселочной песчаной дороге наполнял ее легкие совершенно не похожим на тот, что она привыкла обыкновенно вдыхать, воздухом; чем больше шагов она делала, тем легче ей давалась ходьба, тем сильнее казалось ей, что она вот-вот воспарит над землей, и она точно сорвалась бы на бег, не будь столь тяжел чемодан в ее руках, и не давил если бы на ее спину тубус, что был перекинут через плечо. Впервые в эту вечность она чувствовала, что наконец свободна, и ничто не могло стереть гигантской восторженной улыбки с ее веснушчатого лица. Анна была так взбудоражена, что хотела смеяться вслух, так взволнована, что прошла около четырех миль пешком и даже не ощутила усталости. Она была слишком счастлива, чтобы обращать на такие мелочи, как тяжесть поклажи или назревающие на пятках мозоли, внимание.***
Денег, что дала управляющая, как оказалось впоследствии, не хватало на многое, но Анна была довольна и этим. Она вряд ли могла бы жаловаться, так как было чудом уже то, что она смогла покинуть приют, попасть на станцию и даже сумела купить себе место в пассажирской повозке, которая направлялась в столицу. Для девушки, что всю свою сознательную жизнь провела в приюте, даже это было чем-то труднодостижимым. И, конечно, она и мечтать не смела о покупке поездки в экипаже или поезде. Но, невзирая на все эти сложности, Анна была крайне довольна происходящим. Станция кишела людьми, и атмосфера этого места волей-неволей заряжала энергией и Анну. Она была вне себя от восторга: до дикости редко ей удавалось видеть столько людей в одном месте! Не могла удержаться она от разглядывания всего, что попадалось ей на пути, пока шла она к кассам, и ей только чудом удавалось избегать столкновений с повозками и каретами, а также людьми, что сновали тут и там. И какой бы ловкой ни была Анна, наученная проворству жизнью среди оравы таких же, как она, сирот, умения ее все-таки не обеспечили ей шествия по пыльным бетонным платформам без единого столкновения. Она столкнулась. Столкнулась с кем-то так резко и внезапно, что едва не оступилась и не упала на землю; ее чемодан и тубус, словно два разновесных якоря, вдруг заставили ее осознать, наконец, насколько тяжелыми они были, ведь они стали непреклонно тянуть ее вниз, совершенно не помогая держать равновесие, лишь усугубляя ситуацию. Анна, едва устояв на ногах в позе, до крайности нелепой, откинула выбившиеся из кос волосы со лба и поискала глазами того, кто встал у нее на пути. Долго искать не пришлось: этот некто уже нависал над ней, грозный и разъяренный, готовый выплюнуть множество оскорблений, это Анна по его выражению лица могла сказать точно. Перед ней был высокий молодой мужчина, имевший тонкую, но хорошо слаженную, фигуру; лицом своим он напоминал, пожалуй, лиса - длинный острый нос, зеленые глаза, рыжие волосы и безупречные бакенбарды создавали вкупе такое впечатление. Кроме того, одет он был попросту роскошно: по одному его костюму Анне стало ясно, что человек этот явно не был прост. Что уж говорить о шпаге, висящей на поясе, с украшенной сверкающими камнями гардой, и о нескольких крупных перстнях, что унизывали изящные белые пальцы мужчины. Не нужно было иметь университетского образования, чтобы за пару мгновений смекнуть, что у Анны могли возникнуть серьезные проблемы, если она хоть какой-то вред нанесла своей неосторожностью этому мужчине, ему или его имуществу. Только он было открыл рот, чтобы сказать что-то с недовольным видом, как Анна, выпустив чемодан и надвинув свою шляпку на самые глаза в попытке как можно надежней скрыть лицо, настойчиво схватила мужчину за руку и с обезоруживающей улыбкой выпалила: - Прошу прощения! Я такая неловкая, совсем не видела, куда шла! Вы целы? Надеюсь, я не ушибла вас? - она с таким напором и любезностью, с такой искренней заинтересованностью обратилась к нему, что тот, казалось, опешил. Этого Анна и добивалась. Пока мужчина в изумлении таращился на нее, Анна схватила свой чемодан снова, подняла его и как можно быстрее постаралась скрыться в толпе, на ходу громко произнеся еще несколько слов: - Как я вижу, вы в порядке! Доброго дня вам, сир! Когда Анна уверилась, что этот господин абсолютно точно потерял ее из виду и явно не следовал за ней, она запустила руку в карман пиджака и выудила оттуда перстень, - массивное золотое кольцо с большим красным камнем, - и принялась внимательно рассматривать его. На золоте был выгравирован некий герб, который был смутно ей знаком, но точно не был местным. Похоже, я сшибла какого-то иностранного князька. Анна поспешила положить перстень обратно в карман и, с улыбкой присвистнув, направилась к кассам, бормоча себе под нос: - Пожалуй, это было не обязательно... но колечко точно тем или иным образом мне пригодится. Спасибо, сир!***
- Путь не близкий предстоит нам всем, миледи. Двое суток провести в дороге - шутка ли! Расскажите нам, куда вы направляетесь. Анна благополучно заполучила билет в пассажирскую повозку и с удобством расположилась сейчас в ней. С относительным удобством, следовало заметить. Помимо нее в повозке, накрытой своеобразной парчовой крышей, что должна была, видимо, оберегать путников от зноя и дождя, находилось еще по меньшей мере семь человек. Тесно не было, отнюдь! Все расселись на полу, а точнее - на не очень чистых, но хотя бы удобных, тюфяках из соломы, и места хватало каждому. Однако дородный усатый мужчина, крепкий и загорелый, с натруженными мозолистыми ладонями, который обратился к Анне, был прав: путь предстоял им всем весьма и весьма долгий. Их телега двигалась по тракту неспешно, покачиваясь и подпрыгивая на камнях и ухабах, что явно не убавляло длительности предполагаемой поездки. Анна посмотрела на своего внезапного собеседника и вежливо, с радушием, улыбнулась ему. Мужчине можно было дать лет сорок пять, пожалуй: его квадратное улыбающееся лицо успело покрыться рытвинами из глубоких, хоть и не частых, морщин; короткие волосы были русыми, но серебро уже проглядывало на висках и у лба, а усы мужчины и вовсе практически целиком были седыми. Они сидели друг напротив друга у самого края повозки и могли свободно созерцать открывающиеся просторы, мимо которых они проезжали. Солнце уже начинало садиться, окропляя деревья, холмы и небеса кроваво-розовой медью. Анна отметила про себя, что сосед мужчины, что сидел по правую его руку, - молодой паренек, долговязый и бледный, со светлыми и нечесаными длинными волосами, - также заинтересовался их беседой и смотрел на Анну, не скрывая своего намерения послушать, о чем они собирались разговаривать. В целом, выбирать было не из чего - молчать двое суток пути она не хотела, а говорить тихо, так, чтобы никто совсем ничего, не дай бог, не услышал, было невозможно, в тесной повозке-то. Потому Анна, дружелюбно улыбаясь, сунула руку в карман своего пиджака и вытянула оттуда свернутый пополам листок, затем протянула его заинтересовавшемуся мужчине и звонко сообщила: - Просто разверните и прочитайте, мистер, и вы поймете мои намерения, сколь глупы они ни были бы. - О-о, я вижу, ви-ижу, - с хриплым смешком протянул усатый мужчина, стоило ему только взглянуть на листок; светловолосый паренек наклонился к нему, заглядывая соседу через плечо и силясь разглядеть то, что было написано на листке. - Ей-богу, все словно с ума посходили с этим конкурсом, который Его Величество вознамерился провести. Тьфу... Но, право слово, мне казалось, лишь деток знатных семей допускают до участия? - Признаться, я слышу впервые об этом, - Анна почувствовала, как сердце ее уколола тревога, но при этом яркая улыбка ее не дрогнула ни на миг. - Но так или иначе я настроена решительно. Хочу во что бы то ни стало пробиться в участники. - В участники, говорите? - мужчина хитро подмигнул ей, сворачивая листок и протягивая его девушке обратно. - Ишь вы какая! Ваши слова звучат так, будто вы уверены, что сам конкурс выиграете без проблем! Очень самонадеянно, не находите? Анна засмеялась и положила ладонь на тубус, что располагался все это время меж ее ног. - Я уверена в своей победе, - промолвила она. - Ключ к ней кроется в моем таланте. Его Величество и не представляет, какой сюрприз его ожидает с моим появлением. Обещаю вам, вы еще услышите мое имя, запомните его хорошенько: Анна Саммерс. Мужчина оглушительно расхохотался, и Анна вторила ему веселой усмешкой. - Ну что ж, Анна Саммерс, даю вам слово, я запомню ваше имя! И только попробуйте проиграть, будете должны мне, скажем... десять крон! - Знайте тогда, что через пару лет я достану вас из под земли, чтобы получить эти десять крон в свою собственность... или же вам придется самому меня найти. - Прошу прощения, - подал голос вдруг беловолосый юноша. - Я не совсем понимаю, о каком конкурсе вы говорите... какова его суть? - Парень, ты в самом деле, что ль, не слышал о том, что за дерзость выкинул наш король пару месяцев назад? - изумился грузный мужчина с усами и хлопнул парня по плечу, так сильно, что тот едва не встретился лицом с собственными коленями. Анна, не удержавшись, хихикнула. - Он открыл нечто вроде частной школы аж при дворе! И собирается отобрать нескольких лучших молодых людей для обучения в стенах дворца Эренделл! При этих словах Анна явственно ощутила, как ее пронимает дрожь, и она прикрыла глаза, осторожно обняв саму себя за плечи. Непонятный жар, приятный и ласковый, взыграл в ее груди. Из под опущенных век она обратила свой взор к беседующим мужчинам; небольшая улыбка украсила ее уста. - Не знаю уж, что ожидает кандидатов, и честно признаюсь, я не представляю, как именно вы собираетесь пробиться туда, Анна Саммерс, ведь на конкурс могут попасть лишь лучшие из лучших... я слышал, что участвовать собираются принцы и принцессы других стран!.. - Я намерена попасть туда любой ценой, - поразительно просто и смело ответила Анна, вызвав у добродушного дядьки очередной взрыв хохота. - Извольте видеть, да она точно пробьется с таким настроем! Помяните мое слово! Почему-то Анна чувствовала себя крайне довольной собой: улыбку с ее лица стереть было невозможно. В качестве ответа она молча кивнула, а затем посмотрела вдаль, вглубь отдаляющихся все больше и больше с каждым рывком лошадей, которые тянули их повозку, холмов; на них начала опускаться тьма, стирая последний блеск солнечных лучей с поверхности земли. Анна смотрела, и душа ее наполнялась каким-то неясным счастьем, таким теплым и уютным... было трудно понять, что оно значило. Но ей почему-то казалось, что так должен себя чувствовать тот, кто возвращался домой.***
- Скажите, Анна... откуда вы родом? Шла вторая ночь их пути. Анна могла бы поклясться, что чертов тюфяк ни капли не помогал против постоянных скачков колес повозки по камням и ухабистым местам: ее поясница нещадно ныла, и она молила всех богов о том, чтобы эта поездка скорей окончилась. Ей не терпелось остановиться в какой-нибудь столичной гостинице и развалиться со всеми удобствами на большой, мягкой постели... что было во много, во много раз лучше, чем спать на матраце, набитом соломой! То, что сперва казалось ей романтичным и захватывающим приключением, в конечном итоге обернулось какой-то пыткой. Тем не менее она, укутавшись в свой пиджак и прижав сложенные в коленях ноги к себе, уперлась спиной в борт повозки и натянуто улыбнулась светловолосому пареньку, что обратился к ней (его звали Арно, напомнила она себе): - Я еду из Нарвика... но откуда я родом, сказать не берусь. - Отчего так? - Видите ли, Арно... я сирота, - мягко ответила Анна. - Меня нашли близ того местечка, когда мне было... лет пять, пожалуй?.. В общем, нашли меня совсем одну, без какого-либо имущества. Никто не знал, откуда я взялась. Отдали меня в ближайший приют. Там я и выросла. А где я конкретно родилась, увы, не могу знать... - Ох, мне жаль слышать это, - с некоторой долей сожаления произнес негромко Арно. Он старался говорить тихо, так как ночь уже давно вступила в свои права, и бодрствующих в повозке не было, - лишь Анна и он. Их добродушный усатый сосед, которого звали Йорген, спал без задних ног. Анна даже завидовала его способности спать, совершенно не обращая внимания на трясущуюся от каждой кочки повозку. - На самом деле... это не такая ужасная судьба, как может показаться, - слабо улыбнулась Анна. - У меня было неплохое детство... хоть его и нельзя сравнить с детством обычного ребенка, у которого есть семья, разумеется. Да и кроме того - вы не представляете, сколько мне пришлось работать, чтобы накопить денег ради побега из детского дома... чтобы иметь возможность снять комнату в столице... Так или иначе, не буду о грустном. Вчера мне исполнилось восемнадцать, и я, наконец, получила юридическое право покинуть приют, - тут она скорчила кислую мину, - и получить скромное материальное пособие от нашей управляющей. Нет, правда, очень скромное. Арно усмехнулся при этих словах и задал свой следующий вопрос: - Но почему вы тянетесь в Эренделл, Анна? Почему этот конкурс так важен для вас? - Ну... прежде всего, видели ли вы человека, который не хотел бы из бедности нырнуть тут же в роскошь? - поежившись и закутавшись плотнее в пиджак, спросила Анна. - Готова спорить, что нет. Ну и во-вторых... во-вторых... Могло показаться на миг, что Анна словно выпала из реальности: взгляд ее устремился вдаль, во тьму, в которой терялась уходящая дорога. По ней и ехала повозка, оставляя свежие борозды следов. Помолчав несколько секунд, она заговорила. Голос ее был надломлен и непривычно печален. - Я крайне плохо помню свое детство до того момента, как я попала в приют. Но, знаете, мне каждую ночь снятся сны... Право же, это такая глупость, но эти сны ни на что не похожи, они, прямо как воспоминания давно забытого прошлого, врываются в мою голову по ночам... Я помню столицу, как бы дико не звучало это, я помню Эренделл... И я почему-то помню... дворец... - Мне снится, как я в окружении каких-то людей, родных мне до боли в сердце, играю в снегу... Мне снится, как я... катаюсь на коньках в огромном зале! Какая бессмыслица... - Почему-то я верю, что мои родные могут быть там... но даже если я не найду их, - взгляд Анны стал пугающе решительным; она до треска ткани сжала в кулаке рукав пиджака. - Даже если их не будет там... я все равно искренне верю: Эренделл - это мой дом. Я родом оттуда, я чувствую это. Эренделлов дворец... может ли быть, что он?.. - Такая вот история, мой милый мистер Арно.***
Ночь унесла ее сознание в сон достаточно быстро, хоть повозка тряслась столь же беспощадно, что и день ранее, и совсем не способствовала скорому засыпанию. Могло создаться впечатление, что она скучала по чему-то, что могла увидеть во сне. Или по кому-то. О, да, она провалилась один из тех снов. Ей в очередной раз снился зал, который за многие ночи отпечатался в ее памяти накрепко. Ничто не смогло бы стереть это воспоминание из ее ума, сколь много раз не пытайся кто-либо это сделать. Под ногами ее звенел лед, которого просто не должно было быть ни в одном настоящем замке. Однако он был здесь, в этом гигантском дворцовом зале, и она радовалась ему, словно старому знакомому. Снег падал прямо с потолка. И она не одна была в этом зале. Было еще существо, которое невозможно было нормально разглядеть. Сколько раз видела она его во сне, но, как бы она ни старалась, никогда не могла рассмотреть его лица. Оно имело хрупкую, девичью фигурку, и всегда было безмерно близко, совсем рядом с нею. Лишь руку нужно было протянуть, чтобы коснуться волос существа, что ослепляли своей белизной. Это явно была маленькая девочка. Если бы только они могли подружиться... В любом случае, она почему-то знала: если бы она захотела коснуться руки этого расплывчатого существа, то обнаружила бы кожу его холодной, практически ледяной. Затем произошло то, что происходило каждую подобную ночь. Фигура приблизилась к ней еще сильнее. Руки ее должны были быть холодными, она знала это, но вопреки всему... От нее веяло теплом. От нее веяло домом. Она ощутила, как холодные губы коснулись ее волос. И тогда белый несмываемый снег поглотил медь ее локонов, волосок за волоском. По какой-то причине это сделало ее счастливой настолько, что улыбка даже сквозь сон тронула ее губы. Если Арно или Йорген это заметят, могут возникнуть вопросы.