«Здравствуй, Дэмиан. Уверен, за те годы, что прошли после изгнания всех пришельцев и «их отпрысков» с Земли, ты сильно подрос и возмужал. Думаю, теперь ты даже, наконец-то, стал выше меня. Да, уверен, так и есть. Я тоже не стою на месте. Теперь не такой «тощий», как раньше. Ну, думаю, на этой голограмме видно. Я слышал, у вас все поменялось, власти ужесточили законы и все такое. Надеюсь, это не сильно сказалось на вашей жизни. Надеюсь, у тебя все хорошо. А мы… Нас с папой хорошо приняли, несмотря на то, что мы совсем не похожи на марсиан. У нас тут милое жилище, папа работает в… Ну, наверное, это можно назвать газетой в каком-то роде. В общем, он снова журналист. А мне приходится учиться всему заново, но, благодаря папиной репутации и доброте местных, мы смогли позволить себе мое домашнее обучение. В этом смысле я немного стал как ты, да? Ха-ха! Даже не знаю, на самом деле, зачем я все это говорю, зачем записал эту голограмму. Ты ведь наверняка удалишь запись, как только поймешь, что на ней нет «важной» информации. Ты всегда гонишься только за важной информацией по делу, отметая любой возможный эмоциональный фон. А я просто… Просто хотел сказать, что скучаю.»
И в самом деле, а сколько же уже прошло с тех пор, как Лигу Справедливости объявили вне закона и всех героев упекли за решетку, а пришельцев отправили в родные края? Лет десять, не меньше. Джон не был в этом уверен – на Марсе время текло иначе, все было по-другому. Все было иначе. Все было в новинку. И, в первую очередь, в новинку было то, что ночами в окно спальни Супербоя больше не заскакивал полный энергии и решимости Робин. Они не сидели больше на краю высоких зданий, жуя сэндвич, приготовленный мамой. Мама… Джон ужасно скучал по ней и жалел, что она не смогла отправиться с ними. Здесь, на Марсе, было хорошо. Здесь всегда тепло и жители добрые, у Джона тут много друзей, которых можно было не бояться покалечить, или напугать. Здесь было хорошо, они с отцом часто проводили время вместе, чего сильно не хватало там, на Земле, но все же… Юный Кент иногда, перед сном, вспоминал, как было хорошо и там, на Земле. Было хорошо в дождливую погоду просто сидеть с геймпадом в руках, смеясь над тем, как злится Дэмиан от того, что его обыграли в стратегии. Это было ударом по его эго. Было приятно иногда и завтракать вместе, делиться одеждой, когда Уэйн вдруг оставался на ночь. Было приятно даже закрывать его от пуль, как бы это ни было больно, порой. Было даже приятно краснеть перед мамой, не зная, что ей сказать, когда вернулся позже обычного. На Марсе у Джонатана полно друзей и все они классные, с ними весело. Но это все не то. Он все еще скучал по Уэйну, потому что…«Привет, Дэмиан! Ты наверняка не прослушал и половины прошлого сообщения, но я решил записать новое. Даже если тебе не интересно, просто поставь передатчик и займись своими делами, а я буду болтать на фоне. Совсем как раньше, да? Ха-ха. Да, я помню. Хоть ты и считаешь меня дураком, но я всегда знал, что ты меня не слушаешь и половину слов пропускал мимо ушей. Но это было так приятно, просто говорить с тобой, даже если ты не слушаешь. Хотя, знаешь… В последний год, мне кажется, ты все же начал слушать, просто, по привычке, делал незаинтересованный вид. И это тоже было здорово. Это даже лучше! Я скучаю по нашим разговорам.»
Наверное, в какой-то степени, но все же они сближались. День за днем, дежурство за дежурством. Сперва они были знакомыми, потом стали напарниками, а вскоре друзьями. Дэмиан даже, казалось, начал ценить общество Супербоя. Он уже не бросал его, когда «Юные Титаны» нуждались в своем лидере. Стал звать с собой. Но Джон часто отказывался, зная, как Дэмиану хотелось оставаться центром этой маленькой вселенной. Обычно, ссылался на кучу домашки и желал ребятам удачи, а потом просто летел домой. Как и родители, Джон и Дэмиан стали идеальной командой. Они не докучали друг другу, умудрялись едва ли не угадывать желания. И, наверное, в тот переломный момент, незадолго до изгнания пришельцев с Земли, Дэмиан тоже просто угадал желание напарника и, не найдя причин отказаться, исполнил его.«Хэй, привет! Да, это снова я со своим дурацким сообщением «ни о чем». Представляешь, одна девчонка тут призналась мне в любви! Сказала, что, хоть мы и с разных планет, совсем не похожи и все в таком духе, но я очень классный и что я ей очень нравлюсь. Я не нашелся, что ей ответить, честно говоря. Сказал только, что она тоже очень милая, а потом меня спас звонок папы. Тем же вечером, знаешь, я гулял один и думал о всяком. И… Я вспомнил кое-что. Помнишь, тот случай, когда мы поймали Капитана Бумеранга, а потом смотрели с крыши банка, который он пытался ограбить, на то, как его задерживают? Это был классный вечер. Мы сделали хорошее дело, и у меня еще оставалось время до того, как я должен был вернуться домой. Я помню, как болтал и болтал, восторгался, как ты ему подножку, а я его бах. Помнишь, как восторгался тем, как его бумеранг разбился об меня в щепки? Ха-ха-ха! Так смешно было, у меня даже сердце забилось чаще, я будто заново переживаю тот восторг! И еще я помню… Как вдруг замолчал, смотря на тебя. Я очень долго смотрел и молчал, а потом покраснел и отвернулся, теребил край плаща. А ты так просто… Ты так запросто повернулся и поцеловал меня, будто делал это сто раз! Это было так здорово…»
Если бы кто-то, когда Джонатан и Дэмиан только познакомились, сказал Джону, что вот этот заносчивый ворчун украдет его первый поцелуй – Кент бы громко рассмеялся ему в лицо. Звонко, задорно, прямо до слез. Вот так хохма! Но кто бы мог подумать, что через несколько лет Дэмиан запросто поцелует его и… Джону это понравится. В тот момент смутился даже Уэйн. Обозвал Супербоя идиотом и отвернулся, хмурясь так, как умеет только он, и поджимая губы, незаметно проходясь по ним кончиком языка, будто забирая последние остатки привкуса чужих губ. А Джон… Джон сидел и ошарашенно пялился перед собой. Он никогда не думал об отношениях, ему никогда еще никто не _нравился_. И он не знал, как это бывает и что общество считает плохим и неправильным. Он чувствовал, как трепещет сердце от неловкого поцелуя и как легко летится по небу до дома после всего этого. И ему казалось это правильным. В конце концов, разве может быть плохим то, что делает тело таким легким и будит весну на сердце.
Однако, Кент и подумать не мог, как эта пробужденная весна потом делает больно. Он видел, как в фильмах разворачивались грустные душераздирающие драмы, он видел, как от боли разлуки плакали даже мужчины в этих фильмах, но тогда еще подросток и представить себе не мог, насколько это действительно больно. В момент разлуки и даже спустя долгие годы после нее.— Джон, идем, - Кларк, бросив последний взгляд на супругу, кладет широкую ладонь на плечо сына. Он старается держаться строго, старается не потерять лица, ведь они все, включая Дж’онна и Мг’анн, погружались на корабль под прицелами сотен камер, на глазах тысяч людей. Нельзя было показать, что совершенно идиотский поступок правительства бьет по самому больному. Нельзя было показывать, что несокрушимые герои Лиги чувствуют эту боль. — Нет, пап, - голос еще такого юного Джона дрожит, и мальчишка вырывается, бежит к Робину, скорбно склонившему голову рядом со своим отцом. -– Я не хочу уходить! — он крепко обнимает Робина, прижимается, цепляется пальцами за черный плащ, будто за спасательный круг. И Дэмиан обнимает его в ответ, его пальцы тоже сжимают одежду Супербоя. Лишь на мгновение он позволяет себе показать эту привязанность, свою слабость, свою скорбь. — Я не хочу… — мальчишка шмыгает носом, зажмуривается, закусывает губу. И смотреть на это больно даже Человеку из Стали, даже Бэтмену. Они обмениваются понимающими взглядами. Они знают. Они все давно знают. Однако отцы все же берутся за своих детей – Брюс кладет ладонь Дэмиану на плечо, и тот отпускает свой Супер буран, который в силах был оттащить лишь Кент, которому пришлось сгрести сына в охапку. — Сынок, пожалуйста, мы не можем сопротивляться, — негромко, в самое ухо подростку говорит Кларк, но младший и слушать его не думает. — Нет. Нет, пожалуйста! — Джонатан тянет дрожащие руки к Робину, которого, кажется, и самого дрожь проняла, пока его на руках уносит отец, прижимая к себе, но не давая вырваться. — Робин! Робин! Криптонцы вместе с марсианами скрываются на борту корабля, репортеры, под общие тяжелые вздохи всех невольных наблюдателей этой картины, в камеру говорят о том, что вот и покинули Землю инопланетные члены Лиги. Кто-то из них спрашивает, так ли это хорошо; кто-то злорадно ухмыляется и говорит, что давно пора; а кто-то акцентирует внимание на том, что, может, стоило сперва обмозговать все это получше? Ведь и у инопланетян есть чувства. Еще до того, как корабль марсиан оторвался от земли, Робин скрыл лицо капюшоном и покинул площадь, не имея больше ни желания, ни сил смотреть на это.
«Хэй. В связи с последними событиями, я тут вдруг вспомнил день нашего расставания. Знаешь, после всего этого отец не одну и не две ночи просидел, обнимая меня покрепче, чтобы я, из-за избытка чувств, не управившись с силами, не разнес все вокруг. Папа все знал, представляешь? И он поддерживал меня, пока я не начал справляться с этим сам. Думаю, твой отец тоже все знал. Он ведь помогал тебе, правда? Уверен, он не оставил тебя с этим наедине. Ты очень сильный, Дэмиан. Но даже сильным иногда нужна поддержка. Знаешь, мы недавно связывались с мамой. Она сказала, что с нашего «изгнания» прошло уже ровно десять лет, три месяца и двадцать три дня. Подумать только. Столько времени прошло. А пролетели годы, как пара месяцев. Или просто это здесь все так. Хах. Знаешь, несмотря на все то время, что уже прошло, несмотря на то, что, говорят, время лечит… Мне все еще очень грустно. От того, что тогда нам пришлось улететь, от того, что мы не выходим с тобой на связь, от того… Я не могу тебя забыть, Дэмиан. И мне очень грустно и больно от того, что я не сказал тебе кое-что очень важное. ‘ana ‘ahbik*.»
*‘ana ‘ahbik - (араб.) Я люблю тебя.