в бесконечность и далее

– Я эту птицу уже видела, – Розэ скрещивает руки на груди и упирается взглядом под потолок, где помутневшие от времени стёкла пропускают солнечных лучей ровно столько, чтобы хватило разглядеть маленький пернатый профиль. – Неделю назад, не меньше. Обычно они вьют гнёзда снаружи, там удобнее. Этой, значит, здесь понравилось. Дженни неохотно отрывается от пробирок и запрокидывает голову наверх. На далёкой маленькой точке, скачущей по веткам прямо под потолком оранжереи, с её зрением сосредоточиться сложно, но Розэ подсказывает («акация, клён, теперь на женьшене»), и в итоге она находит её среди раскидистых ветвей маньчжурского ореха. Спустя столько лет жизни с Розэ под одной крышей различать растения у Дженни уже получается вполне себе достойно, а животных всё ещё нет, и уж на таком расстоянии – тем более, но для неё важность этой информации находится где-то на уровне изучения латыни. Розэ, кстати, латынь тоже не знает. – Мы обе понимаем, что будет дальше. Как только она устроится здесь, ты назовёшь её «Фрэнк Синатра» и объявишь своим ребёнком. Когда в гнезде появятся яйца, это будут твои внуки. Им ты дашь имена в зависимости от их количества. Например, если будет один, то Луи. А пятерых назовёшь Энди, Дирк, Глен, Джошуа и Карл. Розэ улыбается. Если б раньше в какой-то момент появился парень, который упомянул бы при ней любого из джазовых музыкантов и Big Bad Voodoo Daddy в частности, она бы не раздумывая, наверное, вышла за него замуж; вот только теперь для этого уже поздно – в горе и в радости она уже поклялась впахивать на любимой (неблагодарной) работе. Точнее, это было бы работой, если б им платили. – И назову, если успею первой. Вы искать не полезете, но найдёт Лиса – и все мои внуки будут Эсмеральдами. – Ничего не могу с собой поделать, она горячая, – спальник на стоящем напротив стола Дженни диване начинает шевелиться; Лиса свешивает к полу руку и тыкается лбом в выкрашенную в богомерзкий оттенок оранжевого обшивку. – И, как бы я ни любила другие мультики с наших кассет, она круче принцесс, круче героев, круче всех. – Предполагалось, что ты спишь. – Предполагалось, что вы не обсуждаете моих вайфу без меня. Лучше бы неписанный свод их правил перестал уже быть неписанным: соблюдать все слишком трудно как минимум потому, что одна треть забыта, вторая ещё на стадии формирования (придумывает почти всегда Лиса, а лучше бы занималась делами) звучала шуткой, а последняя в принципе является пыткой. Например, правило номер никто не считает, какая разница: смотреть кассеты они обязаны всегда вместе. Учитывая, что в обсерватории, где они обосновались, фильмов разных жанров и времён нашлось около пятнадцати и каждый из них они успели выучить наизусть, любая высказанная Лисой идея прогнать какую-нибудь ещё разок встречалась с энтузиазмом меньшим, чем встречное предложение Дженни облить себя бензином на соседнем пустыре и поджечь. – Я собираюсь закрыть глаза сейчас и проспать ещё примерно через сто двадцать шесть часов. Но если кто-то принесёт еду, вы знаете, где меня найти, – Лиса, кряхтя, заползает обратно в спальник с головой. Ей с работой повезло меньше всего. Когда поддержание в хорошем состоянии корабля, на котором они добрались на Землю – единственная обязанность, а он никак не ломается, чувство собственной бесполезности со временем начинает давить на мозг. Вышло так, что на борт они перестали возвращаться сразу после того, как обнаружили, что всего в пятиста метрах от станции, где приземлились, есть пригодные для жилья здания, в которых удобно будет разместить оборудование: заброшенная оранжерея – специально для Розэ, старая обсерватория – бесполезная, но уютная, – для всех сразу, и никаких радиоактивных местных жителей в радиусе как минимум ближайших нескольких километров, что само по себе хорошо, потому что никто не знает наверняка, во что превратились нынче остатки землян и насколько они опасны. – Ещё чего, – отвечает Дженни, отодвигая подальше от края стола свои рабочие инструменты (не то чтобы работающие в полевых условиях мальчики не смогли набрать ещё воды из моря, чтобы привезти для изучения, если с этой партией что-то случится, но всё-таки) и угрожающе поднимаясь. – Сегодня твоя очередь готовить, не пытайся это на нас сбагрить. – Я работала допоздна, – притворно воет Лиса, зарываясь глубже, но Розэ врывается в игру с запрещённым приёмом, цепляя лежащий на плоском диванном поручне комикс. – Тогда у тебя не найдётся сил даже на чтение, поэтому я заберу твоего... «Аквамэна»? Зачем ты читаешь это, если у тебя есть Дженни? Она тебе столько про воду расскажет, что ты сможешь сама книги писать. Я попрошу Джису заняться готовкой сегодня, сама почитаю, а вы тут пока обучайтесь. – Стой! – в попытке быстро вскочить Лиса путается в спальнике и наворачивается с дивана. Через пятнадцать минут рагу уже тушится на переносной плитке, установленной в самом большом помещении обсерватории, пока Розэ удовлетворённо осматривает по очереди каждое своё растение, коих и вне оранжереи у неё предостаточно. – Как у вас получилось? – спрашивает Джису, созерцая Лису, сидящую на столе рядом с плиткой и умудряющуюся одновременно читать свой комикс и перемешивать рагу. Дженни жмёт плечами. Розэ отвечает: – Манипулирование, – и Лиса закатывает глаза. – И теперь так будет всегда, потому что всё, что вы скажете, будет использовано против вас. Кто-нибудь хочет поговорить о чужих вайфу? – Молчи! – Лиса давит на лопатку слишком сильно и чуть не смахивает всё на пол одним неловким движением. – Ты не даёшь мне смотреть кино, забираешь мои комиксы вместе со смыслом жизни, и сейчас, когда я уже готовлю, что тебе ещё нужно, монстр? Розэ смеётся. – Только чтобы так было и впредь. Джису, несмотря на то, что очередь не её, вертится вокруг сковороды, не отходя ни на минуту. Дженни не берётся решать, из-за обеспокоенности ли это судьбой их обеда или в принципе всем, что делает Лиса, которая с каждой минутой читает всё более сосредоточенно и вовсе не поглядывает на Джису украдкой – это так, контроль обстановки, – но вот Розэ на этот счёт для себя выводы уже сделала точно, потому что выглядеть такой заговорщицки довольной даже для неё необычно. – Знаете, я надумала ещё кое-что. Вы могли бы помочь мне с... Но вдруг, перебивая её и трещание масла, комнату режет громкое «получено новое сообщение». Дженни машинально оборачивается на Джису, а та с ужасом в глазах смотрит на неё в ответ. Розэ застывает у одного из растений с ножницами в руках, словно позирует для какого-то из тех беспричинно популярных на Ковчеге журналов с фотографиями эстетики повседневности™ на обложке, копирующей быт раннего человечества. «Мы в заднице, – подытоживает Дженни. – Они все понимают, но не подают виду. Мы в заднице.» Лиса опускает на колени комикс и спрашивает озадаченно: – Это откуда было? Вы же тоже слышали? Началось. Что именно такого в этом всём, раз им жизненно необходимо было завести от неё секрет – непонятно, но теперь, судя по обречённому взгляду Джису, их прижали к стене. Они – все трое, – молчат в эти долгие секунды, пока Лиса бегает взглядом от одной к другой в ожидании хоть какого-нибудь ответа, но даже если теперь придётся всё рассказать, Дженни это делать точно не намерена. Как, видимо, и Розэ, которая откладывает ножницы подальше и принимается как ни в чём не бывало орошать свои цветы из лейки. – У меня, – начинает Джису несмело. – установлена программа для связи с командованием на случай чрезвычайных ситуаций. – У тебя где? – Лиса улыбается, толком не понимая, чему, и посматривает вокруг в поисках мигающих лампочек или какой-то принципиально новой фичи, которую Джису с её изобретательскими способностями могла вкрутить во внутренности обсерватории, но ничего не находит. Неудивительно – она ищет не там и совсем не делает признание легче. – В моей руке и... по большей части левом полушарии мозга. – Я не понимаю, – Лиса смотрит теперь уже на Дженни, и возможностей не встревать не остаётся. Она уже открывает рот, чтобы в свойственной себе манере со всеми неприглядными подробностями объяснить, как всё сложно и запутанно, но Розэ успевает быстрее. – Кибернетика, милая. Джису частично робот. Постарайся отнестись к этому попроще, она не очень любит этот факт. У нас была причина не рассказывать, но давай об этом попозже, хорошо? Что там за срочное сообщение такое, раз они задействовали прямой канал связи? Джису закатывает левый рукав, и кожа от запястья до локтя у неё загорается множеством голубых кнопок. Пара нажатий – и невыразительный компьютерный голос неясно откуда зачитывает без выражения и ударений: «Говорит начальник управления проектом Moondust. Код 1202-0137. Приступить к подготовке немедленно, выполнить по прибытию остальных членов экипажа. Если на борт понадобится более трёх часов, ничего и никого не ждать. Вам пора домой, ребята. Подтвердите». Лиса смотрит вперёд. Джису моргает, и её левый глаз загорается голубым. Дженни не видела этого чертовски давно, и оно по сравнению с их ежедневным бытом выглядит так пугающе футуристично, что не получается отвести взгляд. – На связи экипаж борта номер четыре. Код 1202-0137 принят и будет приведён в исполнение за срок не более трёх часов. Подтверждаю. Подсветка гаснет. Розэ ставит лейку на стол. – Ох. Так нам уже пора? Проблема путешественника номер один: ничего не влезает в чемодан. Раньше точно те же вещи отлично помещались, было даже свободное пространство, а теперь всё будто бы раздулось, как те игрушки, что становятся из крошечных большими, когда надолго замачиваешь их в воде. Дженни несколько раз напарывается на Розэ в коридоре, и та постоянно извиняется за это: – Они так разрослись, я и представить себе не могла! В её руках – то горшок папоротника, то бегония, то стеклянная банка со связанными лентой стеблями бамбука. Дженни успевает сказать только «лишь бы поместились на корабль», а Розэ уже скрывается за очередным поворотом, причитая «а я уж как на это надеюсь». Место, ставшее их домом на последние шесть лет, пустеет понемногу с каждой минутой: не считая Розэ, которая пытается перетащить весь свой цветник, включая неуставные растения, которые у неё получилось вывести как бы случайно, и Дженни, которая бегает туда-сюда с пробирками, тетрадями и вычислительной техникой, есть прагматичная Джису с дополнительным оборудованием остальных членов команды, что пообещали прибыть в скором времени, и Лиса, стараниями которой помещения и коридоры корабля наполняются буквально всем, что посмели пропустить остальные. – У нас уже есть проигрыватель, так что, может, эту громоздкую штуку ты оставишь здесь? – Ага. Конечно. А Розэ – свою герань. Обсерватория громким эхом распевает песни с пластинки Svend Asmussen and His Quintet; музыка – громкая, уютная, с помятыми временем голосами делает что-то непонятное с атмосферой, и когда игла доходит до You're My Sunshine, Дженни решает, что всего этого просто не может происходить, но в прострации продолжает собирать вещи. Сны заканчиваются однажды; у них будет ещё много времени впереди, когда утром они проснутся в своих кроватях. Подумать только – им придётся уехать. Ха, да чего бы? Оставшийся экипаж (полевая группа из четырёх парней: врач, геолог и два пилота, один из которых из-за нехватки людей по совместительству ещё и капитан их корабля) внимает позывам и добирается до обсерватории на исходе второго часа. В их ожидании время тянется патокой; неловкости такой, как сейчас, между собой девушки не чувствовали даже во времена, когда их только представили друг другу. «Вы ничего не получите, кроме бесценного опыта, понимаете же? – сначала ответственный за проект боялся спугнуть их и других – не больше шестидесяти человек всего, очень мало для масштабного космического исследования, – но со временем дошёл до того, что обо всём худшем, что могло их ждать, говорил в открытую. – Безрассудная молодёжь. Хотите романтики – ступайте смотреть фильмы! Здесь вас ждут только тренировки и бессонница, а там – лихорадки, скука и абсолютная подотчётность!» Кого-то он и правда до того запугал, что из программы люди выходили уже на финишной прямой, когда комплектовались экипажи. Розэ сказала как-то, что это всё потому, что он по-своему полюбил их, а выразить это иначе не мог. Может, жизни тех, сдавшихся, сложились хорошо и они ни о чём не жалеют. Дженни не смогла бы так, но всё же – ей правда следовало взять с собой фильмы. Жаль, что вещи не кажутся такими уж важными, пока не начинаешь отчаянно в них нуждаться. Как бы ни было плохо подслушивать, здесь Джису против своей воли на шаг впереди любой из них. Ей приходится сидеть прямо напротив граммофона и заставлять себя не вслушиваться, пока в паре комнат от них Розэ объясняет Лисе, почему они поступили так, как поступили. Дженни позорно думает, что не смогла бы объяснить всё это так же доступно и быстро, не усугубив ситуацию. Отец-робототехник, несчастный случай за несчастным случаем, и вот маленькая девочка, которая просто хотела тоже делать полезные для целого человечества вещи, становится на какую-то долю кибернетическим механизмом – как такое вообще можно нормально рассказать? И как она объяснила бы, что они с Розэ сами обо всём узнали практически сразу, во время единственной проверки связи в первый же месяц на Земле, а потом сохранили секрет только потому, что Джису просто попросила их больше никогда не упоминать об этом? «Пусть вы знаете, но Лисе не говорите», – нет никаких шансов, что она воспримет это как-то ещё. – Всё, все здесь, – голос одного из прибывших членов команды – свободный, радостный, – раздаётся по громкой связи, и Дженни поднимает иглу, не давая голосу Свенда Асмуссена закончить последнюю песню с пластинки, которая продолжает беззвучно крутиться под безучастным взглядом Джису. – Пилоты – на места, остальные по капсулам. Мы отбываем. – Увидимся, – Дженни гладит Джису по волосам, проходя мимо, и не решается ничего больше говорить. Пройдёт время, и они разберутся. Всё будет в порядке. Ложась в камеру для криогенного сна, Дженни думает о своей семье: на Ковчеге её ждут мама, маленький братишка и отец, второй в династии после деда, кто смог побывать в открытом космосе. С таким наследием невозможно жить спокойно, потому что каждый день отчётливо понимаешь, что человек, который прямо сейчас заливает молоком твои хлопья, за несколько лет до этого был там, куда попадают только избранные, а его голосовые отчёты, писавшиеся экспромтом в реальном времени, до сих пор можно найти в архивах – безумные ощущения. Она ввязалась в это, чтобы стать частью истории тоже, но теперь всё отчего-то стало таким сумбурным и странным. А ещё в их оранжерее собиралась вить гнездо птица. Но об этом, просыпаясь, Дженни уже ничего не помнит. Последствия заморозки от случая к случаю разнятся, и в этот раз то, что они так и не пообедали, внезапно становится плюсом: после пробуждения её мутит просто ужасно, подрывают затёкшие мышцы, а ещё чужие голоса звучат очень далёкими. До неё доходит только под душем: «я попросила ребят в случае чего разбудить нас пораньше. Ты в порядке?» – голос Розэ. «Приходите в себя, через пару часов начнётся», – второй пилот. Дженни переваривает информацию с трудом, но в момент, когда выходит из отсека с капсулами, чтобы найти кого-то и всё уточнить, это перестаёт быть важным. Когда автоматическая дверь, разделяющая маленькую проходную и коридор, съезжает внутрь стены, Дженни тысячу раз жалеет, что прошлый перелёт они провели в капсулах от отстыковки до приземления, не считая пилотов, которые просто страховали автоматику. К чёрту океанологию – надо было тоже идти учиться водить космические корабли. – Боже мой, – через огромные иллюминаторы на правом борту шаттла Землю видно как на ладони. Отсюда она – неописуемая. Яркий голубой шар с пятнами материков под белой облачной дымкой и скованными льдом полюсами; Дженни смотрела фотографии, знала, как выглядит планета из рассказов отца, но сейчас впервые увидела её такой близкой и настоящей. Ничего из услышанного прежде с этим и рядом не стояло. Те, кто остался на Ковчеге, предпочтя всему этому деньги, стабильность, безопасность – полные идиоты. – Она прекрасна, да? В руках Розэ – колба с ростками папоротника, а на белом халате следы от копания в земле. В этом халате Дженни последний раз видела её четыре или пять лет назад, когда им ещё казалось, что носить униформу – необходимо, ведь это лишний раз подчёркивает, какие они взрослые, ответственные люди. – Хорошо себя чувствуешь? – Розэ смотрит заботливо, но, Дженни знает, не она является причиной волнений на самом деле. – Погано, – и в воздухе виснет не произнесённое «а ты?». Розэ разворачивается к иллюминатору, и этот её взгляд знаком всему экипажу уже давно: Розэ всегда была влюблена в свою работу без памяти, и теперь, когда последним кораблям-экспедиторам Moondust велели покинуть планету, она лучше других понимает, насколько это плохой знак. – Я буду скучать, – добавляет Дженни тихо, поворачиваясь тоже. Они, вроде, уже давно привыкли, смирились, что этот день однажды наступит, но теперь, когда он в самом деле настал, никто оказался не готов. И она бы хотела сказать, что, быть может, всё не так плохо, а Розэ бы точно хотела это услышать; но Дженни не любит лгать. Даже ради правого дела: они нисколько не дети, чтобы тешиться сказками и уповать на лучшее. – Джису? – Лиса появляется из-за поворота и доходит до них быстрым шагом, восстанавливая сбитое дыхание глубокими вдохами, и говорит снова. – Вы видели Джису? Я не могу найти. Свет от ламп в коридоре приглушается, иллюминаторы тонируют свет с той стороны, – система безопасности, – и по помещениям корабля разносится эхом голос первого пилота. «Вот и всё, друзья. Отложите ваши дела и посмотрите, что происходит по правому борту. Из известных нам людей никто и никогда не наблюдал подобного прежде, и я прошу вас о минуте молчания: в честь нашего настоящего дома и всего и всех, кто там остался». В динамиках после секундного перерыва начинает звучать You're My Sunshine – чуть чище, лучше, чем воспроизводил граммофон. Дженни продолжает смотреть вперёд, – туда, где была вся их жизнь прежде, – и не может отвести взгляд. Планета обгорает, будто одуванчик, рядом с которым чиркнули зажигалкой. Никакого будущего, никаких новых надоедливых цветков повсюду, никакого исполнения желаний. Колба с проросшими семенами звонко разбивается об пол, и, оборачиваясь, Дженни видит, как Розэ опускается рядом, закрывая рот рукой, но не издаёт ни звука. На глазах Лисы наворачиваются слёзы, и она почти сразу начинает задыхаться от них, но вдруг срывается на крик, бессвязный и громкий, а потом бросается вперёд и бьёт стекло иллюминатора – раз, другой, третий. Дженни пытается всё осознать, но не может: у неё всегда было туго с принятием фактов. Как-то так выглядела начальная сцена в «Бэмби»?.. Наверное, нет, но много лет назад у неё точно так же не выходило понять, что, чёрт возьми, вообще происходит. Джису осталась там. «Джису осталась там». «Мы должны вернуться». Голос Лисы эхом отдаётся в голове, но слова рассыпаются на бессвязные буквы, теряя смысл. На прошлых выходных они записывали видео домой. Прошлым утром вместе делали начос и обсуждали книги. Сегодня они с Лисой чуть не опрокинули рагу, и... забыли, кажется, в итоге его на плите. Джису осталась там. А они улетели. – Ничего не изменится, даже если ты разобьёшь его, – Дженни говорит себе под нос, но Лиса слышит. Непонятно, каким образом, но слышит всё-таки. Она замолкает, обессиленно опускает руки и смотрит так, будто это Дженни столкнула Муфасу со скалы под стадо несущихся антилоп. – Как ты можешь, – голос Лисы звучит ниже обычного на пару тонов, она делает неуверенный шаг назад, и всё её отчаяние сосредотачивается в этих самых словах. – Она же... Лиса не продолжает, и это не требуется. Дженни сама всё знает без лишних напоминаний. За годы, проведённые бок о бок, они позволили себе достаточно откровений, чтобы назвать установившуюся связь по-настоящему важной, а теперь Дженни предлагает просто оставить её позади и продолжать путь к новой, благополучной жизни, как у тех, кто на это путешествие не решился в принципе. – Как это вообще могло..? – сбивчиво начинает Розэ, но голос пилота, дав Svend Asmussen and His Quintet закончить мотив, звучит по громкой связи вновь: «Лалиса, зайди, пожалуйста. У нас есть сообщение для тебя», – и Лиса, хватаясь за последнюю спасительную соломинку, без отлагательств срывается к кабине пилотов. Они ничего не пояснили, если задуматься. Планета погибла, но, может быть, есть шанс, что всё не так, как подумала она, что это – ужасное недоразумение. У Джису не было поводов. Ей незачем было оставаться, да и ребята – не дураки, они бы могли затащить её силой, в конце концов, но не дать сделать это. Присутствие всех членов экипажа проверяется перед отлётом, приказ насчёт трёх часов – чушь, это не имеет смысла, они бы дождались её всё равно, вздумай она куда-то уйти. – Где? – Лиса влетает в кабину с разбегу, больно задев не успевшую открыться до конца дверь. Капитан встаёт из-за компьютера и приглашает сесть на своё место; Лиса без вопросов делает это и, развернувшись к экрану, видит, как Джису суетливо оглядывается вокруг, сидя в каком-то отдалённо знакомом помещении. Не зная, с чего начать или что сделать, она набирает воздуха в лёгкие и смотрит в кадр, но, – Лиса успевает обрадоваться напрасно, – кажется, её не видит? «Лиса. Послушай. (с той стороны, наверное, нет монитора, поэтому она говорит в камеру, не видя отдачи, но знает ведь, что она здесь и слышит, знает) Всё не так, как ты думаешь. Я должна передавать информацию до тех пор, пока могу связываться хоть с одним из бортов, по возможности – до самой гибели планеты. Такова моя задача, и я знала, на что иду, с самого начала. Договор с командованием предусматривал это. Я должна была остаться, потому что кто-то... должен был хоть кто-то, понимаешь? И я – наименьшая потеря. Только дослушай до конца, пожалуйста, ты поймёшь позже. Ничего не пропало. Розэ сказала тебе не совсем правду, потому что (устройство для связи барахлит пару секунд; Лиса дёргается вперёд, толком не понимая, что может сделать, но картинка стабилизируется почти сразу) всей правды она не знала. Мой отец не мог позволить мне отправиться на Землю. Сколько бы процентов тела не было заменено на протезы, это не даёт бессмертия. Он думал, что я не понимаю, во что лезу, ведь прежде так и было всегда. Он сделал всё, что мог, потому что был уверен, что если я уеду, из этого путешествия со своей удачливостью я не вернусь. И в итоге (Джису смеётся нервно и всхлипывает на середине фразы) он так меня и не отпустил. Мои воспоминания записываются, Лиса, и будут переданы оригиналу. Может, они подотрут кое-что, включая этот момент, чтобы она была уверена, что сама побывала здесь, пока на самом деле спала в такой же камере, в какие я только что уложила всех вас, (позади нарастают фоновые шумы: возвышающийся за панорамным окном шаттл, на котором они находятся прямо сейчас, устремляется вверх, выплёвывая облако огня, поэтому на какое-то время Джису делает перерыв и смотрит туда, на него, несколько секунд, прежде чем повернуться) но ты точно будешь частью тех воспоминаний. Вы все. Каждый из дней за эти шесть лет никуда не исчезнет, хотя что-то наверняка подчистят и там, её мозг не выдержит сразу всё. Мне страшно сейчас, очень страшно, но это (Джису сводит брови и выдыхает уже спокойней) симуляция. Об этом не стоит волноваться. Я – дублёр, созданный заботливым отцом, стремящимся оградить от опасности глупого ребёнка, и я говорю это не потому, что он запрограммировал так, а потому, что знаю сама, мои алгоритмы позволяют мыслить. И сейчас я хочу попросить кое о чём от нас обоих. Он тоже хочет этого, я уверена, так что, пожалуйста. Будьте рядом, когда будете ей нужны, потому что такие объёмы данных не приживутся сразу, потребуется время и ваша помощь. Подождите, если сможете. Делайте всё, что считаете нужным. Однажды мы встретимся снова, и тогда, (она устало трёт глаза, и левый снова загорается голубым) тогда, надеюсь, вы не будете пялиться на меня, когда я свечусь, как сегодня утром, это очень напрягает. Вот, налюбуйтесь сейчас, только давайте без этого дальше. (шум шаттла превращается в лёгкий гул вдалеке) А ещё, может, мы сходим на какой-нибудь фильм, который видели хотя бы не больше пяти раз? «Касабланку» можно хоть разыграть по ролям, что угодно, но давай больше не будем её смотреть. Встретимся где-нибудь через два с половиной года и сходим на что-то новое, тебе подходит? У вас хватит времени, чтобы долететь, а у меня – чтобы нагнать разницу в возрасте, хотя и не всю. Если полежите в капсулах ещё годик-другой, скажу вам спасибо. Обещаю. Потому что к тому времени (Джису улыбается, но слегка мимо объектива камеры) ею уже буду я». Сообщение заканчивается, и капитан кладёт руку Лисе на плечо. Информации слишком много, она странная, личная, и видео это ему по-хорошему не стоило сначала смотреть в одиночку, но оно было в одном из приложений к только что переставшим приходить отчётам, и это вышло случайно. Они потеряли связь с Землёй, но было невозможно этому помешать. Единственный возможный путь – вперёд, обратно на Ковчег, к семьям, родным, друзьям, знакомым и питомцам, большинство из которых, вопреки названию самого большого колонистского корабля человечества, и не животные даже, а так, механические игрушки, стилизованные внешне под домашних зверей. Но после этой видеозаписи капитан ловит себя на мысли, что нет ничего поддельного: ни кошки, ни радости, когда она трётся о твою ногу. – «Где ты был прошлой ночью?» – спрашивает Лиса, не отрывая взгляда от экрана. – «Это было так давно, что я не помню», – отвечает Джису спустя четыре года. – Но про разыгрывание по ролям была шутка, давай придумаем что-нибудь новое.