Макробиология

Люди по-разному относятся к водной стихии. Для жителей деревень она — лучший друг и грозный покровитель, для горожан — смирный раб их маленьких прихотей, для транснациональных корпораций — бесноватый, но могучий источник ресурсов. Для меня она всегда была надёжным и заботливым поставщиком работы — микро- и просто организмы плодились и мутировали со страшной даже для самой эволюции скоростью, никогда не обделяя куском хлеба их верных исследователей и надзирателей. Работа биолога была моей страстью, болезнью и манией, как говорится, с младых ногтей. Ещё будучи подростком, я выгадывал лишние средства на карманные издания по зоологии, микробиологии и ботанике. В те дни ломающийся басок юношеского максимализма во мне бил в набат и провозглашал лозунги похлеще Рэдрика Шухарта: «Осчастливлю всех! И пусть после моих открытий никто не уйдёт обиженный!» Но со временем меня стали волновать вопросы куда более приземлённые, вроде «куда и как поступить», «хватит ли мне средств к существованию» и «можно ли считать актуальной теорию произвольного самозарождения жизни». С первыми двумя я худо-бедно разобрался, избрав себе путь океанолога, а вот поиски ответов на последний вопрос почти буквально свели меня в могилу. Разница только в том, что могилы мне так и не досталось. Но обо всём поподробнее. Мой последний проект привёл меня в аэропорт Инвернесса, а оттуда в Нэрн, где двадцать девятого июля в четыре часа пополуночи в заливе Мори-Ферт была замечена колония пиросом. Удивительные существа почти всплыли на поверхность и ярко светились в предрассветных сумерках. По словам двух местных жителей, вышедших в море проверить систему инженерной защиты около скал, выглядело всё так, будто под кромкой воды кто-то включил яркий ночник, померцавший секунд десять, а затем ушедший на глубину. Противоречащее многим исследованиям поведение моих «подопечных» взволновало чуткое и пламенное сердце исследователя. Я чувствовал себя на пороге заветного открытия. В этот злополучный день я был счастлив как наивный младенец, заполучивший вожделенную погремушку. Море было спокойно, уровень солёности говорил сам за себя и явно в пользу предположительного наличия колонии. Я нанял приличное судно и уже целую неделю таскался по водному зеркалу с небольшой командой, когда по левому борту мы заметили огнетелок на расстоянии трёхсот метров. Двое из нас нацепили акваланги и вернулись только через полчаса с ошеломляющими данными! К сожалению, видеокамера была подпорчена водой, поэтому этой же ночью было решено вернуться для более качественной съёмки невероятного по своей интенсивности свечения этих морских животных. Стояла полная луна. Судно легко рассекало кудрявые барашки волн, тихо покачиваясь из стороны в сторону. Ночь была безоблачная, и полотно неба было щедро усыпано крупными пригоршнями звёзд. Дойдя до отмеченных давеча координат, мы уже развернули необходимое оборудование, когда налетел ветер. В считанные минуты ласковые барашки вокруг нас с шипением встали на дыбы, и судно тряхнуло раз, другой, третий, я упал и кубарем покатился по палубе. Капитан вывернул штурвал, но судно не слушалось. Во всеобщей кутерьме я бросил взгляд за борт и увидел ту самую колонию, охваченную какими-то судорожными волнами синеватого свечения. Прижав к груди камеру, по счастливой случайности не выпущенную из рук при падении, я подполз ближе к медному поручню и что было силы вцепился в начищенную поверхность. Борясь с ветром, судно приближалось к фосфоресцирующему пятну на мутной поверхности разбушевавшегося моря. Я наклонился ниже, когда нас ещё раз тряхнуло, и я, потеряв равновесие, вывалился прямо в разверстую пасть чёрных вод. Мышцы моментально прошибла судорога: холод сковал всё моё тело, не давая пошевелиться, вдохнуть. Внезапно уходящую поверхность расцветили багровые краски, в то время как пространство подо мной прошивали разряды синего и серебряного. Я падал прямо в объятия «океанической трубы»*. Последнее, что всплыло в агонизирующем сознании, было «не каждому удаётся уйти из жизни так, чтобы его бренные останки послужили на пользу мировому сообществу. Вот бы человек не умирал насовсем». Что ж, как говорится, надежда погибает последней. Возможно, именно в этот момент я окончательно перестал быть человеком. Скрюченная фигурка безвольно скользнула в глубь колонии морских «светлячков». Огнетелки заискрились тоненькими всплесками огоньков, облегая застывшее тело, а потом растворились в непрозрачной толще воды. Над заливом Мори-Ферт сгорало в собственном пламени болезненное лунное затмение. *одно из жаргонных названий колонии пиросом