Вопреки

Он не спал уже чертову уйму времени. Сколько именно, он и сам не знал. Трое суток? Четверо? Неделю? Просто для него день и ночь слились в однообразно-монотонный серый поток. Он, как сомнамбула, посещал занятия, сидел в Большом зале на завтраках, обедах и ужинах, следовал за друзьями в библиотеку. Но и только. Он не жил, он просто присутствовал. И пусть усталость уже сковала тело тяжелыми цепями, а мозг отчаянно требовал передышки, он не мог уснуть. Потому что, стоило ему хоть на минуту опустить, опухшие веки на покрасневшие от недосыпа глаза, как перед внутренним взором во всех подробностях всплывала ТА сцена. И каждый раз острое чувство вины впивалось в сердце раскаленной иглой. Ведь это он сам виноват, что так по-глупому попался, что не послушал старших, что вовремя не сообразил! Если бы только он серьезнее отнесся к занятиям окклюменцией*, если бы он только вспомнил про сквозное зеркало, все можно было бы предотвратить!! И этих «если» было много. И каждое впивалось в сердце острыми когтями, оставляя незаживающие кровоточащие раны. Потому что не послушался, потому что не сообразил, потому что не спас. И Сириус погиб. Сириус. Имя причиняло почти невыносимую боль. Никто не знал, что они с крестным очень сблизились за последние два года, стали настоящей семьей. У них был маленький секрет, о котором не знал даже Люпин – встречались они намного чаще, чем кто-либо мог предположить. У Блэков было множество особняков, причем куда как лучше, чем тот обветшалый дом на площади Гриммо, 12, в котором заседал Орден Феникса, о котором, кстати, Гарри узнал от Сириуса задолго до остальной молодежи. Мужчина не заменил Гарри отца, просто потому, что такового у парня никогда не было. Он стал ему тем, кого парень справедливо мог звать папой. И когда случилось ЭТО, Гарри почувствовал себя хуже, чем когда был еще пятилетним малышом, и тетя Петуния сказала ему, что его папа и мама погибли. Было так больно, словно он потерял половину сердца и души. Ведь родителей он знал только по рассказам и фотографиям, а крестный был рядом и отдавал ему все свое внимание и заботу. Бродяга был самым близким человеком. И теперь его нет. Жутко хотелось плакать. Но слезы он выплакал еще в первые сутки после произошедшего в Министерстве. И теперь покрасневшие глаза могли только безучастно смотреть на озеро, затянутое серой поволокой тумана, через окно в гостиной Гриффиндора, на подоконнике которого парень сидел вот уже несколько часов. – Гарри! – сзади тихонько подошла Гермиона, – так больше нельзя! Ты уже несколько часов сидишь тут… ты пропустил ужин... опять! Юноша обернулся на голос, устало потер ладонями лицо. – Прости, Герми, я заставил тебя волноваться… – Ничего страшного. Ведь именно для этого и существуют друзья – чтобы волноваться друг за друга, – тепло улыбаясь, ответила девушка. – Я тебе вот пирога принесла…Сегодня вкусный, с грибами, я знаю – ты любишь такой. Гарри только покачал головой. Есть ему не хотелось совершенно, хотя он как-то отстраненно припомнил, что сегодня вроде бы еще не ел. Соскользнув с подоконника, где провел последних часов шесть, он потянулся, разминая затекшие мышцы и похрустывая суставами. Левый бок кольнуло болью, скорее всего его продуло у окна. Юноша слегка скривился и, прихватив мантию-невидимку направился на выход с гостиной своего факультета, где пробыл все это время. Обеспокоенный и слегка возмущенный голос подруги настиг его уже около выхода: – Гарри! – Я пойду пройдусь… может сон нагуляю… – не оборачиваясь ответил гриффиндорец и вышел в коридор. __________________ * - поскольку в разных источниках по разному пишут я выбрала то, что мне удобнее