Моя соколушка

      Фалька. Соколица. Моя маленькая соколушка. Та, что делит со мною постель промозглыми ночами Приграничья, согревая своим телом в ворохе попон и плащей, брошенных на голую землю у дотлевающего костерка. Чье размеренное дыхание, щекочущее шею, будит меня по утрам, заставляя блаженно щуриться на медленно окрашиваемое в отсветы зари осеннее небо, опрокинутой чашей встающее над нами. И долго лежать так, обняв тебя давно затекшей рукою, боясь пошевелиться, разбудить, спугнуть момент. Вместо этого я утыкаюсь носом в коротко стриженные пепельные волосы и украдкой вдыхаю их аромат. Такой сладкий и родной, смешанный с запахом костра, печеных яблок и добытого Реефом накануне фазана. А еще чуточку сырого леса и, конечно же, вездесущих духов Искры.       Моя маленькая хищная птичка. Что мчится рядом со мной, колено к колену, в бешеной скачке по перелескам, полям и покосам, пригнувшись к шее своей гнедой кобылки и азартно, словно удила, закусив губу. В нетерпении широко раздувает ноздри, из-за завесы окрашенной в бронзу листвы наблюдая за большаком, где вот-вот должна появиться карета. Да так, что засевшая где-то в кронах Искра смеется и говорит, что из-за твоего сопения охрана наверняка услышит засаду за добрую милю, а значит мы зря теряем время. Но ты лишь смеешься в ответ и тоже язвительно шутишь, обращаясь уже к Гиселеру – что-то там про дрессированных говорящих белок. Интересуешься, как ему удалось добиться таких блестящих результатов?       Но вот появляется карета. Тяжелая, старая, с облупившимся гербом на дверце и клюющим носом кучером на передке. Возглавляющий процессию рыцарь внезапно оседает на бок с торчащей в забрале эльфийской стрелой и грузно валится из седла. Следующая стрела намертво пришивает к козлам ногу не успевшего прийти в себя кучера, а мы, Крысы, уже с воем и улюлюканьем несемся на застывшую поперек дороги карету. И ты, Фалька, едва ли не впереди всех. Впереди меня уж точно. Только перо на берете стелется по ветру, да искрится в лучах полуденного солнца обнаженный клинок. Прямо на оруженосца в полудоспехе и с явно великоватым ему бастардом, что единственный из небольшого конвоя не бросил оружие и не дал деру, едва увидев смерть рыцаря и заслышав боевой клич Крыс Пограничья.       Моя маленькая глупая птичка. Как же ты злишься, как ругаешься последними словами на злосчастную эльфку, что третьей стрелой пробила насквозь шею мальчишке, уже замахнувшемуся на тебя своим огромным мечом. Настроение хозяйки передается и кобыле – та нервно переступает с ноги на ногу, косит недобрым глазом на моего конька, наконец поравнявшегося с нею, и даже, вот чертовка, пытается укусить его! Теперь уже смеюсь я. Перегнувшись в седле, хватаю тебя в охапку и прижимаю к себе, зарываюсь лицом в волосы на затылке, смешно рычу, шепчу какие-то успокаивающие глупости, тискаю тебя, краснеющую под взглядами товарищей по ганзе, за бока. А сама незаметно так исподтишка киваю Искре, насмешливо взирающей на нас со своей ветки высоко над дорогой. Благодарю.       А дальше – обычная картина ограбления. Пожилая баронесса гневно кудахчет и машет руками, взывает к небесам, нашей совести и состраданию. Гиселер с преувеличенной серьезностью внимает ей, кивая, покуда невозмутимый Ассе молча обдирает со старухи ожерелья, броши и кольца. Молодая, забившись поглубже в свой возок, истошно верещит и брыкается, когда отпихнувший мамашу Кайлей лезет внутрь за второй половиной побрякушек. Рееф методично потрошит привязанные сзади сундуки. Ты брезгливо морщишься на крики и, тронув кобылку, отъезжаешь прочь, поправляя смятую мною курточку. Все не можешь забыть ту девчонку на тракте? Ту, с камеей... Я объезжаю карету и, заглянув в оконце с противоположной стороны, стучу по стеклу, напоминая эббингцу, чтоб тот поторопился и не слишком увлекался попутным ощупыванием ляжек.       И вот уже дорога и бездорожье вновь стелются под копыта наших коней. Миля за милей, лига за лигой. До ноющей боли в спине и стертой заднице. На коротком привале у безымянного ручейка ты, сморщив носик, жалуешься на неудобное седло. Я шучу, что это всяко лучше, чем когда пенька натирает шею, и обещаю попозже, ближе к ночи, как следует заняться твоим задком. И не только. Гортанный смех Искры заставляет тебя зардеться, но в этот момент звучит команда Гиселера – по коням!       А вот и знакомая деревенька на отшибе. Одна из тех, где всегда рады видеть Крыс. Едем по середине единственной местной улочки к расположенной в дальнем ее конце корчме. По пути обрастаем свитой из высыпающих из своих домов кметов и кметок. Кто-то, кажется, Рееф, первым вскрывает кошель на поясе и широким взмахом руки отправляет в толпу горсть медяков. Толпа взрывается, гудит, словно улей. Искра заливисто смеется и просеивает сквозь пальцы прямо в тянущиеся снизу ладони жемчужины, еще недавно бывшие колье баронессы. Кайлей как на блесну на яркую брошку вытягивает из толпы одну из кметок и рывком вскидывает ее к себе в седло. Та пронзительно пищит, старательно изображает сопротивление, но сама цепко держится обеими руками за его кушак.       Так, всем гуртом, спешившись, вваливаемся в корчму. А там уже музыка, песни, ломящиеся от снеди столы и от слетевшихся на дармовое угощение гостей лавки. И поросенок с яблоком в пасти на вертеле над жадно лижущим румяный бочок пламенем. В какой-то момент захмелевшая Искра вскакивает прямо на стол и под одобрительные возгласы кметов пускается в пляс. Не успеваю я и глазом моргнуть, как и моя соколица, гневно сопя, лезет следом за ней, громогласно на всю корчму обещает показать «дикарке из леса», как надо танцевать! И вот уже две фигурки, огненноволосая и пепельная, то спина к спине, то взявшись за руки, кружатся в танце, перескакивая со стола на стол, разбрасывая миски, крынки и кружки с дрянным деревенским пивом. А мы с кметами отбиваем ладони, задавая такт.       Наконец усталая, довольная и раскрасневшаяся, как после бани, ты падаешь прямо в мои объятия. Тяжело дышишь мне в лицо смесью мёда и горилки, со смехом тянешь шнуровку на груди моей куртки, словно это мне тут жарко, а не тебе. Подмигнув Гиселеру, что тоже чуть не силком пытается стащить со стола свою ручную белку, я увлекаю тебя прочь из корчмы, в освежающую прохладу ночи. К колодцу на заднем дворе. С головой окунаю в ведро ледяной воды и, смеясь, смотрю, как ты фырчишь и отряхиваешься, словно кошка. А затем долго и сладко целую в мокрые, но все еще горячие после танца губы. И медленно отступаю назад, увлекаю за собой к темному провалу приоткрытых дверей амбара. К шаткой, грубо сколоченной лестнице, ведущей наверх, на сеновал.       Возникший вдруг невесть откуда и уже мертвецки пьяный Кайлей пытается было увязаться за нами. Но получает в морду метко пущенным сапогом и под наш с тобою общий смех мешком летит вниз с лестницы. На всякий случай отпихваю прочь и саму лестницу, выпроваживаю на карачках ползущего к выходу из амбара эббингца вторым сапогом и, оставшись босиком, оборачиваюсь к тебе. Вот мы и одни, Фалька.       Да. Ты уже ждешь меня. В самом дальнем, самом темном углу амбара. Раскинувшись на кипе соломы в распахнутом на груди кожушке. Нетерпеливо сводя и разводя обтянутые бриджами колени. Что ты шепчешь? «Иди ко мне»? Конечно, моя соколушка. Моя Фалька. Моя. Только моя. Ничья больше! Иди сюда. Вот так. Да. Люблю тебя...       Новое утро начинается с громкого стука в амбарную дверь и голоса Ассе. Кто-то все-таки польстился на обещанную имперцами награду за головы Крыс, и отряд латной конницы уже громыхает подковами где-то на тракте на полпути к приютившей нас деревеньке. А значит, велит Гиселер, мы уходим. Быстро.       Торопливо расталкиваю тебя, собираю в беспорядке разбросанную одежду и, находу пытаясь одеться сама и втиснуть тебя в твои брючки, спускаюсь вниз. Пока я бегаю за лошадьми, ты все так и стоишь посреди амбара, заспанная и потерянная, в расстегнутых бриджах, кожушке на голое тело и одном сапоге. Второй зажат в руке, которой ты отчаянно трешь глаза, пытаясь проснуться. Ну что ж ты такая... Хватаю твою голову ладонями и целую прямо в слипающиеся веки. Проснись, соня!       Быстро, быстро! – поторапливает со двора Гиселер. Его вороной уже пляшет под ним в предвкушении. Искра задорно выкрикивает что-то на Старшей Речи. Кайлей блюет прямо с коня.       Но вот и мы с тобою взлетаем в седла. Шпоры вонзаются в конские бока. Погнали, Крысы! Айда!       Морозный утренний ветер наотмашь бьет в лицо. Щиплет щеки, холодной липкой лапищей бесцеремонно лезет за пазуху незашнурованной в спешке рубахи. Нагло мацает за грудь и ледяными когтями царапает покрытое испариной тело, что все еще хранит след твоего тепла.       Вперед, вперед! Навстречу новому дню. Новым опасностям, обретениям и потерям. Новым пирушкам и новым ночам. В лесу ли, в амбаре, в спальне ли разоренного баронского замка. Главное, не останавливаться! Никогда. Ведь верно, Фалька? Верно, моя соколица? Моя соколушка...       Кавалькада, вздымая пыль, уносится прочь из деревни.