Если вы верите в них...

Когда ты спишь, мне кажется, что я тоже сплю, и всё, что сейчас происходит со мной - это всё сон. Иногда я и вправду хотел поверить в эту идею, притвориться фанатиком тех, у кого в голове сидят мне непонятные мысли - как будто я их понимаю. Но это не так. Я не чувствую ровным счётом ничего из того, что чувствуют они. Я не один из них, потому что совершенно не похож на этих бродяг, потому что, когда я набираю скорость, мне кажется, что я способен летать. Да-да, так и есть. Когда твоя история начинается не с рождения под горячим боком матери и тёплого сладкого молока на губах, а с громкого рёва и треска рогов над ушами, мир в глазах разом приобретает тон какой-то массы грязи, застрявшей меж твоих глаз на переносице. Когда тебе приходится слизывать эту мокрую гадость, а не солёную кровь с шеи жертвы... Хочется есть. Да, мне определённо нужно набить желудок, иначе даже оленёнок будет способен похоронить это тело прямо на этом поле. И, когда я начинаю верить в своих друзей-фанатиков, то поднимаюсь с земли - весь такой верующий в свои силы, до изнеможения гордый серый брат - и бросаюсь в погоню за стаей. Я отбиваюсь от неё не каждый день. Только в день охоты. Когда требуется загрызть молодого кабанчика или, ещё лучше, старого лося. Сегодня мне не повезло. Дождь насквозь прошил это дряхлое тело ледяными иголками и из-за него мне хотелось выть на неудачу, которая подступала при каждом моём падении, грозясь выгнать храбрость на скитания в лес серой матери-тоски. Мне кажется, что именно тогда я понимал, насколько моя жизнь зависит от жизни стаи. Поднимая на вожака глаза, я не завидовал его власти, быть точнее, меня не раз постигло желание казаться чуть меньше его. Но будучи длиннолапым худышкой, я был на голову выше его. Наверное, именно это выдавало меня везде, где я появлялся. Даже сейчас. Я видел, как мои браться окружили стадо этих огромных великанов с какими-то лопатами-костяшками на голове, которыми не хило прилетало по башкам моих сородичей. Будь я там сейчас, то давно бы свалился в снег с раздавленным черепом. По мне бы ещё и прошлись. Я никогда не отрицал свою слабость, когда приходилось участвовать в схватке (и не важно, с кем), но всегда верил, что вот, я стою перед кем-то, весь переполненный адреналином. Я тогда дрожал, помню, сильно. Даже слюна перепачкала всю грудь, хотя её быстро смыл дождь. Приходилось часто моргать, чтобы капли не били по глазам, и казалось, будто у меня даже нервный тик проявился. Я припал брюхом к земле и полз, как настоящий разведчик, к этому толпищу. Вибрация от стука мощных копыт сохатых чувствовалась за метры. Волны волнения стегали мои мозги так сильно, как только может волноваться перед первой охотой волчонок. Но я им не был. Здравствуйте, мои пять лет, я трус и не могу задушить телёнка. Как я выживал? Лапы колет снег, вся спина прогнулась от тяжести мокрой шерсти. Дряная погода делала своё дело. Нам всем становилось труднее дышать и я уже слышал, как вождь сохатых пробивает наш круг. Темнеет. Чернила этой ночи застилают мне рассудок, когда я бросаюсь за ним. И все наши. Они же поняли, что это шанс? Я надеялся. До последнего верил, что эта чёрная птица сегодня на нашей стороне. Я прижимаю нос к земле и ноздри забивает запах сырой шкуры и хвои, вместе с ним и смесь земли и крови. Он ранен, а мои силы со мной. И, будь даже ночь не со мной, я догоняю свою потенциальную жертву слишком скоро для своей скорости. Мне кажется, что этот лось запутался в своих длинных ногах, потому что мы вместе перелетаем шапки сугробов и несёмся к полю, сбивая дорогу, которая уже кренится в сторону нашего логова. Внутри я знаю, что не хочу такого исхода и, кажется, сейчас поступая не в свою пользу, бросаюсь сохатому под копыта. Я мёртв? Слышу, как хрипит моё горло. Холодный воздух опаляет мне дырки лёгких - я их прожёг своим бегом или по ним прошлись? На всякий случай я делаю вдох и зарываюсь носом в пространство только потому, что начинаю задыхаться. Если мне поломали рёбра, то я труп, которого стоит добить, как в фильме, чтобы он воскрес утром того же момента, под тёплым боком своей матери. Если эту жизнь можно крутить, как плёнку, то я так и сделаю. Чей-то рёв разносится громом над моими ушами и моя голова разносится на осколки. По крайней мере, мне так кажется, потому что голос живого великана рубит меня похуже его рогов. Я поднимаю веки. Что я вижу? Лося. Где он? Ха...х. И с моих уст срывается победное "Да!". Я всегда знал, что эти существа умнее, но гордость, разжигающая стенки нутра, вторила обратное. Я послужил для охоты хорошим способом сегодня, сбивая сохатого с намеченного пути, заставляя его пошатнуться и угодить рогами в дупло какой-то совы. Мне кажется, что его уже дерут мои братья. Но, быть может, уже дерут и меня. Потому что кому нужен такой слабак, как я? А моя душа? Я уже вижу, как моя обожаемая альфа скалится прямо мне в морду, и чувствую её язык на своей шее. Её тепло дерёт мне плечи и бока, я кричу, но из горла вырываются хрипы и стоны. Я ненавижу, когда она лечит мои раны. Ломает меня снова, как будто хочет показать, какова будет её боль, если я уйду. И, о боже, я начинаю гордиться своей пользой для неё. Однако я всё ещё не такой, как они. Зачем я ещё жив? Мои глаза открываются во второй раз. Иногда хочется, чтобы я жил во сне.