— Да что ты беспокоишься по пустякам, а вот у меня...
За дверью — люди и обязательства, а совсем снаружи — шанс на уединение, слезы и холод, режущий щеки своими иглами. Внутри же не лучше, но хотя бы тепло, только чувствуешь себя, как в раковине: не слышно, не видно и палочкой тыкают какие-то уроды, которым просто интересно. И там, и здесь всё как-то зыбко, туманно, непонятно. Будто смотришь на жизнь через грязное стекло, пытаясь разглядеть за слоем пыли небесные замки среди пятен туч. А мир проходит мимо радужным балаганом, задевает ножами не-можешь-но-хочется. Что-то упускается, пролетает кометой, после которой — лишь дым и пепел.— Успокойся. Это переходное время. Вот у... тоже такое было.
Каждая встреча — (вымученные) приветствия, (натянутые) улыбки и (прохладные) объятия. Всё как будто чисто для галочки и не пойми с чьей стороны. Пока мы нужны — существуем. У тебя же, наверно, вышел срок годности, ведь эта надобность осточертела настолько, что хочется летать вниз. Она же висит тяжким грузом на шее, потому что чужие ожидания, надежды такие хрупкие, что разрушить их — плевое дело. Поэтому приходится улыбаться, пока внутри скользкими щупальцами расползается пустота.— Тебе очень легко выговариваться. Даже я попался на эту удочку и не замечал, пока ты не сказала однажды.
В какой-то момент все ищут поддержки, понимания, ты знаешь это, как кто бы то ни был. Не ответов, не советов, не расплывчатых законов мироздания и тем более не осуждения. В какой-то момент ты ловишь себя на том, что слушаешь, невольно включаешься в проблему, пытаешься помочь, но после, когда человек уходит, сбросив груз с плеч, получаешь лишь эмоциональный штиль — пара мгновений длиною в вечность до полнейшего раздрая. И всё рушится. В один миг. Рассыпается пылью воспоминаний, растворяется в потоке времени. Потому что сказать страшно и некому.«Меня ничего больше не радует».
Ты предполагаешь, что по большей части это незаметно. Улыбаешься, поддерживая свою же игру, начатую когда-то по дурости, выдаешь фразочки, а после смеешься, ведь вы — лишь проекция чуждого сознания на чье-то мнение. Целой картины нет и быть не может. Кому-то удобно видеть радость, которую он зовет излишним оптимизмом, кто-то обратит внимание лишь на вредные привычки (коих у тебя, увы, много) и сразу же отвернется. Настоящего себя не разглядеть ни в зеркале, ни с лупой, ни под микроскопом, будто вредное «себя» спряталось, оставив лишь мифы, слухи и тяжелые попытки самопознания.«Я чувствую, что ничего хорошего в этой жизни уже не будет никогда».
Новый день с натянутой внутри струной, старая игра в тяни-толкай на поле души и разума. Ты опять не замечаешь, как шуточки и разговор ни о чем переходит в нечто большее, что просто так не скажут. И мнимое спокойствие трескается под напором чужих слез, пуская в душу семена раздражения, пока ты старательно собираешь последние крупицы терпения, метаясь между желаниями помочь и сбежать. Неужели вы не можете потише?— Человеческая психика такова, что кто-то может плакать из-за сломанного цветочка. Это субъективное восприятие мира. Вы можете пережить что-то разумом, но в душе — нет. — В людях нас раздражает то, что мы сами себе запрещаем. Если человек агрессивен без причины, значит, дело в нём. — Я всё понимаю, но... это чертовски сложно...