Часть 1
28 декабря 2017 г. в 20:44
— Это не любовь, Герман! Ты больной!
— Я просто пытался защитить тебя и твоих близких!
— Защитить? Каким образом? Угрожая убить их?
Кого он мог защитить? Кого? Капитана, которого едва не застрелил? Не так — застрелил, спустил курок, Громова спасла случайность в лице Макса, который вытащил пули из обоймы. А сам Герман получил тяжёлым баллоном огнетушителя по голове и разбитый затылок.
— Не смотри! Вниз не смотри! — он пытается подхватить её, подтянуть повыше. Если она оглянется или просто случайно посмотрит в ущелье — всё будет кончено. А для него и так всё кончено.
Там, на камнях, лежит её отец. И трое ребят-курсантов. Элеонора и компания уже ушли. Но четверо больше не вернутся на корабль. И не увидят землю.
До острова около полугода пути.
Случись это двумя неделями ранее, Герман бы поднял курсантов на бунт. Ракита ничего не сможет сделать, старику давно пора сойти на берег. Но Герман этого не сделает. Из-за Алёны.
Он спас её, спас, не зная, зачем это делает. Она подбежала слишком близко к краю. Когда обрыв осыпался вместе с её отцом. Устроить перестрелку в горах — нет лучше идеи!
Они вновь нашли остров, те самые три тысячи гектаров. Но не первые. Четыре дня метаний по тропикам.
Тридцатиградусная жара, затяжные ливни, ядовитые змеи, падающие с веток. Москиты.
— Герман, вчера тебя не было на ужине, — Ксения, кто же ещё. — Где ты был?
— У себя в каюте, — Ему очень жарко, в груди всё клокочет. Он со свистом выдыхает. — Устал за день.
— С тобой точно всё хорошо? — она подходит ближе, касается его ладони. — У тебя холодные руки. Ты действительно нормально себя чувствуешь?
Уже тогда не было ничего хорошего. Жар, озноб, лихорадка. Он промучился весь вечер.
Малярия. Бич тропиков.
Приступ длится три часа. И дальнейшее десятичасовое мучение, которое врачи гордо называли сном.
Хинин. Единственное лекарство, наиболее успешно купирующее все симптомы. Купировавшее. До конца света. На корабле этого препарата нет.
Приступы повторяются до двенадцати раз. Потом — общее ухудшение состояния. И смерть, если это тропическая форма. Или рецидив каждые полгода.
Алёна это знала. Вернее всего. Не могла не понять. Он был почти серый от лихорадки и боли, когда спас её. А она не дура. Вовсе не дура.
Он не доживёт, не увидит землю. Не увидит свою дочь.
Алёна точно догадалась. В кают-компании он ловил на себе её встревоженный взгляд. Она, сама почти ребёнок, оказалась умнее Ксении. Доктор всё ещё носила траур. Алёна оправилась быстрее. Ради сестры.
Герман один раз услышал, как она объясняла Валерии про отца. Что папа ушёл к маме и к ангелам на небо. И что он не скоро вернётся, но будет их ждать. Герману тогда стало настолько плохо, что он сполз по стене возле каюты Громовых, ткнувшись лбом в холодную обшивку корабля. И слушал. Слушал голос Алёны, едва не захлёбывающейся слезами.
«Всемирная Организация Здравоохранения рекомендует лечение всех видов малярии с помощью артемизинин-комбинированной терапии: Артемизинин и Примахин». — сухая запись в медицинском справочнике. На «Бегущей по волнам» нет ничего подобного.
Единственные доступные лекарства — антибиотик амоксициллин и лошадиная доза парацетамола. Неплохо для лечения ОРЗ, но не более.
Алёна читала этот справочник, здесь не нужно быть Шерлоком, не нужно пользоваться дедуктивным методом. Книга, брошенная в спешке на стол, испуганный взгляд, когда он случайно проходил мимо библиотеки. Криво загнувшиеся страницы в разделе «Инфекционные заболевания». Девочка, она не понимала, во что ввязывается. Знать о болезни одного из членов экипажа и своего бывшего возлюбленного… Зачем ей было это нужно? Можно было просто забыть. Но, как оказалось, она вычеркнула его из сердца, но не из памяти.
Строки, неровно подчёркнутые мягким карандашом. «Лихорадка неясной этиологии». Значит, ещё не догадалась. Такая лихорадка может быть вызвана как воспалением лёгких и токсическим шоком, так и обычной простудой.
Теперь они плывут до другого острова, в два раза меньше того, о котором говорили космонавты, но зато «с полной инфраструктурой». Рутковский сам, лично всё это обещал.
Не сказал только, как долго плыть. Координаты пришли только после того, как подводная лодка сопроводила «Бегущую по волнам» на приличное расстояние. Другое полушарие, жди нас!
Полгода… За это время обычный человек может успеть закончить школу, получить аттестат о среднем или высшем образовании. Выучить иностранный язык или попасть в аварию и забыть собственное имя. Поступить на работу или подать документы в университет или ПТУ. Выйти замуж или два раза развестись. Слетать на Бали или отправиться к давно забытой бабушке на дачу в Ковров. Спиться или закодироваться. Сделать ремонт или, заснув в кровати с сигаретой, благополучно спалить всю квартиру. Влезть в какую-нибудь мутную историю, получить дубинкой по лбу и уехать в горы разводить коз. Или в монахи куда-нибудь в Тибет, поклоняться Далай-ламе. А ещё можно уйти в морскую экспедицию, которая должна была закончиться три месяца назад, и смертельно заболеть.
Это получилось глупо, слишком глупо. Атака небольшого отряда, составленного из наиболее боеспособных членов экипажа, оставшихся на ногах. Нелегко месяцами бороздить просторы океана, а потом очутиться в раскалённом аду.
Комары там были явно не пуганные, длиной около десяти сантиметров, с отвратительно длинными стрекочущими крыльями и усиками. Жуткие твари, вылетающие из густых зарослей, из-за кустов с ягодами, дремлющие в палатках над головой у ничего не подозревающего члена экипажа. Ночевать стали в каютах. Там можно было завесить все иллюминаторы и двери слоями марли и брызгать везде инсектицидом вперемешку с дихлофосом.
Герман ясно помнил тот день, когда они, мокрые и красные от жары, пробирались вглубь острова. Неловкий взмах мачете — Рома просто хотел срезать низко свисавшие лозы, и разбуженный писк нескольких десятков москитов. Курсанты, возглавляемые Максом, бросились через кусты к воде, совсем недалеко был пруд. Не слишком чистый, но, чтобы спасти от стаи комаров, такого вполне хватило. Герман шёл замыкающим и ему досталось едва ли не больше всех. Ещё немного и его бы закусали до смерти. Лучше бы закусали. Какой-то из этих комаров и оказался малярийным.
Его откачал Макс, и теперь они не должны друг другу. За Максом был должок ещё с того времени, как Герман спас этого щенка на затонувшей барже, когда Григорьев запутался в канате.
Однако, Германа до сих пор не оставляло непонятное ощущение. Его спас тот, кто мог со спокойной душой бросить его умирать. Анафилактический шок и всё сопутствующее. Никто бы не обвинил парня.
Макс ещё раз доказал, что принимать тяжёлые решения не может. Герман бы просто добил такого страдальца. И выстрелил себе в висок, если бы тогда смог.
Когда Герман, практически теряющий сознание, рухнул на кромку у берега пруда, Григорьев затащил его в воду. Инъектор с адреналином, боль от укола — вот точно Макс нервничал, торопился.
Нос дышать перестал вообще, но до горла отек не добрался. Герман ничего не видел, от отеков глаза закрылись сразу же. Было тяжело дышать, пока Макс не додумался уколоть антигистамин. Чуть отпустило, но спутанность в мозгах осталась. Герман словно оглох от шока, слыша только, как отчаянно колотится собственное сердце. И жуткие хрипы — он с трудом пытался вдохнуть, хватая ртом воздух. Через несколько минут он потерял сознание, хотя Макс пытался его тормошить.
Очнулся только на корабле, догадавшись, что в санчасти. Он всё ещё ничего не видел, глаза нормально открылись только на третий день. Кто-то, кто приходил к Ксении — Герман, обколотый анестетиками, так и не понял кто, — сказал, что Герман фактически спас всех, москиты переключились на случайную жертву и остальных практически не тронули.
Кто-то был с ним ним долгие, наполненные болью ночи. Человек-загадка, ему хватило силы духа и человечности, чтобы просиживать с отчаянно мучившимся от боли Германом. Менял повязки, приносил воду, и даже поил, не сдерживая слёз, капавших на лицо Ворожцову. Герман проклинал себя, что из-за отёков так и не увидел, кто же это был.
Макс теперь был постоянно занят. После смерти Виктора Громова его место занял Ракита, а сынок его, естественно, методом выборов был определён папочке в помощники. Выборов, как таковых, и не было — не было других кандидатов. Раньше Герман бы убрал мальчишку, а потом и бывшего старпома с дороги, но не теперь… Кому нужен капитан-развалина, который не сегодня — завтра окочурится?
Ближе к декабрю заболела Валерия. Было холодно, а корабль на полярные походы рассчитан не был. Три куртки, две шапки, несколько пар тёплых носков и бескрайняя надежда доплыть до южного полушария. Там гораздо теплее, судя по картам Рутковского.
А у Леры — температура, отчаянно текущий нос, постоянные чихание и кашель. Алёна с ней постоянно сидеть не может, на корабле полно дел, да и Орлушу не всегда допросишься — Надежде помогает.
Был поздний вечер, Громова-старшая шла в свою каюту дать сестричке необходимые лекарства и уложить спать. Девочка опять осталась одна на полдня, даром что согласилась побыть в кровати. Возле двери Алёна вдруг остановилась. В каюте горела лампа отца, а сама девушка её не включала и Валерии не разрешала. Может быть, Орлуша освободился?
Алёна осторожно, чтобы не разбудить Валерию, если та заснула, толкнула дверь и скользнула в каюту.
— Герман? Что ты тут делаешь? — говорить она начала достаточно громко, но Ворожцов быстро прикладывает палец к губам, и девушка моментально замолкает. Какое же влияния он до сих пор на неё имеет!
Валерия, завёрнутая в её любимое одеяло с забавными мишками, спала у Германа на руках. Он сидел на её кровати, привалившись спиной к стене позади него, неудобно подвернув руку. Сколько он уже сидит с ней?
— Несколько часов. Ей стало нехорошо, и она пошла искать тебя, а в коридоре я на неё случайно наткнулся, — он едва шепчет, но Алёна явственно различает каждое слово. — Я дал ей лекарства, график приёма на столе лежит. Тебе стоит увеличить дозу противовирусного, ей явно не хватает трети таблетки. И посмотри на столе возле лампы, я оставил препарат из моего запаса. Два раза в день будешь давай, ей хватит. Должно помочь.
Он уходит, осторожно передав ей на руки Валерию, разминая затёкшую шею и руки, которые покалывает от вынужденно долгой неподвижности. Ещё раз оборачивается, перед тем, как закрыть двери. Алёна замечает, как лихорадочно блестят его глаза, лицо сплошь в каплях пота. Ему было плохо, а он сидел с её сестрой. Потому что она тоже болеет.
Алёна знала, знала, что он болен, только не понимала — чем. Слишком много диагнозов, а спросить напрямик себе дороже. Уйдёт от ответа или просто солжёт. Потому что это не её дело. Потому что он сильный, сам со всем справится.
Она всё же пришла к нему в каюту, пришла совсем поздно, в двенадцатом часу. Долго мялась в коридоре, заламывая руки, спутывая волосы. Уходила и вновь возвращалась. Останавливалась возле его двери, занеся руку, чтобы постучать, и в нерешительности отступала. Потом смогла. У него горел свет.
Он был весь белый, с синюшными губами. Руки ледяные. Он уже бредил, температура под сорок, если термометр не врёт. Судороги. Едва узнал её, потеряв сознание в следующую секунду. Только тогда она поняла — малярия. Поняла, почему он так и не обратился к Ксении. Просидела с ним всю ночь, как тогда, в санчасти.
Он вспомнил её в бреду. Вспомнил прохладные руки, вытиравшие ему пот, чтобы не попало на волдыри. Девочка, его девочка, которой он отдал сердце. Она его не бросила, не забыла. Только бы дожить до утра, только бы проснуться, поговорить с ней, ничего больше не нужно, думал он. И проваливался в полузабытье.
Дожил, проснулся. Она уснула прямо перед рассветом — он видел это по чёрным теням, залёгшим под её глазами, уронив голову ему на плечо. А потом долго делала вид, что всё ещё спит, чтобы побыть с ним подольше. А он не посмел помешать ей, раскусить эту мелкую, но такую приятную хитрость.
Они так и не поговорили. Зачем обсуждать то, что понятно и без слов? Лишь она долго разговаривала с Максом в трюме — более уединённого места не нашлось. Кричали, что-то друг другу доказывали. Она не любит его, никогда не любила. Непонятная юношеская привязанность, проведённая ночь вместе и бесконечные обещания. Герману она тоже многое обещала.
Она говорила, что ей нравятся взрослые мужчины, а не пацаны. Он обещал не отпускать её, ведь от него просто так не уходят.
Солгали, оба солгали. Она ушла к Максу, он отпустил её, «дал вольную», с трудом подобрав нужные слова.
— Помнишь, что ты обещала Максу? Вместе доплыть до острова. Пообещай это мне, — он нагло пользуется своим положением. Отказать в такой просьбе человеку, которого мучают приступы — форма малярии оказалась одной из тяжелейших, у которого до сих пор так дрожат руки, что он с трудом берёт чашку. Она это понимает. Улыбается и кивает ему. Присаживается на минутку возле него, сжимая его ладонь в своих худеньких, тонких ручках. Склоняется к нему, целует в щёку и уходит, оставляя лёгкий запах своих духов.
На корабле слишком много дел. До долгожданной земли осталось плыть всего три месяца, а Герману всё ещё очень трудно двигаться, покинуть каюту — подвиг для него. Ничего. Он сильный, справится. А она теперь всегда рядом.