in your eyes I saw death and it ate at me
27 декабря 2017 г. в 10:11
Примечания:
playlist :
devendra banhart - cosmos and demos
florence+the machine - what kind of man
panic!at the disco - nicotine
my chemical romance - emily
placebo - infra-red
my chemical romance - the angels
sleeping with sirens - i've been missing you so bed
- 《когда-то, будучи мальчишкой, жалким юнцом, я тайком убегал из дома, во мраке улиц и лабиринтов дорог прятался за дубом. его крона уходила далеко в небо, а ствол был настолько слаб и стар, что, казалось, пни его ногой и он разлетится на миллиарды щепок. мне нравилось сидеть там, в объятиях бугристых корней, уходящих далеко в землю. сидеть, запрокинув голову и опираясь на худощавые ручонки, сидеть и наблюдать за летящими птицами, чьи крылья переливались под горячими лучами солнца, сжигающими леса и высушивающими травы, а морды застывали в гримасе боли и усталости.
сидя на голой земле, я часто думал, для чего вся эта чопорность и отрешенность, граничащая с грязью и пороками? для чего нужно сосуществование с таким же потерянным, который держится за свою жизнь из-за боязни небытия вместо гибели во имя жизни
сидя на голой земле, я часто думал, для чего вся эта чопорность и отрешенность, граничащая с грязью и пороками? для чего нужно сосуществование с таким же потерянным, который держится за свою жизнь из-за боязни небытия вместо гибели во имя жизни.
«несчастные», - скажете вы, но в оковах смерти, чувствуя приближающийся последний вздох, они были счастливее, чем мои родители за всю их совместную жизнь, которую они просуществовали, так и не почувствовав, что значит отдаться кому-то всецело.
ева, будучи ребенком, мои мысли пугали меня. моя безумность проявлялась во всем, она находила меня при свете дня и таилась во мраке, она сочилась через кончики пальцев и находила выход в гортани, ее было слишком много, и вся моя жизнь опускалась в пучину опустошения и ненависти, я терялся в догадках и забывался в нескончаемой бессоннице. мне было всего лишь девять, но я уже успел почувствовать, как дерьмо пронизывает землю и людей вокруг меня, как мой ветхий дуб пропитывался человеческими пороками. мне было девять, но мне уже хотелось покончить с этим. цвета вокруг были темными, серыми и такими тошнотворно блеклыми, что пропитывали мою кожу, мои волосы и мои мысли, которые текли серой водой в черное озеро моей недосказанности всему, что меня окружало.
когда мне было пятнадцать, я откручивал птицам головы. они раздражали меня своим светом, своей возможностью выбора
ева, знала бы ты, каково это: чувствовать бьющуюся жилку под своими пальцами, прощупывать каждый позвонок; ты слышишь, как птица дышит, ты как будто впитываешь в себя ее жизнь, ее последние минуты, вдыхаешь ее историю, питаешься страхом. знала ли ты, каково это: чувствовать власть над чьей-то жизнью? это доставляет удовольствие, власть и безнаказанность опьяняет, обволакивает, словно материнские руки. в такие моменты мной двигало только безумие и ненависть, въевшаяся в меня с молоком матери. я игнорировал все, что соединяло меня с моей парой, стирал сигаретным дымом день изо дня любое напоминание, что она существует, что она жаждет моей смерти, а вскоре стал ненавидеть. даже сейчас, спустя двадцать четыре года, я все еще ненавижу. ненавижу из-за превосходства моей днк, моего организма, моей сущности, которая так тесно связана со смертью, с моей родственной душой...
в шестнадцать я уже пил, заливал свои мысли алкоголем. бренди, виски, вино, шампанское, пиво, а в конце концов и водка. о, водка была отвратительней всего, но она отбивала все чувства, обрывала мои нервы, избавляясь от этой спутанной системы нервных окончаний, причиняющих невыносимую боль.
о, водка была отвратительней всего, но она отбивала все чувства, обрывала мои нервы, избавляясь от этой спутанной системы нервных окончаний, причиняющих невыносимую боль
я никогда не смотрел на женщин, да и на мужчин тоже, я не знал кто я и когда мне предстоит умереть, но среди всех закономерностей и правил есть исключения. ты - мое исключение. о, ева, милая милая ева, знала бы ты какого это : находиться рядом с тобой и не иметь шанса прикоснуться. да, я любил тебя всю свою жизнь. нет, ты не была моей родственной душой, ты была девушкой, что убирала пряди с моего лица, что хоронила тех птиц, которые были безжалостно убиты мной же, ты была той, что поддерживала меня и подставляла плечо. ты любила меня, но не так как любил я.
ах, ева, ты помнишь, как в детстве мы заключили контракт? его главное условие было в том, что мы поженимся если не найдем свою пару к сорока, а мне уже сорок, ева, тебе тридцать девять. я ждал наше сорокалетие с четырнадцати, скрипел зубами при виде тебя в объятьях какого-нибудь парня, разбивал костяшки выбивая всю его дурь из него же, но ждал. ждал и молился, чтобы бог не забрал тебя у меня. но знаешь, бог ироничная сучка, я почти уверен, что бог-женщина, слишком много истерик и драм для одной жизни.я знаю, ты ненавидишь мои "сексистcкие наклонности", но, господи, убей меня если я не прав.
меня умиляло то, как ты злишься, как доказываешь мне свою правоту, как ты тыкала меня в бок своими острыми, словно кинжалы, локтями или обиженно надувала щеки. ты была прелестна, дорогая. ты была лучшим в моей жизни и это чудо, что мы все еще были вместе.
я помню все мои несуразные попытки ухаживать за тобой, ты лишь краснела и комната заливалась твоим звонким с легкой хрипотцой смехом. как я любил твой смех...
ты замечала то, как твоя красная помада выцветала и становилась блеклой в конце дня? твои губы были цвета полусладкого вина утром, и цвета спелого граната вечером, когда сидя на моем диване ты шептала мне на ухо про тетю пэрл из торонто, про вкус авокадо и про то, как ты любишь горячие ванны. слишком манящие и такие запретные. ты знаешь, что когда ты лжешь мне, твой взгляд не задерживается на чем-либо более четырех секунд? это так уморительно.
я помню тот день, когда ты познакомила меня с джорданом, он славный парень, правда. ты полюбила его так, как я любил тебя все это время. он стал твоим исключением.
мне нравилось смотреть на то, как светятся твои глаза рядом с ним. они становились еще ярче, цвета спелой оливы под летними лучами солнца, что уже не сжигало травы, а обнимало промерзшую почву своими лучами. и ты все так же сидела со мной вечером на моем диване, шепча уже не о тете пэрл или авокадо, а о первых признаниях, о первой близости или о том, что он попросил выйти за него, а я сидел и пытался сглотнуть болезненный стон, что наровил сорваться с моих губ. о, ева, мне хотелось сжечь свою кожу, перестать существовать на мгновение, знала бы ты, что на самом деле стало с моей посудой, куда делась та стеклянная столешница, что так нравилась тебе и то, почему я не смог прийти на твою свадьбу.
тебе тридцать семь, мне тридцать девять, я обнимал твое хрупкое тело, что содрогалось, словно оголенный нерв при прикосновении. а ты все говорила и говорила, что боишься реакции джордана, что тебе уже тридцать семь и твой генофонд уже давно не такой как раньше. дорогая, ты не так стара как ты думаешь, но я лишь прошептал куда-то в макушку : "все будет хорошо, милая, пока твоя матка не превратилась в губку боба из того идиотского мультфильма, ты все еще можешь родить". тогда твой хриплый смех был для меня отпущением...
джордан не отходил от тебя ни на шаг, он смеялся над твоей неуклюжестью и над тем, как ты ставишь кружку какао на свой давно округлившийся живот, он целовал твои щеки и руки, в то время как ты смеялась, все так же заливисто и звонко, словно тебе опять восемнадцать и мы воруем яблоки у моего дядюшки кэлвина.
меня завораживало то, как малыш упирался ладошкой в мою руку, как он пинался и стучал кулаками, когда я убирал ладонь с твоего живота. ты всегда говорила, что он замирает, когда я начинаю говорить, если честно, с того дня я начал читать вслух, отрабатывая произношение, тем самым улучшая дикцию. взрослый мужчина, пытающийся угодить еще неродившемуся мальчишке. это смешно.
будучи твоим врачом, я наблюдал тебя во время беременности и знаешь, этот парнишка был самым гиперактивным за всю мою практику. помню, как мы выбирали ему имя, джордан так хотел назвать его джошем, что ты не смогла устоять.
твой срок подходил к концу и черт, я никогда не боялся так, как сейчас, я пил каждый вечер, чтобы поспать два часа, а потом встать и пойти на работу с перегаром после прошлой ночи.
это был июнь, тебя привезли на скорой в родильное отделение и промежутки между твоими схватками длились около пяти минут. я бежал по серому коридору, усыпанному лампочками, что окрашивали стены в инфракрасный, попутно удостовериваясь в готовности операционной.
твои роды - самая ужасающая ошибка в моей жизни. время остановилось, твои мокрые пряди, что падали на покрывшийся испариной лоб и стальная хватка, в которой ты держала руку джордана, его рот застыл в крике, а я взял на руки мою самую большую ошибку, мою ношу и мою гибель. его глаза были цвета дуба, того самого дуба, что когда-то был молод и непорочен. джошуа был так мал, но его тонкие губы трогала детская искрящаяся улыбка, а его пальцы стремились дотронуться до меня. клянусь, я видел тысячу замерших звезд, что потухли в полюбившихся мною глазах. его карее небо, было лучше веток оливы, о которых я грезил будучи глупым мальчишкой. ева, я думал, что любил тебя всю свою жизнь и молился,чтобы господь оставил тебя для меня, но бог та еще ироничная сучка...》,
- мужчина крепко прижимает младенца в своих руках, чья ладонь так и не коснулась колючей кожи на его лице, их кровь охладела, а сердце, словно сломанный механизм, прекратило свое движение. грешник и невинный цветок, что пленил его своей чистотой, опадают на пол, словно завядший бутон красной розы.