* * *
«Будь осторожна, дорогая». В голове до сих пор звучит этот ужасный голос. Несмотря на то, что его давно покинули воспоминания о тех ужасных событиях, как и последние остатки его здравого рассудка, Вейлон всё равно помнит эту фразу, сказанную Глускиным перед тем, как тот исчез во тьме коридоров Маунт-Мессив. Вспоминает, когда по ночам, находясь в полном одиночестве, спускает штаны и засовывает руку под узкие боксёрки.Часть 1
7 января 2018 г. в 11:37
Вейлона это бесит. Выводит из себя, заставляя колени дрожать, а голос содрагаться. Бесит, что он слаб. Именно слаб, особенно перед Эдди. Ужасный человек — Эдди Глускин, прослывший в Маунт-Мессив как «жених», ищущий в стенах этой кровавой психлечебницы свою невесту, и с появлением Вейлона — он её нашёл. Как бы Парк ни сопротивлялся, как бы ни упирался маленькими ладошками в широкую мужественную грудь, он всегда проигрывал, оказываясь придавленным к абсолютно любой горизонтальной плоскости. А потом… О том, что происходило потом, лучше не говорить, потому что Парк до сих пор вспоминает об этом со слезами на глазах. Эта ужасная роль невесты.
Порой Вейлон задумывался о самоубийстве. Пробовал вешаться в ванной комнате, но Эдди постоянно его ловил на этом и под сердечные мольбы утаскивал прочь от злосчастного, смазанного вазелином каната, либо пробовал сам нарываться на того же Криса Уокера или Братьев, но, опять же, оказывался спасённым Эдди. Как будто «жених» вёл за Вейлоном слежку, оказываясь рядом в нужное время в нужном месте. Это тоже бесило.
И если это уже который месяц играло на нервах Парка, словно начинающий музыкант на старой фамильной скрипке, подаренной на День Рождения, то «свадьба» — это уже чересчур. Да, свадьба, после которой Парк снова окажется под Эдди. Как всегда. И после церемонии он уж точно не сможет ни сбежать, ни удушиться.
И сейчас, сидя перед Глускиным на коленях, Парк снова плачет, словно маленький ребёнок, у которого отобрали игрушечный самосвал и выгнали из песочницы. Плачет, громко всхлипывая и мысленно проклиная тот момент, когда спустился в швейное отделение психбольницы, где его схватил Эдди, подумав, что он — его новая невеста, и тот момент, когда он не смог вырваться из крепких «объятий» Глускина. Плачет, потому что сейчас он настолько беспомощен, что, заметь его любой дворовый забияка, сто процентов бы унизил или кинул камень, если не посмеялся.
Вейлон замолкает, чувствуя на своих волосах широкую ладонь Эдди, и тихо шепчет проклятия в адрес этого монстра. Поднимает голову и встречается с диким взглядом Глускина. Морщится, сжимая зубы, и снова хнычет.
— Т-ш-ш, дорогая, не плачь. Мне очень больно, когда ты плачешь. Что с тобой? Ты расстроилась из-за того, что нашу свадьбу перенесли? — Какой же тупой этот Эдди Глускин, не понимает, что Вейлону насрать на него, на его свадьбу. Он просто хочет сбежать. Освободиться из этого страшного плена.
— Скоро всё будет, дорогая, — шепчет Эдди, нежно прикасаясь к щеке любовника. Садится на колени напротив парня и улыбается, отчего его лицо, изуродованное шрамами и язвами, становится ещё ужасней. — Скоро ты станешь моей.
Вейлон морщится и сплёвывает, когда Глускин ведёт грубым указательным пальцем по его тонким губам. Эдди думает, что каждое его прикосновение — воплощение святой нежности и заботы, которую могут дарить друг другу влюблённые или мать сыну, но нет. Вейлон в сотый раз убедился, и будет убеждаться до конца своих дней, если не умрёт раньше, что любое касание «жениха» — грубое и похотливое. Такое, которое может быть только у маньяков, но никак не у любовников.
Эдди снова проводит дрожащими пальцами по волосам Парка, хватаясь за его затылок, и встаёт, придвигая любовника ближе к себе. Вейлон пищит и тихо матерится, предполагая, что сейчас будет. На протяжении всех этих месяцев, которые тянулись словно вечность, Парк смог изучить Эдди. С ног до головы. И теперь он знает, что если у Глускина дрожат пальцы и он тихо мычит, значит, возбуждён. И в такие моменты Вейлону хочется бежать. Сорваться со всех ног и, сверкая пятками, умчаться подальше отсюда, спрятавшись в самом тёмном уголке. Но у госпожи Фортуны на него другие планы, и они на самом деле не такие уж и радостные. Провести всю жизнь с долбанутым психом и трахаться с ним — не лучшая перспектива в жизни.
— Я понимаю, что до свадьбы этого делать нельзя, но… — Эдди захлёбывается собственными вздохами и сквозь сопение шепчет что-то непонятное, но для Вейлона… Ему уже всё равно, потому что он знает, не сбежит сейчас — пожалеет, сбежит — тоже пожалеет, остаётся одно: шагнуть в окно.
«Грёбаная сучка», — подумал Парк, сжимая кулаки и сплёвывая. Мысленно он хочет врезать Глускину, наброситься и порвать его изуродованное лицо собственными ногтями, чтобы оно стало ещё более ужасным, сломать пару костей, а то и вообще отрезать голову. Нет, конечно, Вейлон не садист и никогда не промышлял подобными вещами, тем более не думал о них, но данная ситуация вынуждает поступить именно так.
Парк громко и протяжно вздыхает, набирая в лёгкие этот грязный приторный воздух, и поднимает усталый взгляд красных от недосыпа глаз. Созерцает всю картину: «милую» ухмылку психопата, прикрытые глаза и взгляд, молящий выебать его; сесть на член и поскакать, как на горцующей кобылке на родео.
Эдди придвигает голову Вейлона ближе к промежности, и тот воротится от неё, упираясь щекой в образовавшееся уплотнение. Как же это низко, ужасно и мерзко… Есть ещё тысячи синонимов ко всей этой дерьмовой ситуации, происходящей сейчас с Парком. Порой он даже задавался вопросом: «Почему? Почему блядская Фортуна спилась в баре жизни и проиграла Вейлона в карты?». Ответов, увы, нет. Они и не нужны, потому что Парк уверен, что скоро, через месяц или два, если он доживёт, за ним приедет спасательная бригада, проклятого «жениха» убьют, а его вытащат отсюда, и дома, будучи в хорошем расположении духа, его встретит жена — Лиза — с горячо любимым сыном на руках.
Пока Вейлон грезил, Эдди уже успел нависнуть над ним, подхватить на руки и унести в неизвестном направлении. Успев очухаться, Парк нервно сглатывает и, рвано дыша, осматривается, словно он молодой бычок, которого везут на скотобойню по причине какого-нибудь неудачного случая. Осматривается и останавливает взгляд на необычно сдержанном лице Эдди. Как же по нему хочется врезать. Кулаком. С кастетом. Оставить пару глубоких шрамов, чтобы Глускин навсегда запомнил, что одной из его «невест» всё-таки удалось спастись.
— Эдди, — нежно шепчет Вейлон губами, опуская взгляд. М-м-м, личина слабого мальчика ему давалась великолепно, и Эдди всегда на это «клевал». Цеплялся, словно малёк, только начавший своё плавание. Сколько раз Парк играл эту роль? Даже на собеседовании на работу здесь, в Маунт-Мессив, Вейлон показал свои актёрские способности во всей красе. Жаль, что тогда он ещё не знал, что за дерьмо творится в этой психбольнице.
Глускин останавливается. Замирает и смотрит на любовника. Его расслабленное тело, такое невинное и чистое, которое хочется взять прямо сейчас, манит своей красотой. Только до свадьбы нельзя прикасаться к возлюбленному, это запрет. Запрет, который только оттягивает желанное. Но когда придёт время, Эдди постарается, и его невеста будет молить не останавливаться.
— Эдди, — снова шепчет Вейлон, поднимая взгляд на «жениха» и подтягивается, будто за поцелуем. Какой же Эдди наивный. Слепо доверяет своей невесте.
В тот момент, когда Глускин тянется в ответ, закрыв глаза и предвкушая наступающий момент, Вейлон резко дёргается и вырывается из хватки «жениха». Пока тот приходит в себя от столь резких и быстрых действий, Парк успевает очухаться и, развернувшись, пулей бежит вперёд. Плевать, что за ним будет слежка, плевать, что его, возможно, найдут, главное — скрыться как можно быстрее.
«Только вперёд, Вейлон, только вперёд», — для собственного спокойствия и уверенности, что он всё-таки сбежит, мысленно шепчет Парк, пробираясь сквозь завал в коридоре. Перекошенные шкафы, поваленные тумбы и дырки в полу — это меньшее, что ожидает его впереди. Меньшее, чего можно избежать, а вот преследования — никак. Парк уверен, что Эдди будет его искать, несмотря на то, что парень сможет просто сбежать; спуститься в диспетчерскую и вызвать оттуда спецназ. Кто мешал ему это сделать раньше? Эдди, конечно.