Веришь?

      Ваня сразу просек, как же круто иметь две пары родителей и братика в придачу. Гораздо меньше контроля, желаемое можно получить если не от одного папы (матери), то от другого, да и брат всегда прикроет. Конечно, были и свои минусы. К примеру, постоянные напоминания о том, какой же он, Ваня, раздолбай, да и вечно висящий в воздухе вопрос “Почему ты не можешь быть таким, как Даня?” радости не добавлял. Но с этим легко можно было справиться с помощью бутылки виски и пары сигарет в компании друзей.       Когда семейка Ивано́вых: Лида, Алексей, Даня и дед — ворвались в его размеренную жизнь, Ваня думал, что долго всё это не продлится, максимум пару недель, а потом папа Антон выйдет из себя, выгонит этих голодранцев и жизнь вернётся на круги своя. Ожидания не оправдались. Минула неделя, другая, и в сентябре Антон устроил Данилу в школу. К счастью, парень настоял на том, чтобы пойти в параллельный класс с братом. Видимо, ему не улыбалось каждый день ссориться с Ваней.       С началом учёбы у младшего поколения установился нейтралитет. Родители просто не могли нарадоваться на своих мальчиков, а те попросту забили друг на друга и даже в общей спальне по негласному уговору один появлялся только в том случае, если в ней не было другого.       Ваню полностью устраивала его жизнь. Ещё бы — звание самого красивого парня в школе, всеобщее обожание, отношения с Элей, о которой поголовно мечтали все парни на параллели. Зачем что-то менять, забивая голову ненужными мыслями?       Удар кулаком — громкий хруст нарушает тишину, по подбородку течет кровь. Ваня знает: она горячая, липкая, а удар у Серого, известного хулигана, мощный, потому нос мгновенно распухнет, затрудняя дыхание. Даня пытается встать, но сильный тычок под ребра заставляет его упасть назад на асфальт. Парни уже не сдерживаются и со всей дури пинают свою жертву ногами.       “Зачем лезть в то, что тебя не касается? — думает Ваня и, оставшись незамеченным, уходит прочь от места драки. — Сто процентов на то, что он сам нарвался. Ботан же, ничего удивительного.”       Даня возвращается домой только под вечер. Нос с виду не сломан, всё лицо в ссадинах. Ваня отмечает этот факт мимоходом, когда поднимается по лестнице в комнату — в гостиной невозможно находиться, истеричные завывания мамы Полины пробиваются даже сквозь наушники.       Ваня встаёт рано, чтобы покурить до завтрака, и нечаянно слышит разговор родителей.       — Я тебе клянусь, я найду этих уродов!       — Антон, тише, — пытается успокоить мужа Полина, — ты так весь дом перебудишь.       Парень только усмехается — вряд ли его братик, каким бы правильным он ни был, сдаст своих обидчиков. Конечно же, Ваня оказывается прав.       “Я просто упал.” Более глупой отмазки и придумать нельзя, но все делают вид, что верят, принимая данино решение. Дед с гордостью заявляет, мол, смотрите, какой у меня внук, сам со своими проблемами разбирается. Ване плевать, в его жизни места для какого-то там заучки, волей случая оказавшегося в его доме, места нет.       С каждым днём Ива́нов всё больше убеждается в том, что люди ужасно слепы. Его поражает то, что никто — ни один из четырёх (!) родителей, ни учителя, ни одноклассники — не замечает то, что происходит с его братом. Как он старается всё время быть в компании и постоянно оглядывается, идя домой или по школьным коридорам, как надевает ещё более закрытую одежду на физкультуру (хотя, казалось бы, куда больше), как болезненно искривляется его лицо от чьих-либо неосторожных касаний. Почему только Ваня видит всё это? Или всем попросту плевать? Ива́нов не знает.       Данила никогда не жалуется. Может, не хочет выпускать свои чувства наружу, может, что-то ещё. В этом плане они с братом полные противоположности. Ваня давно бы уже поделился с кем угодно, лишь бы полегчало хоть немного. Но Даня не такой. Ваня никогда не делает то, о чём его не просят (даже то, о чём просят, выполняет через раз), потому продолжает игнорировать глупого гения и его неприятности.       И дальше придерживаться подобной линии поведения становится сложнее после того, как он застаёт брата в слезах. Данила с вызовом поднимает красные глаза и сразу же выходит из комнаты. Ваня делает вид, что ничего необычного не произошло (о да, как же хорошо он умеет это делать), но внутри что-то ёкает.       Ване кажется, что всё, чего бы он ни ждал, не сбывается. Он не может выкинуть Данилу из головы, что совершенно для него нетипично, ссорится с Элей /“Не знаю, о ком ты там думаешь, Ива́нов, но я здесь, на земле. Позвони, когда вернёшься из тех облаков, где ты витаешь”/, выдумывает поводы, чтобы поговорить с Даней, и тут же признаёт их слишком бредовыми. Что он ему сдался в самом-то деле?       Ваня заходит в комнату, когда брат переодевается.       — Как всегда, никакого такта, — кривится Данила.       — Это и моя комната. Странно, что при всей твоей гениальности этого ты всё ещё не запо... — парень замирает на середине фразы, вся его язвительность сходит на нет при взгляде на брата. Всё его тело будто большая гематома, одно только лицо в относительной целостности.       — Чего уставился? — грубо отзывается Даня, ёжась под внимательным взглядом. — Иди, куда шёл, — и с облегчением выдыхает, когда за брюнетом закрывается дверь.       Ваня собирается уйти и закинуть этот эпизод далеко на чердак своей памяти, но какая-то тяжесть внутри грудной клетки заставляет его вернуться вместе с аптечкой.       — Мне плевать, что ты там думаешь обо мне, — с порога заявляет он Дане, — но я не хочу, чтобы мой брат страдал. Так что закрой свой рот и ложись на мою кровать.       Видимо, ошалев от такого напора, Данила безропотно выполняет указания: откладывает одежду в сторону и, морщась от боли, укладывается поверх одеяла. Вблизи его травмы кажутся Ване ещё ужаснее, и совесть (откуда только взялась?!) услужливо напоминает, что всего этого можно было бы избежать. Парень шустро её затыкает — не время предаваться моральным терзаниям. Следующие пару минут тянутся для него, как часы. Он шепчет что-то успокаивающее, втирая в покалеченное тело мазь и поливая перекисью царапины. Боль от каждого ушиба и синяка, каждой раны он ощущает, как свою собственную, и испытывает небывалое облегчение, наконец закончив.       — И куда это ты собрался? — спрашивает Ваня, заметив, что брат поднимается с места. — Не думай даже про свой диван. Мои старания сразу пойдут прахом, едва ты туда ляжешь.       — Откуда только слова такие знаешь? — ухмыляется Даня, но покорно возвращается в прежнее положение.       — Не только у тебя мозги имеются, — беззлобно отвечает Ваня и выключает свет в спальне. — Спи давай, я приду позже, проверю.       — У меня появилась третья мамочка?       — А ты думал, что в сказку попал?       Ваня долго не может заснуть, лежит, молча пялясь в потолок. Из головы не выходит картинка избитого Дани, и никакие ванины оправдания не помогают избавиться от незнакомого ранее чувства вины.       — Данёк, ты спишь? — молчание служит ему ответом.       Поддаваясь странному порыву, Ваня подвигается ближе к брату и осторожно, чтобы не сделать ещё больнее, обнимает его.       — Я ведь видел их, Дань, видел, что эти уроды делали с тобой, — горячо шепчет он. — Это всё моя вина. Но я больше не дам тебя в обиду, обещаю. Я их всех поубиваю нахуй! Клянусь, больше ни одна тварь тебя и пальцем не коснётся. Веришь?       Данила молча лежит с закрытыми глазами. Ему хочется ударить брата, искалечить, насколько только возможно, но в то же время обнять так сильно, чтобы можно было услышать хруст ребер.       — Веришь, Дань?       “Я верю.”