Я вернусь скоро, ты только меня подожди

Руки дрожат от нетерпения, Рудбой никак не может вставить ключ в замок и получается раза, наверное, с пятого. Он собирается войти тихо, неслышно, не разбудить скорее всего уже спящего Ваню, но дверь открывается с противным скрипом и квартира встречает его темнотой, пустотой, запахами пыли и сырости. Вани нет. Это заметно сразу. Рудбой чувствует, когда Ваня рядом, а теперь в душе пустота, как в этой самой квартире. «Блять, ну хоть бы проветривал иногда» — думает он, открывая окно в комнате. Уже сколько раз он просил Ваню почаще проветривать, иначе затхлость старой квартиры поглотит его. Он не разулся, так и стоит посреди комнаты в ботинках и куртке. Свет не включает, ему достаточно того, что проникает от луны через окно. Рудбою все еще кажется, что что-то не так. Он зовет Гришу, но кот не приходит. Спрятался где-то и дрыхнет, пиздюк мохнатый. Достает сигарету и курит, выпуская дым в открытое окно, глядя на изредка проезжающие мимо машины. Надеется, что одна из них сейчас остановится и оттуда выйдет Ваня, может, тут же заметит открытое окно и зажженную сигарету, но хуй с ним, это уже не важно, пусть только скорее придет. Куртку Рудбой снял и оставил на подоконнике. Выкурил еще две сигареты подряд и теперь ходит по квартире, по-прежнему не включая свет. С каждой минутой раздражается все больше. Где носит по ночам этого Ваню. Но звонить нельзя, ни в коем случае нельзя, это уже тогда совсем проебавшийся сюрприз, пусть тот лучше через окно спалит его слоняющееся по квартире тело с зажженной сигаретой в зубах, может, даже не признает сначала и вьебёт с порога в целях самозащиты. Рудбой представляет это и улыбается. Садится за стол на кухне, в голове сразу оживают воспоминания о том, как они вместе готовили праздничный ужин на Новый год. Вот так просто решили, нахуй клубы, нахуй Славу, нахуй Мирона и всех остальных, эту ночь они хотят провести только вдвоем. И Рудбой запарывал все, к чему прикасался, он же отвратительно готовит на самом деле. Ваня поручал ему самые простые задания, но у него получалось испортить блюдо едва ли не на стадии нарезки ингредиентов и Ваня со всей своей искренностью вдарил горе-кулинару половником по боку, назвал придурком криворуким, а затем, сетуя на то, как же так получилось, что он влюбился в такого дебила, поцеловал. И этот Новый год, черт возьми, оказался для них намного ярче всех масштабных и привычных им попоек. Намного ламповее и домашнее, чем в каком-нибудь загородном доме у камина под пледом. И объятия друг друга с щепоткой признаний, обещаний и грамма какой-то наркоты, лучшее из всего, что они до сих пор совместно переживали. Начинает светать. Рудбой сидит у Вани уже несколько часов, а хозяина дома все еще нет. Экран телефона светится, оповещая о десятке пропущенных от Мирона. Правильно, Рудбой еще из аэропорта рванул прямо сюда, даже не удосужившись забрать вещи. Нахуй все, он слишком соскучился. Нахуй все, его ждет Ваня. Нахуй все, пусть Вани нет дома, он сам его подождет сколько понадобится. С места не сдвинется, пока тот не вернется. Ваня ведь не может уйти слишком надолго, просто опять засиделся у Славы. Ему же еще Гришу кормить. Рудбой смотрит на крошащуюся возле раковины плитку, подоконник с облупленной краской, стены, с которых вот вот просто сползут обои, и думает, что неплохо бы сделать тут ремонт. Думает, что хуй с ней, этой Ваниной эстетикой хабаровского бомжа, а у Рудбоя достаточно денег, чтобы превратить это место в ебучее, блять, любовное гнездышко. Можно даже купить фартук с сердечками, тогда Ваня ему точно втащит. И мебель он новую купит, а то эта расшатанная кровать им обоим уже поперек горла, а пружины из матраса всегда очень некстати впиваются в задницу. А на стены он Ванины фотки повесит. Те, которые сам делал. Самые свои лучшие. Ваня же, оладушек припизднутый, раньше своей рожи стеснялся. Рудбой его чуть ли не с боем уговаривал, чтобы он себя снимать разрешил. И вот, как-то раз он все-таки уговорился, а затем увидел результаты и перестал прятать лицо за солнечными очками при каждом удобном случае и улыбался теперь чаще. На экране высвечивается надпись «Жидяра» оповещая о входящем звонке, Рудбой скидывает и отключает телефон. Думает, что можно и кофе попить, пока Вани все равно нет. Берет пустой чайник, открывает кран, но вода не идет. Рудбой пробует открыть горячую, но и так ничего. В голове появляется какая-то мысль, но не формируется четко, оставляя только желание проверить, не перекрыта ли вода совсем. Как раз в тот момент, когда Рудбой идет с чайником в ванную, входная дверь открывается. Без ключа. Он просто забыл её закрыть. На пороге стоит максимально помятый, нервный, испуганный и заебавшийся Мирон, стоит и смотрит на Рудбоя растерянно и в то же время грустно, а Рудбой злится, нахуя жидяра сюда приперся, что ему блять надо. — Какого хуя, Мирон? — раздраженно спрашивает Рудбой. Ваня же вот вот придет, он его сам хотел встретить, а не всем окситабором. Это его, личное. Мирон вздыхает, устало и как-то обреченно, подходит к другу и забирает чайник, ставит на стоящий в коридоре комод и кладет руку Рудбою на плечо. — Вань, пойдем. — Да куда блять? Я Ваню жду, вернется же скоро, — Рудбой сбрасывает руку Мирона с плеча и он вдруг кажется ему еще меньше, чем обычно. И губы как-то нехорошо подрагивают. Заболел, что ли? — Вань, ты сюда уже несколько месяцев ходишь. Пойдем, Вань. У Рудбоя холодок бежит по спине, в мозгу снова шевелится что-то нехорошее, скользкое, не желающее выползать на поверхность. Знание, которое въелось в подкорку, но не показывается. Гадит и жрет где-то внутри. — Вани нет, — Мирон хочет чтобы голос его звучал твердо, но он срывается и превращается в замогильный шепот. И Рудбоя накрывает. Он вцепляется в плечи Мирона пальцами, оставляя синяки даже сквозь куртку и издает что-то среднее между воем и хрипом. Вспоминает, как был где-то в пьяном угаре после концерта, а телефон с отключенным звуком наполнялся пропущенными вызовами от Славы. И как вломился к нему в номер Мирон, а потом мялся и не мог и слова сказать, в конце-концов тихим и дрожащим голосом произес: «Ваня умер». А потом вспышка, темнота, боль и содранные в кровь костяшки пальцев. Рудбоя даже на похоронах не было, блять, он сейчас и не помнит, где и под чем тогда шлялся и никто ему об этом не расскажет. А Ваня лежит в сырой холодной земле, он с ним даже не попрощался нормально и никогда уже не попрощается. Рудбой стоит в ступоре, в голове кадры-картинки сменяют один другой, как он сидит на полу в парадном у Славы, кровь капает на пол стекая с разбитой губы и рассеченной брови. Это, когда его немного отпустило, он пришел к Славе не то за прощением, не то повидать осиротевшего Гришу, а получил несколько ударов по морде за то, что подсадил Ваню на какую-то сомнительную наркоту. Заслуженно. Он бы сам себя так разукрасил, если бы мог, да Мирон следил и не позволял. А потом Рудбой вроде перебесился, переломался, успокоился. Только каждый месяц Мирон находит его в квартире Вани Светло, блуждающего по темным комнатам в поисках кота Гриши, неизменно в ожидании, что Ваня вот-вот вернется домой.

***

Они поссорились из-за какой-то хуйни, а Рудбою ехать надо, такси уже ждет. У Вани опять дурацкий, нелепый и гениальный проект в планах, как и все его творения, он хочет начать как можно быстрее, а Рудбой его динамит со своими делами. И Ваня понимает, дела бросать нельзя, но он же даже не выслушал, некогда ему. Просит не начинать без него, Ваня и это понимает, но все равно злится. Ничего, сейчас он уйдет, Ваня вмажется привезенной рудбоевской дурью и правда дождется, а пока изобразит грусть и обиду, потому что там особо и выдумывать не надо, в душе-то все равно боль и тоска. — Я вернусь скоро, ты только меня подожди, — обещает и просит Рудбой стоя на пороге, полностью одетый, в шапке сползающей набок, и не глядя на Ваню. Не дождавшись ответа он выходит и хлопает дверью, от чего она ударяется о косяк и медленно открывается, впуская в квартиру сквозняк. Ваня знает, что он скоро вернется. Сколько там, месяц? Фигня. Жаль, что дождаться не получилось.