Strange love

Осень. Любимая пора года. Стою у окна и наблюдаю, как ветер срывает золотистые лепестки с деревьев, закрутив их в невидимом кольце. Ощущение, будто вижу состояние собственной души, которая находится в постоянном водовороте и не находит покоя. Невольно обнимаю себя за плечи, чувствуя, как слеза щекочит щеку, очертив неровную линию до подбородка. Прикрываю веки и глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться. Уже пять часов вечера, он скоро приедет. Не хочу, чтобы он видел меня такой. Его это раздражает. Раздражает малейший намек на то, что мне с ним плохо. Стираю с лица слезу и направляюсь на кухню. Нужно накрыть стол до его прихода. Не хочу делать это в его присутствии, под пристальным взглядом. Лишь бы быстрее ушел. Это все, что я хочу. Жизнь с Чонгуком-айдолом перестала казаться для меня такой манящей после того, как для моей же безопасности, Гук привел меня в этот загородный дом. А если называть вещи своими именами, то не привел, а запер меня в нем. Обо мне никто не должен знать. По крайней мере, на время, обещал Чонгук. Но уже третий месяц чувствую себя в роли шлюхи, которую посещают только чтобы развлечься. — Как же я устала… — вздыхаю, опускаясь на стул и зарываюсь в собственные ладошки. — От меня устала? — слышу его голос в ответ и моментально поднимаю взор. Ничего не отвечаю. Наблюдаю за тем, как он садится напротив, массируя переносицу. — Я не голоден, — говорит, посмотрев на накрытый стол. Встаю с места и начинаю убирать со стола. Тянусь к его тарелке и чувствую, как он сжимает меня за запястье. — Пусти, — пытаюсь вырваться, но Чонгук тянет меня к себе, усаживая на коленях. — Уже месяц, Джису, — всматривается в мои глаза, которые я так усердно прячу, боясь столкнуться с холодным взглядом черных глаз, — сколько ты еще будешь играть в молчанку? — Пока ты меня не отпустишь, — решаюсь поднять на него взор. Он моментально встает с места, оттолкнув меня от себя. — Я просил тебя, Джису, просил ведь! — он подходит ко мне вплотную, зажимая у стены. Руками упираюсь в его упругую грудь, в страхе ожидая его дальнейших действий. Он никогда не переходил грань дозволенного, но после моей неудавшейся попытки убежать, Чонгука будто подменили. Он стал груб и невыносим. — Ты совсем с ума сошла? — поднимает мою голову за подбородок. — Чонгук, я больше не могу так, как же ты не понимаешь? — слезы предательски текут с глаз. — Ты меня не любишь? Тебе сложно чуть-чуть выждать время, Джису? — сжимает подбородок еще сильнее, вынуждая скорчиться от боли. — Чон, — толкаю его в грудь. Он отходит на пару шагов и тяжело дыша всматривается в мои глаза. — Я не могу жить в этой клетке, пойми! — говорю, приведя дыхание в обычный ритм, — Ты приходишь раз в неделю и то не всегда, а я даже не могу в магазин сходить без охраны, сижу в этих четырех стенах, в ожидании тебя! Мне плохо, Гук, очень плохо! — падаю на колени, задыхаясь от нового потока нахлынувших слез. — Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была рядом и, самое главное, в безопасности. Этим я оправдываю себя, Джису, — говорит и подходит ближе, опускаясь на колени передо мной, — а чем ты оправдываешь свое желание уйти? Думаешь мне легко? — ладошками обхватывает мое лицо, пытаясь меня успокоить. — Чонгук, я не шлюха, которую ты трахаешь раз в неделю. Я хочу нормальную жизнь рядом с тобой! — говорю уже более уверенно, убирая с лица его руки. — Ты неблагодарная тварь! — его голос разносится по всему дому, отдаваясь эхом в ушах. Он зол. Ужасно зол. На шее выпирает венка, глаза направлены в мои, а руки тянутся к моей талии. — Шлюха значит? — тянет к себе и резко укладывает на пол, нависая сверху. — Чонгук? — хлопаю глазами, не веря в происходящее. — Ты дура, Джису, просто маленькая дура, — задирает юбку и отодвигает кромку трусиков, — шлюха говоришь? Я относился к тебе, как к шлюхе? — надавливает на клитор, заставляя извиваться под ним. — Чонгук, что ты делаешь? — толкаю его в грудь. Он ничего не отвечает. Вижу, как тянется к молнии брюк, освобождая возбужденную полоть. — Пусти! Отпусти меня! — брыкаюсь, предугадав его намерения, но тщетно. Резким толчком он заполняет меня, вырывая с уст болезненный стон. — Месяц! Мать твою, месяц я тебя не трогал, только потому, что ты этого не хотела! А ты смеешь говорить, что я относился к тебе, как к шлюхе?! Сука! — рычит мне в ухо, толкаясь в узкое лоно, что есть силы. — Чонгук, мне больно, — повторяю, в перерывах между всхлипами. Боль становится невыносимой. Он начинает дразнить то покидая, то заполняя меня резкими толчками. — Чон, прошу, — повторяю рефлекторно и чувствую, как он покидает меня. Отстраняется. Садится, уткнувшись в ладони. Переворачиваюсь на другой бок, спиной к нему, пытаясь успокоиться. — Мать твою, Джису! — слышу за спиной его хриплый голос, -Как ты можешь быть такой, как ты можешь говорить такое? Почему вынуждаешь доказывать обратное прибегая к крайним мерам? Тянет за плечо, вынуждая повернуться к нему. — Если ты хочешь уйти, я больше держать не буду, уходи, — говорит и встает с места, застегивая молнию брюк. Каждое слово, будто режет изнутри. Слышу, как захлопнулась входная дверь. Снова тишина и повисшие в воздухе слова, свидетельствующие о моей свободе. Взгляд застыл, а сердце отбивает бешеный темп, отдаваясь эхом в ушах. — Чонгук, — говорю лишь губами и съежившись, зарываюсь в колени. Почему я не могу встать и уйти? Я же так этого ждала… Чувствую, как веки предательски слипаются, лишая возможности мыслить трезво. *** — Нет, нет! — брыкаюсь, чувствуя как сильная мужская рука обхватила меня за талию. Открываю глаза, видя перед собой знакомый взгляд черных глаз. — Джису, тебе нужно в кровать, Бог знает сколько ты здесь лежишь, — говорит, подхватывая меня на руки. — Я думала ты ушел, — говорю неуверенно, когда он опускает меня на кровать и целует в лоб. — Нет. Ложится рядом, обнимая меня. Прижимаюсь в ответ, чувствуя родной запах родного тела. — Люблю тебя, Чонгук. — Я тоже тебя люблю, Джису.