на озере чад изысканный бродит жираф

минуту назад у феди руки горячие пиздец. даже сейчас, в недружелюбные московские -5, на старой басманной, без пальто и перчаток. костя задается вопросом, как серебро на его пальцах еще не начало плавиться. федя тонко касается ладонью костиного плеча, укрытого футболкой, оставляя миллиарды абстрактных ожогов. улыбается хитро-хитро, глаза щурит, затягивается. пепел опадает на грязный серый снег. костя совсем не тупой. что ему пизда, он понял давно. просто не думал, что все настолько серьёзно. неделю назад неделю назад, в питере, после очередной попойки на хате у рандомного чела из тусовки слова. к тому моменту, как костя проснулся, на часах было уже шесть утра, а на небо было белое, с белым солнечным диском, белыми облаками и всем таким. жаворонок, помимо кости, нашёлся всего один. свил себе гнездо из чужих свитеров и курток на широком подоконнике, потягивал холодное пиво, что-то печатал. белый свет рассеивался, обрамляя античный профиль, волосы, кисти рук. массивные кольца. ресницы. федя, судя по всему, заметил какие-то признаки жизни на бледно-зеленом диване. увидел костю, смотрящего неотрывно на его пальцы, сжимавшие банку дешманской балтики из ближайшего спара. наклонил голову, протянул пиво. костя перегнулся через спинку и коснулся подушечками запотевшего синего металла, едва-едва соприкоснувшись с букером кончиками среднего и указательного. а где-то под ребрами запустился обратный отсчет. ком к горлу подкатил незамедлительно, костя чуть не захлебнулся к хуям. подскочил с дивана и, перепрыгивая через лежащие в различных позах тела, через пару мгновений оказался у раковины, опершись на ее бортики, нашептывая "блядьблядьблядь" как мантру и сверля глазами слив. потом он закашлялся. ромашка с маленькими белыми лепесточками. ебаный в рот, серьезно. костя совсем не тупой, просто немножечко глупый. у него же есть чудесная настенька. его настенька. с её вьющимися волосами, огромными глазами, зеркальными ногтями. добрая, солнечная. спит сейчас дома, свернувшись калачиком на своей половине кровати. костя вновь склонился над раковиной. вкусом тонким он никогда не отличался, а сидящий на подоконнике букер, скроллящий ленту инстаграма, был для кости куда эстетичнее, чем полотна времен ренессанса. уже минут десять костя грустно смотрел в свои же глаза в зеркале. ясен хуй, нужно было что-то делать, а делать отчаянно ничего не хотелось. не хотелось принимать никаких решений, нести ответственность. феде, естественно, он ничего не скажет, он не дурак (не в такой степени), а вот что с настенькой делать, он придумать не мог. в коридоре послышался шорох, костя поспешно включил воду, набрал её, ледяную, в не менее ледяные ладони, ополоснул лицо. он чувствовал, как что-то расползается внутри по солнечному сплетению, подступая к горлу, но быстро сжал ладони в кулаки. ну, как обычно помогало подавлять рвоту. о дверь ванной звонко ударилось что-то металлическое. — костян, живой? — вхарактерно-флегматично-обеспокоенно-федино. — такое, — искренне-вдушенеебущее-костино. — давай выкорчевывайся, покурим, — расшифровка: мне одному скучно торчать в падике в ебаные шесть утра. — сек. костя толкает дверь, врезается глазами в букера. тот стоит, опершись спиной о косяк, щёлкает зажигалкой своими пальцами с этими кольцами блестящими, голову наклонил вперёд, волосы с одной стороны спадают небрежно и в глаза лезут. губами уже зажал сигу. — идем травиться, — подчеркнуто-жизнерадостно-федино-безовсякойвозможностиотказаться. остальные спали. костя повернул замок, пропустил федю вперёд, прикрыл дверь. они спустились на пару пролетов вниз, на открытый балкон (курилку). ни души, только пара голубей на противоположной стороне, которые так и остались сидеть на оконной раме. букер пускал клубы виноградного дыма, глубоко затягиваясь. глаза свои прикрыл. теплым плечом едва касался костиного. костя упёрся подбородком о свою ладонь и старательно смотрел на двух воробьёв в кормушке. старательно смотрел на все, что не букер, иными словами. — мне тут тёма писал. с москвой устаканилось, едем, — голос букера резал окутывающую их тишину, будто нож. — тёмка тоже жаворонок? — просто не спит, — щелчок зажигалки и новая сигарета. догорающий фильтр полетел в окно. костя закашлялся и отвернулся, сплевывая белые цветы в ладонь, позже отправив их вслед за фильтром. три дня назад настенька все поняла, когда после репетиции костю вывернуло целой поляной лепестков прямо на пороге квартиры. собрала вещи, поцеловала в щеку и сказала обязательно звонить. она совершенно не злилась, никогда не злилась и прощала косте все его глупости. и эту простила. 'на мсквском в 8' до концерта два дня, ехать решили сегодня. букера по обыкновению впишет сд, костя же особо ни с кем из московских не общался, но млечный как-то обмолвился (случайно бросил и уже жалеет), что перекантоваться у него можно будет. там и заночует. не выгонят же его, в конце концов. костя на автопилоте накидал вещи в сумку. накидаться и сам хотел, но дома был только настин мартини. не стал. 19:30. вызвал убер, поехал на вокзал. нашёл федю в зале ожидания, прямо у бюста петра великого. букер смотрит размытым егерем взглядом. 'пьянь' гордо сверкает на груди. костя говорит, что сейчас вернётся, а букер кивает и возвращается в свои мысли. через несколько минут пришёл поезд. сидят рядом, соприкасаясь коленями. федя вырубается практически сразу, опершись виском о стекло. костя на него не смотрит, но на периферии — безотрывно. в какой-то момент (через 38 минут) стекло становится слишком уж твёрдым и некомфортным, и букер, не просыпаясь, перекладывает свою лохматую голову на костино плечо, уткнувшись в него лбом. костя же обречённо вздыхает и старается не кашлять слишком уж шумно. у млечного они пьют в режиме нон-стоп до самого утра. много говорят, забиваются фитануть в новом треке (который, скорее всего, не выйдет), сплетничают о тусовке слова и версуса, умудряются перемыть косточки практически всему бомонду. а потом речь заходит о букере, и снова все катится к чертям. костя, уже насквозь пропахший ромашками, удаляется в ванную, а ваня смотрит как-то слишком уж понимающе. спать не хочется, и они открывают новую бутылку. вчера в 21шоп они приезжают за час. минут десять спустя подтягивается артем, радостно обнимает костю, смеётся ему куда-то в шею. даёт кулачок млечному, машет оператору. с опозданием в полчаса вламывается букер, на ходу стягивая пальто. выглядит заебанным. — мог и на метро доехать, не обломился бы, — вместо приветствия кидает один из организаторов, самый старый и самый занудный. — мог бы нахуй сходить, — мычит себе под нос букер, попутно обнимая тёму и ваню, салютует косте, отошедшему вглубь зала для бэкстейдж-интервью. — чего, запускайте, говорю, все в сборе. — ребят, пиздец! вусмерть перепуганный костя подлетел к столику для автографов, за которым скучающе сидели артем с ваней. рядом крутился букер. — они будут бить тату по моему рисунку, — костя обречённо махнул рукой сторону двух девушек, что-то говоривших сейчас на камеру. — моему. рисунку. — пиздец, это ж только на ампутацию руку потом, — кивнул млечный. вараб засмеялся. — бьют на спор? — нет- — тебя любят, это нормально, — федя переводит взгляд с толпы фанов и смотрит на костю, прямо насквозь будто. кладёт ладони на плечи и хлопает раза два, потом опускает и несильно сжимает. — все в порядке, окей? они там сами разберутся, ну, не переживай ты так. — я, — костя запнулся. — кэшн, их дело, но вдруг потом ещё на работу не возьмут, —попытался перевести все в шутку, игнорируя критическую нехватку воздуха. — ща вернусь. вдох-выдох, выдох-вдох. костя чуть ли не лёгкие выплевывает в этот раз, в глазах на секунду темнеет. он цепляется за стенки кабинки. нужно взять себя в руки. сегодня до концерта осталось всего ничего. вараб заметно нервничает, ваня гипнотизирует взглядом бутылку воды, федя на расслабоне о чем-то болтает с алиной. она хохочет, закрываясь ладошками. костя периодически высовывается на сцену. в голове не укладывается, что все эти люди действительно пришли слушать его. не, конечно, он понимал, что большая часть пришла послэмиться под молодого чинаски, но костя все равно был счастлив. и трясло пиздец, хотя он и закинулся новопасситом с утра и сейчас жевал глицин. а ещё все внутренности скручивало от мысли, что делать, если цветы полезут прямо на середине трека. а сколько релоудов будет сегодня, косте даже думать не хотелось. десять минут назад москва взорвала. у кости голова кругом шла от того, какой был охуевший гиг, какие нереальные были люди. федя выложился на все двести, 495 на пару разъебали весь 'город'. костя, конечно, думал, что он облажался по обыкновению, но ликующие крики толпы и подбадривающие хлопки по плечу от букера и ребят тут же послали нахуй все сомнения и загоны. букер появляется из ниоткуда с шотом егеря в одной руке и телефоном в другой. — идем травиться, — у кости явное дежавю. он поднимается с дивана и выходит на улицу, оставив куртку на вешалке. сейчас букер запускает обжигающие ладони под футболку, пересчитывает подушечками чуть выступающие ребра, хаотично ищет сердце. у кости оно играется: то замирает, то стучит-стучит, да так, что выскочит из груди, ты только держи. а федя находит и держит, царапая кожу узорами колец. — пиздец, — хрипит. костя вплетает свои лапищи в федины волосы, мгновенно запутывается, проводит большим пальцем по скуле. смотрит прямо в глаза. тает под этим взглядом, под этими ладонями. его пиздец мажет. а ещё до кости доходит, хоть и с опозданием, что его дыхание больше ничего не сковывает. воздух свободно циркулирует в лёгких, а кожу исследуют шершавые тёплые пальцы. костя мысленно что-то решает для себя и подаётся вперёд, накрывая чужие губы, а где-то за миллионы километров отсюда взрывается сверхновая.