Апельсиновые корки и немного любви

Кенсу никогда в жизни так не жалел о выбранной профессии, как в то четверговое утро. В крохотной классной комнатенке, где обычно проводились уроки домоводства, стоял непрекращающийся гул. Семиклассники — все как один омеги с завитыми челками, наманикюренными пальчиками и прыщавыми щеками — трещали, даже когда Кенсу вошел в класс и грохнул дверью о косяк. Их не смутили ни его хмурый взгляд, ни громкое покашливание, ни стук указки по столу. И только когда Кенсу мягким и очень вкрадчивым голосом предупредил, что снизит всем итоговый балл, в классе воцарилась долгожданная тишина. Кенсу улыбнулся и открыл журнал. В дверь несмело постучали. — Да-да? — Кенсу присел на краешек стула: ученики любили делать ему не самые приятные сюрпризы. Дверь приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась краснощекая голова в шапке с помпончиком. — Можно? Это был Пак Чанёль, и он еще ни разу не явился на занятия вовремя. Подобное случалось не только с уроками домоводства. Ученик Пак обладал удивительно крепким сном, и подняться по будильнику у него никогда не получалось. — Проходи. — Кенсу махнул на него рукой. Чанёль, на ходу стягивая шапку, просочился в кабинет. — Ну что ж, начнем. Кто будет первым? Или по журналу? — По журналу, — завопил класс. Молчал только Ан Дэиль, бывший по списку первым. — Готовьтесь. — Кенсу тяжело вздохнул, сунул в карман пачку салфеток и встал. Зашуршали пакеты, застучали судочки, захрустели разрываемые нетвердой рукой упаковки с одноразовой посудой. Школьное руководство решило, что делать отдельный кабинет для кулинарных занятий нецелесообразно, и приготовить итоговое блюдо было негде. В определенном смысле это даже радовало. Чем меньше участия в готовке принимали ученики, тем выше была вероятность пережить зачет без расстройства желудка. — Ученик Ан, техкарту на стол и рассказывай. — Кенсу остановился перед Дэилем. Тот все еще возился с лотком, в который сердобольный папочка уложил запеканку. Запеканка выглядела аппетитно, и Кенсу поставил ”отлично” в графе ”внешний вид”. Дэиль кое-как выложил запеканку на тарелку и, подвинув к Кенсу карту, стал запинаясь рассказывать, как эту самую запеканку готовил. Получалось путано и нескладно, Кенсу понимал, что ученик на кухню даже не заглядывал, но запеканка была хороша, и он поставил ему восемьдесят пять баллов из ста. Дальше дело пошло бодрее. Кое-кто в самом деле готовил сам, и это было видно невооруженным глазом. Запеканки выходили то сухими, то сырыми, одни расползались, стоило на них посмотреть, а другие карамелизировались так, что об них ломались пластиковые вилочки. Кенсу пробовал каждую и все больше ненавидел свою работу. Желудок неодобрительно урчал, зубы ныли, а в ушах недобро бухало. Пак Чанёль забыл столовые приборы и бегал по классу, выклянчивая тарелки и вилки. Его запеканка — вздувшаяся пузырем и подгорелая с одного боку и не пропекшаяся с другого — сиротливо выглядывала из-под пластиковой крышечки ланч-бокса. Кенсу терпеливо ждал, пока Чанёль выложит ее на тарелку и передаст ему примятую и замасленную карту. — Начинай. — Ну в общем, мы перетерли желтки с сахаром до белой пены, белки взбили отдельно. Творог и сметану перемешали, добавили желтки. Потом мы смешали творожную... э-э-э... ну вот это вот, что получилось, с белками, а потом оказалось, что ванили дома нет, и брат сказал, что можно добавить туда апельсиновые корочки. Ну так, немного, для запаха. И вот мы натерли немного на терке и добавили в смесь, форму смазали маслом сливочным и немного этой, манкой, потрусили, чтобы не пристало. Но потом я открыл духовку, хоть нельзя было, и все это дело упало, а дальше пришли родители, и я забыл про нее, и она там немного подгорела. Но брат говорит, оно и сырое вкусное было, так что не бойтесь — не отравитесь. Кенсу слушал его в пол-уха. После слов об апельсиновой цедре он перестал понимать что-либо и лишь смотрел на уродливую запеканку, которая теперь казалась ему самой прекрасной запеканкой в мире. Потому что такую — без манной крупы и с апельсиновыми корочками — готовил дедушка, когда Кенсу был маленьким. Это была самая чудесная запеканка в мире, и у Кенсу она никогда не получалась такой же вкусной. Он взял вилку и отколупнул кусочек посредине, там, где запеканка пропеклась лучше всего. Он не знал, на что надеется, и глупо таращился в стену класса, когда понял, что Пак Чанёль и его безымянный брат каким-то непостижимым образом приготовили запеканку дедушки До. — Если не вкусно — выплюньте. Я все равно собаке ее скормить собирался. Голос Чанёля и смешки за спиной привели Кенсу в чувства. — Нет-нет, все очень вкусно, Чанёль, ты молодец. Ставлю ”отлично”. — Кенсу отколупнул еще кусочек и отправил его в рот. Он и не заметил, как сильно дрожат у него руки. Класс возмущенно загомонил. — Но она же сгорела! У меня не сгорела, но вы поставили мне всего восемьдесят баллов! А мне влепили ”удовлетворительно”, хотя моя запеканка... Кенсу не слушал. — С твоего позволения, я заберу ее и угощу учителей. — Кенсу потянул ланч-бокс к себе. Чанёль смотрел на него огромными — Кенсу раньше никогда не замечал, что они такие — глазами и глупо открывал и закрывал рот, но остановить его не пытался. Кенсу соврал. Никаких учителей он угощать не собирался. Съел все сам, а потом блаженно глядел в окно на заснеженный школьный двор и улыбался. И только под конец рабочего дня Кенсу вспомнил, что идея заменить ваниль цедрой принадлежала не Чанёлю, а его брату. Кенсу не был знаком с Паками и до этого дня даже не подозревал, что у Чанёля есть братья, поэтому, когда большая часть учителей разбрелась по домам, он украдкой пробрался в архив и нашел личное дело ученика Пака. Родители его были в разводе, и Чанёль жил с папой и отчимом. У отчима, господина Кима, был сын Чондэ, ученик аграрного университета. Других братьев у Чанёля не имелось. Значит, Чондэ... Кенсу захлопнул папку и посмотрел в посиневшее окно. В нем отразились потолочная — белая, как пломбир на палочке — лампа и лицо Кенсу. Улыбающееся и от этого какое-то глупое. Кенсу тут же поджал губы и сунул папку на место. А в голове все так же звучал голос Чанёля, рассказывающий рецепт запеканки, и вскользь, словно эхо в пустой комнате, раздавалось имя — Ким Чондэ. Пахло апельсинами. Ночью Кенсу снилась апельсиновая роща у берегов Средиземного моря. Отчего-то валил густой, лопухами, снег, и загорающие на пляже люди подставляли ему свои смуглые плечи. Кенсу шел, держа над головой ярко-оранжевый зонт, и в руках у него был стакан со сливками. Он знал, что должен донести его до дому в целости и сохранности, иначе Ким Чондэ не сможет приготовить ему запеканку. Во сне Чондэ был ему супругом и каждое утро пек самую вкусную в мире запеканку с апельсиновыми корочками. Кенсу проснулся до будильника и долго пялился в подсвеченный ночником потолок. Ким Чондэ, студент аграрного университета, никак не шел у него из головы. — Тебе не пятнадцать лет, бога ради. — Кенсу со стоном перекатился на живот и зарылся лицом в подушку. Сон притаился в складках наволочки, и сколько бы Кенсу его не звал, он не откликался. Уснуть так и не получилось. А потом был утренний кофе, автобусная остановка, школьный двор. С крыш капало. Огромные сосульки блестели в лучах хмурого солнца. К вечеру пошел дождь, и Кенсу, добираясь домой, промок до нитки. И все это время он думал о Ким Чондэ. Это была самая глупая влюбленность в жизни До Кенсу. Последняя неделя семестра выдалась тяжелой, и Кенсу еще больше возненавидел свою работу. К концу дня он так уставал, что мог лишь доковылять до остановки, вползти в переполненный автобус и, болтаясь между ссутуленными, слегка заснеженными телами, понадеяться, что рука на особо крутом повороте не оторвется. На новогоднюю вечеринку Кенсу идти не собирался — не должен был, ибо класса ему не давали, и надзирать, хвала господу, было не за кем, — но утром пятницы его, ничего не подозревающего, подловил завуч, припер к стенке и, угрожая внеклассными занятиями, попросил заменить математика, который свалился с кишечным гриппом. ”Везет же некоторым”, — с завистью подумал Кенсу и выдавил из себя кислое согласие: внеклассные занятия представлялись ему сущим адом. — Будешь рождественским эльфом. Колпак и башмаки возьмешь у завхоза. В школьном театре Кенсу всегда доставалась роль снеговика — он все представление неподвижно стоял под елкой и изнемогал от жары в огромном ватном костюме, — и повышение в эльфы можно было считать достижением. Начало вечеринки назначили на шесть, но ученики в сопровождении родителей и дедушек стали набиваться в большой спортзал — в малом устроили утренник для ребятни помладше, и теперь там царил форменный погром — уже к пяти вечера. Кенсу топтался возле директора, наряженного в синий тулуп Деда Мороза, и чувствовал себя полнейшим идиотом. Дед Мороз был культурным достоянием совершенно иного народа, и Кенсу, как человек образованный, это понимал и оттого немыслимо страдал. — А костюма Санты не было? — поинтересовался он как бы между прочим и рукавом джемпера протер ближайшие елочный шар. Елку перетащили из малого зала, и местами она заметно помялась. Гирлянды горели с перебоями. — Я за год слегка поправился, так что он не налез. Пришлось брать шубу у мужа. — Директор хохотнул и похлопал себя по заметно выпирающему животу. — Ты не переживай: никто ничего не заметит. Они сюда за подарками да потанцевать явились, а не на нас пялиться. Кенсу этим мало утешился. Завуч, обряженный снежинкой, порхал по залу, рассаживал родителей и прикрикивал на расшалившихся учеников. Кенсу поймал его взгляд и показал сначала на свой колпак, а затем — на директора. Завуч развел руками. Кенсу уже всерьез мечтал о кишечном гриппе. А потом случилось немыслимое — Пак Чанёль завалил елку. Явившийся на вечеринку с опозданием, он попытался незаметно слиться с интерьером, запутался в шнуре от гирлянды и под визг и вопли гремящей из усилителей музыки рухнул. Елка, которая и до этого держалась на честном слове, не выдержала и завалилась на бок, придавив Чанёля. Завуч, позеленев, схватился за сердце, физрук, обряженный оленем, бросился спасать елку, а Кенсу — Пак Чанёля. По залу прокатилась волна истеричного гогота. Не смеялся только паренек, который, опередив Кенсу, уже вытаскивал покрасневшего от стыда Чанёля из-под елки. — А ну глянь на меня. Не поранился? — Кенсу стащил с головы колпак, намотал его на руку и стал отряхивать с плеч Чанёля искристую россыпь осколков. К счастью, разбилась всего пара шаров, и Чанёль не порезался. — Я в порядке. — Чанёль тряхнул головой, и во все стороны полетели душистые хвоинки. — Я нечаянно... — Говорил я — не надо ходить, — подал голос паренек, и Кенсу впервые поглядел на него внимательно. Паренек улыбнулся извиняющейся улыбкой. Кенсу покраснел и спешно отвернулся. Это ведь не мог быть Ким Чондэ? Или мог? — Чанёль у нас ходячая катастрофа. Папа пускать его не хотел, но он закатил истерику, пришлось вести, но сами видите, что из этого получилось. Мы потому елку дома и не ставим. Все равно свергнет. Чанёль зажал уши ладонями. В огромных глазах блестели слезы. — Не реви, — приказал парнишка и отнял руку Чанёля от уха. — А вы брат, наверное? — Кенсу продолжал возить по спине Чанёля колпаком. Завуч пришел в себя и уже направлялся к ним. До встречи с катастрофой оставались считанные секунды. — Да. Сводный. А вы До Кенсу, учитель домоводства. Чанёль очень любит ваши уроки, постоянно о вас говорит, так что я сразу вас узнал. — Чондэ — а это без сомнений был он — улыбнулся еще шире, и Кенсу едва не взвыл в голос. Реальный Чондэ оказался даже лучше, чем Кенсу его представлял. — Что... что это такое?! — загремело сбоку, и Кенсу таки завопил. Завуч не обратил на это ни малейшего внимания и накинулся на Чанёля: — От тебя сплошные убытки, Пак. Сначала ты переломал все теннисные ракетки, потом разбил новехонькое зеркало в уборной, а теперь... теперь ты уничтожил праздник! — Тонкий наманикюренный палец застыл перед чанёлевым носом. Чанёль заревел. — Эй, вы чего раскричались? — Чондэ протиснулся между братом и завучем. — Между прочим, это вы не соблюдаете технику безопасности. Почему кабель лежал не на полу, а висел в воздухе? Еще и к сети подключенный. А если бы Чанёля током ударило? Или короткое замыкание случилось? У вас всего один выход из зала: случись пожар и... — А вы кто такой будете? — Завуч притих и теперь настороженно глядел на Чондэ. Директор на цыпочках прокрался мимо, знаками показывая, чтоб его не выдавали, подхватил переноску и стал ловко сворачивать кабель. Елку водрузили на место, привели в божеский вид, и под воодушевленные крики физрука вечеринка продолжилась. — Брат Чанёля, — ответил тем временем Чондэ. — Ах, брат. — Завуч вздохнул с облегчением. — Ну так вот, ваш Чанёль постоянно причиняет школьному хозяйству ущерб. Мы отстранили его от занятий физкультурой, потому что он портит спортивный инвентарь, мы не допускаем его к уборке школьной территории, ибо в прошлом году он сломал грабли и едва не покалечил завхоза. Что будет, когда начнутся лабораторные работы по химии, я даже представить боюсь... — Я не нарочно, — заголосил Чанёль, кулаками размазывая по щекам слезы. — Помолчи, будь добр. — Не кричите на него. — Кенсу обнял Чанёля за худенькие плечи и погладил его по голове. В волосах запутались ошметки мишуры. — Ребенку и так праздник испортили, а вы добавляете. — Этот ребенок сам кому угодно праздник испортит. У Кенсу задергался глаз. Завуч инстинктивно попятился. — Прошу меня простить — директор (которого уже и след простыл) зовет. — И с этими словами завуч растворился в толпе. Кенсу и Чондэ повели Чанёля в уборную, умыли его и кое-как причесали. — Я назад не пойду, — давясь соплями, сказал Чанёль, когда они закончили. — Все будут смеяться. Не хочу. — Значит, домой. — Чондэ потрепал его по волосам. — Говорил же — лучше в кино сходим. — Мы еще успеем! На ”Звездные войны”! — Чанёль схватил Чондэ за рукав рубашки. В глазах читались надежда и восторг. Чондэ посмотрел на часы. — Сеанс на полвосьмого. Должны успеть. Чанёль расцвел в широчайшей из улыбок. Кенсу вдруг стало завидно. Сейчас этот несуразный мальчонка наденет свое несуразное короткое пальтишко, шапку с помпончиком и под руку с братом — красивым, добрым и очень умным, словом — идеальным братом — пойдет в кино. И не на какую-то там мультяшку, а на ”Звездные войны”. Кенсу чуть не разревелся от жалости к себе. Чтобы скрыть это, опустил глаза в пол и с трудом подавил стон: мало того, что его жизнь не удалась, так на нем еще и эти дурацкие эльфийские башмаки! — Учитель До, а вы не хотите с нами? На ”Звездные войны”? Кенсу посмотрел на Чанёля. — Я? На ”Звездные войны”? — А вы не любите? Там же световые мечи и жух-жух — космические корабли. И Люк Скайуокер! Он лучший джедай во вселенной. — Лучший джедай — Энакин, — прокашлялся в кулак Чондэ. — А вот и нет! Он перешел на темную сторону! — А вот и да! Он убил Палпатина и спас Люка. Без него Люк бы погиб. Братья стали громко спорить, доказывая каждый свою правоту. Кенсу смотрел на них и давил в себе улыбку. У него не было братьев, даже сводных, и то, что происходило сейчас на его глазах, казалось ему запретным таинством, к которому он вдруг оказался причастным. Это волновало его, и он не знал, как с этим бороться. Споря, они вышли в коридор. От стены тут же отделилась тень. На тени был полосатый свитер, и в руках она держала коробочку-снеговика, полную сладостей. Они опомниться не успели, как коробка перекочевала в руки Чанёля, а полосатый свитер мелькнул в конце коридора и скрылся на лестнице. Чондэ расхохотался, а Чанёль пошел лиловыми пятнами. Кенсу мог поклясться, что и свитер, и конфеты принадлежали Ву Ифаню из 8-”А”. — У кого-то появился кавалер? — Чондэ утер слезы и с улыбкой уставился на Чанёля. — Нет! — Чанёль покраснел еще гуще. — Там еще и открыточка. — Чондэ дернул бровями. Чанёль выхватил из коробки открытку и сунул ее в карман, от греха подальше. — Так вы с нами? — Чондэ переключился на Кенсу. Кенсу только чудом не последовал примеру Ву Ифаня. — Я бы с радостью, но... работа. — Он неловко дернул ногой в эльфийском башмаке. — Ой, там и без вас справятся. Сейчас поговорю с завучем. Они мне Чанёля едва не покалечили. — И Чондэ, оглядываясь то и дело через плечо, зашагал к спортзалу. Чанёль, полыхая ушами, прижимал к груди коробку с конфетами. Пальцы у него подрагивали от волнения и удовольствия. Кенсу помнил это чувство. Первая любовь — противоречивая и неповторимая: и сладко, и горько, и плакать хочется. Кенсу отвернулся, чтобы не смущать Чанёля, но смотреть было не на что. Глупая ситуация, но чего можно ожидать, когда на тебе дурацкий колпак и башмаки с колокольчиками? Чондэ вернулся довольный, как котяра, слопавший горшочек сливок и закусивший рыбкой. — Господин Сон настоятельно просит сопроводить Чанёля в кино. — Чондэ развел руками, мол, не знаю, что с этим делать. — А еще я наворовал мандаринов. — И он похлопал себя по оттопыренным карманам пиджака. — Вам переодеться надо, я так понимаю? Кенсу едва поспевал за ходом его мыслей, так что не сразу сообразил, что нужно ответить. — Мы в гардеробе вещи оставили. Будем ждать вас в вестибюле. — Чондэ взял Чанёля за локоть и поволок к лестнице. Кенсу, помявшись, нетвердым шагом направился в противоположную сторону. В учительской он быстро избавился от опостылевшей обувки, натянул любимые ботинки, пальто и, обмотавшись шарфом, показавшимся ему уныло-серым, спустился на первый этаж. Чондэ и Чанёль, полностью одетые, ждали его у стенда с новогодней газетой. Чондэ придержал дверь, пропуская Кенсу и Чанёля вперед, и у Кенсу недобро дрогнуло в груди. Это чувство ему тоже было знакомо. Он облизнул губы. Они были неприятно сухими, шершавыми. И почему он не пользуется бальзамом, как всякий уважающий себя омега? И брови у него, боги праведные, не выщипаны, и ногти бы подстричь нужно, и ноги побрить. Он не помнил даже, есть ли у него дома новый станок. Какой кошмар... Кенсу натянул шарф по самые глаза, вспомнил, что надо было причесаться, а то после колпака волосы, должно быть, выглядят как сорочье гнездо, и вконец приуныл. На что он вообще рассчитывает? С таким отношением к своей внешности ему даже секс на одну ночь не светит, не то что отношения и брак. И куда только папка смотрел? Почему уму-разуму не научил? А соседи по общаге? Где они все были, когда Кенсу в пятницу вечером шел на курсы кройки и шитья? Почему не пытались нарядить его в блядские шмотки и, напоив дешевым вином, подложить под какого-нибудь мудака с кафедры физической культуры? Кенсу невольно покосился на Чондэ. Ему, должно быть, от силы двадцать. Красивый, веселый, не смущается говорить с омегой много старше него. У такого однозначно нет отбоя от поклонников. А Кенсу согласился пойти с ним на ”Звездные войны”. Как самый последний ботан, которым он, в общем-то, и был. Стыд и позор на его седую голову… На кассе сидел смазливый омега, и Чондэ, покупая билеты, успел с ним пофлиртовать. Кенсу забился в угол, нахохлился, и всем своим видом показывал, что ему нет до этого никакого дела. Пускай кому угодно строит глазки — он выше этого. И вообще, ни один уважающий себя омега не позволит, чтобы ему вот так подмигивали. ”Он думает, что ты их папаша, отвечаю, — гаденько протянул внутренний голос, когда омега, передавая Чондэ билеты, стрельнул подмалеванными глазками в Кенсу. — Кто еще нарядится в шерстяные брюки и коричневый джемпер?” Хотелось умереть на месте, но Чанёль этого не допустил. Схватив Кенсу за руку, словно они с ним были, по меньшей мере, закадычными друзьями, он поволок его к кафе-бару — покупать попкорн. — И три больших колы, пожалуйста, — добавил он, улыбаясь огромному продавцу-омеге. — Фильм идет два с половиной часа, — предупредил Чондэ, пристраиваясь рядом с Чанёлем. — Сходи, пока еще есть время, в туалет. Потом я тебя выводить не буду. Чанёль, сунув Кенсу своего конфетного снеговика, умчался в туалет. Чондэ оплатил заказ и поволок все к креслам. У входа в зал уже собирались люди. — Сколько с меня? — Кенсу потянулся было к рюкзаку, чтобы достать кошелек, но Чондэ его остановил. — Я плачу. И не спорьте. Кенсу улыбнулся; в животе все приятно переворачивалось. Кенсу еще никогда не водил в кино альфа и тем более за него не платил. За Кенсу вообще никто, кроме родителей, не платил, и сейчас он чувствовал себя так, как, должно быть, чувствовали себя омеги из тех фильмов, что Кенсу тайком, под одеялом и со звуком на минимуме, смотрел. Чондэ, конечно, ничем не напоминал Кристиана Грея, но Кенсу бы не отказался побывать в его красной комнате боли. Или просто комнате. Да он бы согласился отдаться ему в туалете кинотеатра — лишь бы взял. — А у вас конфетти в волосах. — Кенсу, пребывающий где-то между красной комнатой боли и общественным туалетом, не успел ничего понять, а Ким Чондэ уже вынимал из его взлохмаченных волос золотистое конфетти. Он был так близко, что Кенсу мог пересчитать родинки на его виске и отметить, что ресницы у него короткие, но пушистые. Такие пушистые, что Кенсу до зуда в губах захотелось их поцеловать. Помешало ему возвращение Чанёля. Никогда в жизни Кенсу не был так счастлив видеть кого-то из своих учеников. Стоило успокоиться, а то не ровен час натворит глупостей на пороге собственного тридцатилетия. Срамота. Как он после этого будет смотреть в глаза дедушке, папе и членам клуба анонимных девственников, в который его заманил Лу Хань, прежде чем с позором из него вылететь, отдавшись рыжему механику (который чинил его ”Форд”) прямо на заднем сидении машины? Кенсу ненавидел свою жизнь. А клуб он, если честно, покинул еще два года назад, наврав, что переспал с физруком. Кенсу надеялся, что никто из членов клуба не читает фики по BTS, потому что сцену близости он нагло позаимствовал из PWP с юнминами... Двери зала открылись, в холл вывалилась толпа зрителей. Чанёль закопошился на своем сидении. Чондэ вручил Кенсу колу и стакан с попкорном и, явно не замечая его кислой физиономии, стал проталкиваться к двери. Чанёль вприпрыжку следовал за ним. Кенсу плелся сзади. Кенсу не был фанатом ”Звездных войн”, седьмую часть не смотрел, потому понять, кто все эти люди (и не-люди), у него не получалось. Но космические баталии и битвы на мечах впечатляли, а уход Люка к свету огорчила даже его. Чанёль рыдал навзрыд и, надувая из соплей пузыри, лепетал, что это худший день в его жизни. Кенсу его понимал. — Я хочу, чтобы они все умерли, — заявил Чанёль. — Ненавижу Кайло! Если бы не он, этого бы не произошло. Они вышли из здания кинотеатра. Валил снег, густой и желтый от света, что лился из огромных окон первого этажа. — А я так и не понял, зачем он это сделал. — Кенсу смотрел перед собой. — Люк, имею в виду. Почему он не убил Кайло? Боялся нарушить баланс Силы? Опасался, что на место Кайло придет кто-то другой, более могущественный? Но когда это будет? Люк бы выиграл не полчаса, а лет десять-двадцать: пока бы этот ситх вошел в силу, пока созрел бы. За это время Люк бы многому смог научить Рей. Люк просто эгоист. — Вы мыслите слишком уж критически. — Чондэ глубоко вдохнул морозный воздух и медленно, с оттяжкой, его выдохнул. — Логически. — Да, так будет точнее. Но это ведь фильм. Они должны были создать вау-эффект, они его и создали. — Это был фейспалм-эффект, уж простите. Они превратили главного антогониста в посмешище. Чондэ рассмеялся. Чанёль все горевал о Люке и их не слушал. Они спустились по припорошенным снегом ступеням. Кенсу поскользнулся и, если бы не Чондэ, вовремя подхвативший его под руку, растянулся бы посреди тротуара. В животе вновь поднялось маленькое цунами. Все внутри Кенсу бунтовало и требовало, чтобы Чондэ всенепременно, побольше и почаще, к нему прикасался, спасал его от разбитых коленок и унижения. — Чанёль, смотри под ноги. — Чондэ свободной рукой цапнул брата за капюшон пальтишка и заставил остановиться. — Летишь как оглашенный. Чанёль задергался, вырываясь, но когда под пальцами Чондэ затрещало, притих. — Вам куда? — На остановку. — Кенсу неловким жестом указал вперед, где сквозь снежную взвесь проглядывались очертания автобусной остановки. — Нам по пути. Вам на какой номер? Кенсу назвал. Чондэ просиял. — И нам тоже. Вместе, значит, поедем. Они неспешно, чтобы не поскользнуться, двинули дальше. Время было позднее, но нужный автобус еще ходил. Уже под пластиковым колпаком остановки Кенсу полез в рюкзак, чтобы достать проездной, и с ужасом понял, что бумажник, в котором хранились и он, и деньги, и ключ-карта от квартиры, остался в верхнем ящике его стола в учительской. В школе в такое время никого, кроме охранника, не было, а тот торчал в каморке за гардеробом, смотрел телевизор или спал, и докричаться до него было невозможно. — Проклятье. — Кенсу в сердцах захлопнул рюкзак. Слезы обиды подступили к глазам, и он часто-часто заморгал, чтобы от них избавиться. — Кошелек посеяли? — тут же догадался Чанёль. — Забыл в школе. А там ключ-карта от квартиры. — И вам некуда пойти? Кенсу покачал головой. Не переться же через весь город и требовать, чтобы Лу Хань и его рыжий соблазнитель, Ким, кажется, Минсок, пустили его переночевать? — Ну родители наши до воскресенья в отъезде, так что комната свободная есть. Если вас это не стесняет. — Чондэ поймал его взгляд. Кенсу едва не выронил рюкзак. Это выглядело точь-в-точь как одна из его эротических фантазий. — Я... а-м... а вы? — Я бы не спрашивал. — Чондэ все смотрел ему в глаза, и Кенсу казалось, что расцвеченный фонарями мир за его спиной куда-то медленно, но неуклонно уплывает. Автобус подошел в тот момент, когда Кенсу готов был рухнуть в позорный обморок. Чанёль рванул к открывшимся дверям и едва не растянулся на припорошенном снежком льду. Чондэ и Кенсу ринулись его спасать. В автобусе было пусто и приятно-прохладно. Пахло резиной и Новым годом. Кенсу сидел у окна; за его спиной Чанёль рисовал рисунки на запотевшем стекле. Кенсу затылком чувствовал взгляд Чондэ. От него по коже бежали мурашки. Кенсу дрожал. Он никогда не дрожал под взглядом альфы, и сердце его никогда не билось так быстро лишь от мысли, что он проведет ночь в одной с ним квартире. Это было так непохоже на все, что Кенсу переживал прежде, это вообще не вязалось с характером Кенсу, его взглядами, вкусами, предпочтениями. Он никогда не влюблялся так, чтобы до нервной трясучки в руках и ватных коленей, до пересохшего горла и легкого покалывания в груди. Никогда ему не хотелось, чтобы альфа снял с него всю одежду, вжал в матрац и сделал своим. Можно даже быстро и грубо, и с легким оттенком боли. Кенсу сходил с ума. И только сейчас он понял, что от Ким Чондэ в самом деле пахнет апельсинами. Кимы жили в двух остановках от дома Кенсу, в новенькой многоквартирке с видом на парк. Во дворе размещалась большая детская площадка, сонно-снежная в этот поздний час. В подъезде было светло. Они поднимались на лифте на седьмой этаж. Чанёль уже не плакал и дремал, носом ткнувшись в плечо Чондэ. Чондэ смотрел в стену вроде бы как над головой Кенсу, но Кенсу нет-нет и ловил на себе его взгляд. В прихожей огромной квартиры Кимов горел свет. Пахло чем-то сладким, ванильным. Чондэ помог Кенсу снять пальто, отобрал у него рюкзак и спрятал их в новехонький шкаф-купе. Сонный Чанёль поплелся на кухню ставить чайник, а Чондэ провел экскурсию по квартире. Из ванной им навстречу вышел кудрявый черный песик. Удивленно обнюхал Кенсу, повилял хвостом и убежал на кухню, где Чанёль уже гремел кастрюлями. — Бетховен. Лучший друг Чанёля, — пояснил Чондэ. — Но мы зовем его просто Тобен. — Хорошая квартира, — не зная, что сказать, заметил Кенсу. — Совмещенная? — Угу. Отец считает, что у каждого должно быть личное пространство, иначе друг друга поубиваем. У нас с Чанёлли случаются разногласия, а это он только вступил в подростковый возраст. Как течка начнется, так точно друг друга поубиваем. Надеюсь, к тому времени обзаведусь собственным жильем. — Вы учитесь? — На третьем курсе. Буду заниматься селекционированием. — Интересно? — Мне нравится. — Чондэ пожал плечами. — Вот сюда. Он провел Кенсу в большую гостиную. Жалюзи на окнах не опустили, и комнату наполняло мерцание городских огней. На площади неподалеку цветастыми фонариками горела елка. — Давно уже живете вместе? — Кенсу обошел вокруг дивана и встал против окна. В приоткрытую створку задувал морозный ветер. Снег идти перестал, но облака низко висели над городом. Ночью будет снегопад. — Десять лет. Папа Ёнхан был моим репетитором. Отец решил, что мне нужны дополнительные занятия, чтобы как-то отвлечься от смерти папы, и нанял учителя музыки. Отец с папой Ёнханом были знакомы еще со школы, вроде бы первая любовь, все такое, но после выпуска дорожки разбежались. Отец встретил папу, они родили меня, а папа Ёнхан закончил консерваторию, в составе оркестра музицировал по всему миру. Потом руку сломал и уже не смог играть как раньше, так что занялся преподаванием. Выскочил за своего учителя, но тот оказался еще тем козлом, так что они развелись. Чанёль остался с папой Ёнханом. А тут папа умер, и отец искал музыкантов на похороны, встретил папу Ёнхана, возобновили дружбу, ну а потом как-то так получилось, что зажили вместе. Я отца понимаю. Сколько себя помню, они с папой всегда ссорились — не сошлись характерами. Жили вместе только из-за меня. А с папой Ёнханом у них полнейшее взаимопонимание. Родственные души. Чанёль биологического отца вообще не помнит, за отца его не считает. Мой отец ему родной и точка. Он так и говорит. А у вас братья есть? — Нет. — Кенсу улыбнулся. — Папа, отец, дедушки. Обычная семья. Но я не очень общительный, мне бы с братьями было сложно. — Странно, что вы выбрали такую профессию, раз не любите общаться. — К другим способностей не хватило. Папа мечтал сделать из меня актера, в театральный записал, но дальше роли снеговика я не продвинулся. А шить и готовить я люблю. — Пошли бы на повара. — Я пытался, но творческий конкурс провалил. Так что пришлось идти на домоводство. Даже бюджетное место получил. Все равно туда никто не хотел поступать. — Можно нескромный вопрос? — Валяйте. — Кенсу посмотрел на Чондэ. Тот глядел за окно, на далеки огни елки. — Сколько вам лет? — В январе тридцать будет. — Тридцать?! — Чондэ уставился на Кенсу неверящими глазами. — Я не дал бы вам и двадцати пяти... Кенсу мог поклясться, что Ким Чондэ покраснел. Совсем чуть-чуть, полупрозрачным мазком пунцового по высоким скулам. Красиво и маняще. — Не похож? — Абсолютно. — Чондэ улыбнулся, а потом улыбка погасла. — У вас, должно быть, и альфа есть? Кенсу покачал головой. — Как же так? У такого омеги и нет никого? Не верю. — Чондэ снова улыбался. — Говорю ведь — я не очень общительный. В коридоре послышались тяжелые шаги, затем они оборвались, Чанёль приглушенно ругнулся и снова застучал пятками по полу. — Чего вы тут в темноте сидите? — спросил он, как только переступил порог комнаты. Щелкнул выключатель, и гостиную залил яркий оранжевый свет. — Я кушать разогрел. Будете? Кенсу поглядел на Чондэ. Тот жестом указал на диван. — Присаживайтесь. Мы сейчас вернемся. И они ушли на кухню. Кенсу, помявшись, прошел к дивану, оглядел расшитые вручную подушки, узнал в одном из узоров тот, что давал ученикам на занятиях и улыбнулся. На душе стало тепло-тепло. Было приятно осознавать, что занятия его не проходят зря, что кому-то они в самом деле нужны. Вернулись Чондэ с Чанёлем. В руках у них были подносы с тарелочками, вазочками и мисочками. Кенсу усадили в центре дивана, окружили подушками и вниманием, которого Кенсу прежде никто не выказывал. Кенсу чувствовал себя наследным принцем какого-то неназванного королевства, и это было приятно. Он улыбался, опускал глаза в тарелку и старательно жевал все, что сердобольный Чанёль ему накладывал. После ужина Чанёль угощал Кенсу конфетами из заветного снеговика, а Чондэ притащил пушистый банный халат и пахнущие ополаскивателем полотенца. Пока Кенсу принимал душ, Чондэ устроил ему место для сна, но Кенсу все равно лег поверх покрывал. Чанёль пришел пожелать ему спокойной ночи, приволок стакан томатного сока — на случай, если ночью захочется пить, и долго не хотел уходить. Он смотрел на Кенсу как-то странно, и от этого взгляда Кенсу сделалось не по себе. Это не было неприятное чувство, скорее наоборот, но он не мог дать ему определения, и это смущало и беспокоило его. Уснуть у Кенсу не получилось, и спустя какое-то время он обнаружил себя в гостиной, у полюбившегося уже окна. Время давно перевалило за полночь, но город у него под ногами не спал. Вновь шел снег, и поднявшийся ветер с шелестом бросал его в стекло. Кенсу прижался к нему носом и, близоруко щурясь, вглядывался в подсвеченный фонарями хоровод снежинок. В парке шумели деревья. Их черные силуэты вырисовывались на фоне оранжево-синего неба. Над городом стояло вечное зарево. — Вам не холодно? Кенсу вздрогнул и обернулся. Чондэ стоял посреди комнаты и обнимал себя за плечи. На нем были лишь футболка — белая и от этого очень невинная — и пижамные, в крупную байковую клетку, штаны. Чондэ выглядел сонным, мягким и невыносимо чудесным. Кенсу влюбился в него еще сильнее. — Нет. Все в порядке. — Кенсу тоже говорил шепотом. Чондэ подошел ближе. — Ветер поднялся. К утру все подъезды заметет. — Должно быть. Они замолчали. Чондэ встал рядом с Кенсу. — Вы никому не позвонили и не предупредили, что ночуете не дома. Неужели нет ни одного человека, которому не плевать, где вы и с кем? — Родители живут в деревне, и я звоню им раз в неделю. А больше у меня никого нет. — Почему? — Потому что я так хочу? — И вам совсем не одиноко? — Я привык. Так проще? Да и работа у меня, знаете, такая, что никакого общения не захочется. За день наговоришься так, что вечером едва языком ворочаешь. — А семья? Разве вам не хочется своих детей? Кенсу пожал плечами. — Я никогда об этом не думал. А сейчас, наверное, уже и поздно. Сами знаете, омеги за тридцать мало кому нужны. Но меня это устраивает, поверьте. — И если вдруг появится альфа, которому вы будете нужны, вы не поменяете решения? — Это слишком серьезный разговор для двух часов ночи. К тому же, мы едва знакомы. — А если я скажу, что хочу познакомиться ближе? — Чондэ смотрел прямо на Кенсу. У Кенсу перехватило дыхание. Огоньки за окном смазались в одно блеклое световое пятно. — Но если вам это неприятно, то это ничего, я пойму. Сердце у Кенсу грохотало так громко, что он едва различал голос Чондэ. Во рту пересохло, а в животе все сжалось и томно заныло. — Все в порядке. — Кенсу едва шевелил губами. Чондэ перевел взгляд за окно. — Какие планы на праздники? — Как и у всех. Съезжу к родителям, схожу на ярмарку, набью книжные полки новыми книгами, что-нибудь свяжу и приготовлю клюквенный пирог. — А я ничего, кроме сырной запеканки, в жизни не готовил, — рассмеялся Чондэ. — У вас хорошо получилось. — Да? Я думал, Чанёль отдал ее дворовым собакам. — Нет. Я ее съел. Всю целиком. — Не может быть! — Еще как может. Чанёль получил за нее наивысший балл. — Теперь понимаю, почему вас не взяли на кулинарный. — Чондэ хохотнул, но тут же себя поправил: — Я не хотел так грубо шутить. Простите. Кенсу улыбнулся. — Это в самом деле смешно. Просто... ваша запеканка мне кое-что напомнила. Апельсиновые корки. Как вы додумались? — А, это... Импровизация? Они смотрели друг другу в глаза и улыбались. В этот миг между ними происходило то самое, что Кенсу так часто видел в пододеяльных фильмах, только в разы лучше, потому что на самом деле. — Могу приготовить еще. Если, конечно, хотите. — Может, на ”ты”? — В любом другом случае, с любым другим человеком Кенсу никогда бы не предложил подобное первым, но этой ночью, под улыбчивым взглядом Чондэ, ему хотелось быть смелым. — Было бы здорово. — Я согласен на запеканку. — Прямо сейчас? Я могу. Кенсу выждал секунду, понял, что Чондэ не шутит и, сцапав его за руку, уволок на кухню. Кенсу не был спонтанным человеком, любил, когда все идет по заранее составленному плану и не выходит за его рамки, поэтому приготовление запеканки в третьем часу ночи, на чужой кухне, стало для него настоящей авантюрой. В процессе подготовки выяснилось, что сливок в холодильнике нет, так что, не долго думая, они решили идти за ними в магазин. Круглосуточный супермаркет находился в сотне метров от дома, так что они не успели превратиться в сугробы. На кассе сидел полусонный омега и угрюмо читал комикс о Зеленом Фонаре. Охранник-альфа бродил между рядами с алкогольными напитками и на Кенсу с Чондэ даже не взглянул. Они, держась друг друга, двинули в молочный отдел и долго искали сливки. — Я в жизни не выходил из дома позже десяти вечера, — признался Кенсу, хихикая как пятнадцатилетний омега, которого альфа зажал в самом темном уголке школьного двора. — А я как-то провел ночь на улице. В картонной халупе бездомного. Мы с согруппниками решили сгонять на зимних каникулах в горы. Я опоздал на автобус, поехал последним. Ну и как результат — уснул, пропустил нужный мне город и оказался у черта на куличках. Ночь, станция закрыта, снег стеной, холодина. У меня в кармане двадцатка на обратный путь и дохлый телефон. Дыра, чтоб ты понимал, настолько темная, что ни одного круглосуточного магазина или заправочной станции там не было. Какое-то недосело. Тьма — кромешная, даже фонари и те не горят. Думал, там и сдохну. И тут выплывает из мрака парень — здоровый как медведь, в ватнике, валенках и шапке-ушанке. Морда заросшая, глаза в свете фонарика краснючие. Я в жизни так не орал. — Чондэ рассмеялся и потянул Кенсу к следующему отделу. — Оказался местным барыгой. Жил за городом, на свалке, в коробке из-под двухдверного холодильника. Я поначалу решил, что он меня убьет и ограбит, но парень оказался вполне дружелюбным. Мы всю ночь провели у костра, который он разводил на дне жестяной бочки. Пили кипяток и болтали. Вот такое приключение. Но омеге не стоит так рисковать. Вам переохлаждаться нельзя, да и лишний стресс ни к чему. О, нашел. — Чондэ стащил с полки злополучный пакет со сливками. — Бери сразу два. Пока стояли на кассе, Чондэ вспомнил еще парочку историй о том, как по собственной глупости и рассеянности оказывался в экстремальных ситуациях, но каким-то немыслимым чудом выбирался из них целым и невредимым. — Отец говорит, я в рубашке родился, — объяснил он подобное везение. Кенсу не мог не согласиться. На улице мело. Ветер бил в спину, вырывал из рук пакет со сливками и так и норовил опрокинуть кого-нибудь в сугроб. Кенсу оказался удачливей и сделал это сам. Поскользнувшись, он по-инерции схватился за Чондэ и вместе с ним рухнул на заваленную снегом клумбу. Под отбитым копчиком что-то сочно хрустнуло. Чондэ расхохотался. Раскинул руки в стороны, привалив одной Кенсу, и подставил лицо валившему с черного неба снегу. — Было бы не так холодно, можно было бы слепить снеговика, — сказал он и зажмурился от удовольствия. Ему явно было по душе их маленькое ночное приключение. Кенсу поерзал, устраиваясь поудобней в кустах хризантемы — горький ее запах чувствовался даже сквозь снежную шапку, — и себе блаженно зажмурился. — Я мастер по снеговикам, так что у тебя нет ни единого шанса, — бросил он небрежно. — Это вызов? Кенсу пожал плечами. За ворот пальто насыпалось колючего снега. Кенсу охнул, но встать и отряхнуться даже не попытался. Чондэ сгреб с ближайшего куста снег и стал его жевать. Кенсу глядел на него одним глазом, второй уже полностью залепило ледяной коркой — на бровях и ресницах снег практически не таял. — Ангину заработаешь. — Не-а. — Чондэ покачал головой и сел. — Как-то мы с друзьями поспорили, что я смогу съесть целую сосульку. В ней было сантиметров тридцать. Гадость еще та — будто тротуар облизал, — но я выиграл и в итоге даже не заболел. Зима меня любит. Не замерз? — Чондэ высвободил ладонь из рукавицы и прижал ее к щеке Кенсу. У Кенсу так сильно и быстро забилось сердце, что он закашлялся. Чондэ помог ему сесть и даже по спине похлопал. Это не помогло, но руки больше не касались лица Кенсу, и это уже было спасением. До дома добрались изрядно вымокшие и долго отряхивались от снега, прежде чем раздеться и вернуться на кухню к запеканке. Пока она готовилась, согрелись кофе и выползли на балкон. Чондэ не сиделось на тепле. Он аргументировал это тем, что в теплой комнате, на мягком диване, их обязательно сморит сон, и они спалят кухню. На балконе стояли плетеные кресла и пляжный столик. — Родители любят здесь отдыхать. Балкон у них был застекленный, так что снег внутрь не попадал. Кенсу замотался в плед и, потягивая кофе с выстраданными сливками, слушал размеренный говор Чондэ. Эта ночь, плавно и незаметно переходящая в утро, уже стала для Кенсу особенной. Хотелось задержать ее еще на мгновение, чтобы почувствовать сполна, что такое настоящее счастье. — ...а потом Чанёля ужалила медуза, и мы с приятелями на камень-ножницы разыгрывали, кто будет на него мочиться. Они говорят мне: ”Это должен быть ты!”, а я отвечаю: ”Ребят, мне с ним под одной крышей еще лет пять жить”. А Чанёль как припечатает: ”Я, может быть, и омега, но делать это стоя тоже умею”, и топает в ближайшие кусты. Он хоть и неуклюжий, но за себя постоять может. Из него получится хороший папа, я уверен. — Я тебе завидую. — Кенсу даже подумать об этом не успел, а язык уже вывалил признание. К горлу подкатил комок сожаления, но Кенсу тут же его проглотил и с опаской поглядел на Чондэ: услышал или нет? Чондэ услышал. Смотрел на него недоуменно и улыбкой просил продолжать. — Ты живешь. Столько воспоминаний... А мне и рассказать нечего. Конечно, я выбрал такую жизнь сам, но... у меня никогда не было такого человека, который бы сказал: ”Эй, но так жить нельзя!”, сцапал бы меня за шкирку и поволок в мир: творить глупости, совершать ошибки, копить воспоминания... — Ты хочешь творить глупости? — Чондэ поставил чашку на столик и сел прямо. Глаз с Кенсу не сводил. — Хочу. Кенсу опомниться не успел, как его кружка присоединилась к кружке Чондэ, а сам Чондэ оказался так близко, что его дыхание стало дыханием Кенсу. У Кенсу закружилась голова, и это было восхитительно. По дороге в комнату Чондэ они каким-то чудом умудрились выключить духовку и погасить на кухне свет. После был торопливый шепот в губы, жаркое дыхание в шею и поцелуи. Кенсу никогда не думал, что делать глупости будет так хорошо и желанно. Чондэ оказался напористей, чем Кенсу предполагал, но внимательней и нежнее. Он не перешел черту, не дал Кенсу пожалеть о случившемся, но в то же время подарил воспоминания, которые бы он мог бережно хранить. — Знаешь, я никогда не... — Кенсу лежал на животе и разглядывал узор на наволочке. Как признаться в том, что в свои тридцать он все еще девственник, он не представлял, но понимал, что без этого не обойтись. Чтобы в следующий раз — если он, конечно же, будет, — Чондэ знал, как себя вести. — Я догадался. — Чондэ пальцем провел вдоль его спины, а затем проделал этот же путь губами. — Альфы, знаешь ли, такое чувствуют. И мне приятно, что ты позволил мне быть первым. Кенсу, комкая одеяла, перелег на спину. Чондэ полулежал, опираясь на локоть, и с улыбкой смотрел на него. — Правда? И то, что мне тридцать, и я ничего не умею, тебя не смущает? — Ну я умею достаточно, чтобы научить и тебя. — На губах Чондэ появилась кошачья — наглая и соблазнительная — улыбка. — Сколько, говоришь, тебе лет? — Двадцать один. И мне уже все можно. — Чондэ дернул игриво бровями. Кенсу бросил руку ему на затылок и потянул к себе: попрактиковаться в поцелуях они могли прямо сейчас. Уснуть у них не получилось. Выбравшись из постели, они отыскали на антресолях гирлянды — Чондэ возжелалось новогоднего настроения, и он не мог ждать ни минуты дольше — и нарядили кухню и гостиную. Сонный Чанёль, бурча что-то о дураках, которым не спится в такую рань, прошлепал в ванную и заперся там на добрые полчаса. За это время Кенсу приготовил завтрак и довел до ума запеканку. Та успела-таки пропечься, так что он лишь украсил ее взбитыми сливками. — Вы вообще спать ложились? — Чанёль растерянно оглядел кухню: разноцветные огоньки, развешанные по кухонным ящикам, запеканку в центре стола, исходящую душистым паром тарелку с сырным омлетом. — А можно вы у нас навсегда поселитесь? — Он заискивающе улыбнулся Кенсу и юркнул за стол. — Выдадим вас замуж за Чондэ. Он хороший, правда. И починить все может, и постирать, и поговорить с ним интересно. Кенсу в жизни так густо не краснел. Поймал взгляд Чондэ и едва в окно не выпрыгнул. Они там что, сговорились? — Приходите к нам Новый год встречать? Папа любит гостей. — Не думаю, что это... — Мы настаиваем, — вмешался Чондэ. Нашел под столом руку Кенсу, сжал ее нежно. — Ты сам говорил, что друзей у тебя нет, семья далеко. А у нас тут вечно сборище непонятных людей — и поговорить не с кем. Особенно Чанёлю. Он все время скучает. Чанёль с мольбой уставился на Кенсу. — Ну разве что ради Чанёля... Чондэ нахмурился. Кенсу высвободил руку, положил ее Чондэ на колено и ласково его погладил. Не мог же он, в самом деле, сказать правду? К тому времени, как они закончили с завтраком, уже рассвело. Кенсу заторопился домой. Нужно было забежать в школу, забрать бумажник, пройтись по магазинам и решить, в чем же идти на праздник. На корпоративы и заседания клуба он обычно ходил в том же, в чем и на работу, но не мог же он явится пред очи Кимов-старших в дедушкином свитере? Чондэ вызвался его проводить. Чанёль пошел с ними — нужно было выгулять собаку. Снега навалило по верхнюю ступень крыльца, и так как они были первыми, кто вышел из подъезда, пришлось прокладывать тропу по сугробам. Чанёль бежал впереди, разгребая снег длинными худыми ногами, за ним, протаптывая дорожку, семенил Чондэ. Кенсу шел последним и все пытался натянуть на себя осознание того, что теперь у него вроде бы как есть альфа. Снег вкусно хрустел под ногами, искрился в лучах утреннего — еще дымного — солнца и казался Кенсу таким же нереальным, как и пережитое им в эту ночью. Морозный воздух щекотал ноздри и пах апельсиновыми корками. Чондэ то и дело оглядывался через плечо, дабы убедиться, что Кенсу не отстает. У парка Чанёль повернул налево и, помахав Кенсу на прощанье, скрылся за высокой кованой оградой. Кенсу показалось, что меж чугунными прутьями мелькнула долговязая фигура Ву Ифаня... Чондэ повел Кенсу к остановке. Тротуары расчистили, и они могли идти рядом. Чондэ, не долго думая, взял Кенсу под руку и притянул его к себе. Идти так было неудобно, но приятно. — Ты мне кое-что должен, — глядя на перелетающих с ветки на ветку воробьев, сказал Чондэ. — Я? И что же? — Кенсу смотрел ему в щеку. Она славно, сквозь карамельную смуглость кожи, розовела. Кенсу не удержался и легонько, кончиком носа, потерся о нее. Щеки Чондэ тут же растянулись в улыбке. — Ты должен мне номер своего телефона. Для начала. — М? — На все остальное буду претендовать позже. Кенсу никогда так много и счастливо не улыбался. Наступающий год грозился стать самым чудесным в его жизни. Декабрь, 2017