Умри, если меня не любишь...

Нескончаемый дождь омывал бледное лицо, нещадно покрывая его ледяными короткими поцелуями. Вода, льющая с неба, смешивалась с солёными слезами, которые безостановочно стекали по щекам, подбородку. Казалось, что слёзы – это и есть дождь, они давно смешались и теперь были неразрывно связаны. Лоск давно сошёл с волос, с одежды. Улыбку смыло ещё первыми горячими каплями. Ноги были словно ватные, они не двигались, как и всё остальное тело. Тяжесть расползалась металлом по мышцам, сводя их мёртвой хваткой. Не хватало сил, чтобы наконец-таки встать с этой треклятой скамьи, где грудь свело дрожью после встречи с ним. Тело насквозь прошибало крупной дрожью и казалось, что лёгкие скоро сгорят от недостатка воздуха. Перед глазами стояла мутная пелена. Не хватало больше сил сдерживать эмоции. Лицо искривилось гримасой боли. Хуже всего, что она была не физической. Душевную не приглушить таблетками. Закусывая губы снова и снова, заламывая собственные кисти до противных щелчков в суставах, Оливер невидящим взглядом смотрел на серый асфальт, что шёл волнами перед ним. Рябь шла быстро, рвано. Капля горячей крови на мгновение окрасила воду, а затем исчезла без следа, растворившись на фоне серого асфальта. Бледно-белая роза, чьи лепестки с увядающими прямо на глазах кромками, исколола острыми шипами ладонь. Эта боль удерживала его здесь, в реальном мире, а не в воспоминаниях, причиняющих только боль. Лондону сегодня было суждено утонуть в бледно-сером цвете его печали. Эти лепестки, слишком нежные в его руках… Их хотелось вырвать. Будто это могло бы избавить его от каждого из тех дорогих ему воспоминаний. Оставить только стебель, усеянный шипами. Сломать пополам в итоге и его. Очень похоже на то, что скрывали за собой их отношения. Полные нежности, мягкости, бледно-белых, выцветающих в сознании, слов, они всё же скрывали эту колкость, холодность. Они ранили Оливера. Но он не мог отпустить. Не хотел. Было бы ещё больнее. Он знал это наверняка. Розы прекрасны, и они имеют право на шипы. И этот цветок казался ему самым прекрасным из всех потому, что его подарил именно он. Он ранит. Снова и снова, не жалея слов, взглядов, холодных жестов. Любовь? Это смешно. Уже нечто большее, без чего нельзя жить. Смертельная болезнь. И чем больше её симптомов, чем они плотнее окутывают его, тем легче переносить жизнь. Пустынная улица смолкала. Последние минуты, сопровождаемые смолкающей симфонией, ярко-голубые глаза изучали сплошные облака, зависшие над головой. Ледяная вода омывала краснеющие глаза, огибала линии аккуратного носа, ласкала горящие, разодранные губы. Не было ни злости, ни презрения, ни ненависти. Только изуродованная любовь. В сознании горели слова, с которыми он иногда засыпал:

«Умри, если меня не любишь…»