Один процент

      Вонпиль снова смотрит.       В репетиционной студии тихо и очень неудобные сидения. Дже ерзает, пытаясь устроиться так, чтобы во всем теле не зудело, хотя и знает что эта затея полностью провальная. Как ни сядь — одно и то же дерьмо. Потому что проблема, кажется, вовсе не в жестких табуретках.       Вообще-то он привык уходить в музыку не только когда это надо по контракту, но и просто так. Ради самого процесса. И ради себя. Потому что это вечная часть его жизни. Потому что мыслями забита голова прямо под завязку и надо куда-то деть накопившийся стресс, спрятаться от реальности в лице четырех надоедливых одногруппников в звучание гитарных струн.       Дже только на первый взгляд кажется человеком, предпочитающим постоянно находиться в шумной компании, но на самом деле это далеко не так.       Иногда ему как воздух необходимо побыть в одиночестве и о многом подумать. Погрузить себя внутренними проблемами, открыть пару-тройку дверей, ведущих совсем не туда, и затем все-таки найти выход наружу. Вздохнуть по-новому. Музыка отлично помогает, ведет в нужном направлении, стоит только настроиться и поймать правильный ритм.       Музыка помогает ему разгрести мысленное дерьмо ровно в девяноста девяти процентах случаев. Кроме одного…       Вонпиль смотрит, и это портит все. И это тот самый чертов один процент, который Дже не то чтобы ненавидит всей душой… Просто когда Вонпиль смотрит, Дже бесится. Когда он бесится, все идет через задницу. Если все идет через задницу, он бесится еще сильнее, и это больше напоминает какое-то адское колесо. Он крутится в этом колесе как тупой хомяк, пока его не вышвырнет в опилки.       Первые звуки будущей песни получаются резче и громче, чем это нужно — совсем не то, что ему бы хотелось слышать. Дже глотает десятитонные ругательства, чувствуя странную обиду на все сразу, и ее — плотный колючий комок — тоже глотает. Хрустит пальцами, разминая суставы. Ему хочется съязвить что-нибудь, сказать что-нибудь грубое, чтобы Вонпиль свалил подальше — желательно насовсем, желательно обратно в свой космос и без скафандра — и перестал мучить его нервную систему. Ему лопатки прожигает от двух непрерывно сверлящих его черных глаз, в которых плещутся непонятно какого рода эмоции. Он не горит желанием знать о них.       Но Вонпиль никуда не сваливает. Гипнотизирует, улыбаясь уголком губ каким-то своим мыслям, таким же чужим и непонятным, как он сам.       Вообще-то Дже уверен в том, что его психическое здоровье в полном порядке, по крайней мере, лучше, чем у того же Ёнхена, который постоянно недоволен собой и едет в сторону экзистенциального кризиса быстрее, чем скоростной болид к финишу. Дже волнуется за него. Очень волнуется. Но… ничего не делает. Больше. Только смотрит по обыкновению, как на идиота, и уходит, потому что слова мало помогают, и он тупо задолбался. Он все еще уверен, что в сравнении с Ёнхеном его собственная психика — монолит, и чтобы пошатнуть ее, придется приложить немало усилий. В девяноста девяти процентах случаев…       Вонпилю не нужно делать ничего, потому что он чертово исключение из правила — тот самый процент, от существования которого у Дже порой перехватывает дыхание. И не то чтобы от большой любви.       Иногда, когда он в шутку замахивается на него гитарой, он и вправду какой-то частью души мечтает проломить ему голову. Потому что Вонпиль - самый большой тупица в его жизни, даже больший, чем Ёнхен. Ему достаточно лишь существовать, чтобы все шло через задницу. Достаточно взгляда.       Он рушит монолитную психику Дже с той же беззаботной легкостью, с какой можно подуть на карточный домик, чтобы карты разлетелись по полу. И это сумасшествие. Это бесит до нестерпимого зуда в кулаках.       Дже нервно прокашливается, зажимает аккорд и в этот момент… рвется струна. Рвется его терпение. Покалывает пальцы.       Это потому что Вонпиль смотрит.       Дже убирает гитару в сторону и устало прикрывает глаза, моля только о том, чтобы не услышать в эту минуту взволнованного голоса младшего. Он напряжен, и думает, что ударит Вонпиля, если тот хотя бы откроет рот в его сторону. Даже если просто вздохнет. Но нет, Вонпиль за его спиной молчит, и Дже слышит только отдаленные голоса за дверью репетиционной.       Почему-то выгнать младшего прочь и запереться не приходит ему в голову.       Вообще-то он с каждым разом все больше начинает замечать на себе взгляды Вонпиля. Иногда ему мерещится, что даже когда он смотрит телевизор, ест или болтает с Доуном о всякой ерунде вроде компьютерных игр или чего-то еще, понятного только им двоим, он все равно смотрит. Будто его глаза вездесущи, или это Дже уже поехал вслед за Ёнхеном. Когда он думает об этом и ищет, смотрит ли на него Вонпиль, и не находит его взгляда, он убеждает себя, что просто устал. Все-таки целый год писать песни и музыку — любой сдуется. Дже не то чтобы ищет себе оправдания. Он честно готов признать, что за год сдулся, как большой воздушный шар. Все, о чем он мечтает, это просто отдохнуть. Просто нормально выспаться и пожрать. Может, тогда зарождающаяся паранойя отступит в тень — в это хочется верить, потому что Дже действительно устал.       Самое тупое, что он не способен прочитать то, о чем думает этот придурок каждый раз, когда их глаза встречаются. Дже бесится, потому что он привык к простым и понятным вещам. Он привык к тому, что люди отводят взгляд, когда он сам смотрит на кого-нибудь, играя в эту тупую игру до победы. С Вонпилем он каждый раз проигрывает, потому что для того будто не существует правил. Этот идиот не чувствует угрозы, не слышит врезающихся в мозги слов, что если он сейчас же не отведет глаза в сторону и не скроется в тень, Дже ему двинет. Дурацкий взгляд Вонпиля внезапно оказывается второй самой непонятной для него вещью во вселенной. Первой — сам Вонпиль. Наверное, по этой причине Дже старается избегать его и особенно его взгляда — долгого, темного, пристального. И словно бы сквозного. Он правда старается…       Честно говоря, Дже лжет сам себе, потому что хоть он и пытается убежать, скрыться, не встречаться с младшим любой ценой, он все равно ищет его. Подсознательно. Просто не признает этого. Просто привык, что за ним постоянно наблюдают. Он почему-то уверен, что Вонпиль смотрит именно так или из-за того, что совсем не видит его или видит со всем, что происходит у него под кожей, со всем, что творится в его мыслях. Там слишком многое похоронено, слишком все запуталось, а музыка уже не спасает. И если Вонпиль действительно видит это, становится ясно, почему он выпадает из реальности, стекленея глазами, и по ним уже ничего не прочесть. Из-за этого Дже бесится. И волнуется.       Вообще-то он бы давно накричал на него, но по какой-то причине не кричит. Ему лишь хочется знать, почему он продолжает делать это. Почему смотрит на него так, словно где-то в этой маленькой глупой голове заглючил жесткий диск и вся система полетела к чертям собачьим. Или случайно был пойман сигнал из космоса. Дже уже даже не может точно различить, злит его Вонпиль или пугает. Или все вместе. Однако ему совершенно точно становится не по себе всякий раз, когда этот мальчишка принимается за свое.       Вонпиль вообще очень странный, думает Дже. И думает, думает, думает. Вспоминает. Анализирует. Во времена предебюта девяносто девять процентов всех ссор случались именно с ним. Наверное, из-за непонимания. Может, еще из-за чего-то. А может, дело ни в том, и ни в другом, и даже не в третьем. Может, ему просто не нравился этот свалившийся с неизвестно какой луны маленький принц. Он вспоминает предебютного Вонпиля с наполовину выбритой башкой и стремным ирокезом, словно он чертова статуя свободы, и смеется, понимая, что он с самого начала был той еще инопланетной хренотенью. И взгляды тоже были с самого начала, просто он не хотел их замечать.       Теперь, когда это в прошлом, Дже думает, что лучше бы и дальше не замечал. Думает, что он слегка облажался в тот момент, когда случайно зацепился за чужие глаза с непроглядной тьмой внутри. Зацепился и повис над густой неопределенностью. И не то чтобы его это совсем не беспокоило…       Вообще-то даже когда проходит время, он все еще выглядит, как обычно — все такой же вредный, тощий - и смотрит на своих мелких с желанием фэйспалмить каждую минуту. Внутри же под тоннами бетонных плит погребенный звучит крик о помощи. Глушится нежеланием признавать очевидное. Музыка уже давно не спасает.       Дже продолжает улыбаться.       Он улыбается всем, кроме Вонпиля. Вонпиль выводит его из себя одним своим существованием. Одним своим появлением в поле зрения. У Дже зубы сводит от внутренней неразберихи. Пальцы сжимаются в кулаки и сами убираются в карманы из дрожащей боязни зацепиться за шею младшего и обнять придушить, хватаются за первые попавшиеся предметы, ломая их с треском. Просто потому что это помогает справиться с негативом, утверждает Дже, и потом сам же ищет причину загореться и долго полыхать злостью. Снова.       Дже бесится, но не особо понимает, что должен делать, чтобы стало легче.       Это все больше начинает походить на одержимость, думает он. И думает, думает, думает. Анализирует. Просто потому что Вонпиль, кажется, на девяносто девять процентов состоит из этих своих глаз, от которых у Дже постоянно случаются приступы непонятной чесотки под кожей и особенно по ночам, когда не получается уснуть. Из глаз, которыми он почему-то больше не ищет встречи…       Он мучается, потому что не может ничего сказать. Вернее, просто не знает, какими должны быть правильные слова. Дже думает, что приказать Вонпилю таращиться на него, потому что он, видите ли, привык к тотальному надзору - это полнейшая чушь. Из-за этого он бесится. И из-за того, что каждый раз, когда ни с того ни с сего хочется прикоснуться, отдергивает руки, словно от чужой кожи бьет током. И сразу идет ломает что-нибудь , чтобы ощутить иллюзорное облегчение.       Перешагивать через себя сложнее всего. Дже так еще не научился и вряд ли научится.       Вообще-то он какое-то время думает, что все в порядке, но в глубине души знает, что это ложь. Знает, что конкретно облажался. Потому что Вонпиль снова смотрит этим своим невозможным взглядом, принадлежащим только ему одному. На Ёнхена. Но не на него. На Доуна. На Сонджина. Не на него. Поздно, но в голове бьется мысль, что, оказывается, для Вонпиля он не такой уж и особенный. Или никогда и не был таковым, просто он один зациклился, пытаясь прочитать на черной стене белые буквы, которых и не было никогда.       Он искренне не понимает, что это такое происходит. Он не понимает, почему никто из парней не бесится так же и не мечтает втащить по глупо улыбающемуся лицу каждый раз, когда Вонпиль смотрит. Никто из них не ощущает, как бегут по коже холодные мурашки, и уж тем более никто не грызет себя изнутри от… разочарования, наверное.       На девяносто девять процентов Дже вроде бы и чувствует, что образовавшаяся внутри странная неуютность, по какой-то причине колючая, как репейник, — это всего лишь временная галлюцинация. Всего лишь неприятное потрясение, которое скоро пройдет. Но чертов один процент сомнений ощутимо отзывается болью где-то слева, чуть ниже ключицы.       И это существенно все осложняет.