Овчарка

- Что-то ты снова похудел... Ребра вон, торчат... Живот совсем втянулся. Надо есть, Соколовский, заставлять себя как-то. - Я ем, - Игорь прикрыл глаза, не выдержал, и постарался медленно выдохнуть, чтобы избавиться от образа одной женщины в голове, которую он только что видел через заляпанное стекло переговорной, и который слишком хорошо сочетался с ощущением на коже ладоней другой женщины, с которой он сейчас разговаривал, - Это просто у вас руки холодные, вот живот и втянулся. - Ты мне зубы не заговаривай, - продолжил голос, - Не будешь нормально есть, приду кормить тебя насильно. Еще какой-то месяц назад Соколовский бы в ответ огрызнулся или промолчал, в зависимости от настроения, не восприняв всерьез эти слова, но теперь он точно знал, что не такая уж это и шутка. Шутила эта женщина вообще крайне редко. - Ладно, я постараюсь... вас не разочаровывать, - ответил он, и ее прохладные ладони спустились по бокам, очертили его бедра и, наконец, оставили его в покое. Только это было еще не все, и Соколовский об этом знал слишком хорошо. - Повернись спиной и нагнись, - потребовала надсмотрщица. Он понимал, что бесполезно, но все-таки попробовал немного побунтовать. Кто только придумал эту идиотскую систему бесконечных унизительных досмотров перед каждым выходом из камеры, перед каждым возвращением в нее! Надо быть полным извращенцем, чтобы попытаться что-то пронести в собственной заднице из допросной или переговорной, но у того, кто составлял правила сего учреждения, было свое мнение на этот счет. Вот же ж кретинизм... - Я не отказываюсь, - быстро сказал Игорь, взглянув на тюремщицу, - Но предупреждаю, что душ я не принимал давно, и... - Я в курсе расписания банных дней вашего крыла, - утешила его женщина, - И поверь, ты еще достаточно чист, чтобы волноваться об этом. Сжав зубы, он подчинился. Расставил ноги на ширину плеч, согнулся. Но унижение перестало им быть, когда по его спине мазанул кончик черной косы надсмотрщицы, а ее руки погладили его плечи и лопатки, скользнули ниже, к пояснице, так нежно, как будто утешая. - Ну вот и все, - негромкий голос женщины почти шепнул на ухо, и Игорь невольно вдохнул ее запах, то ли духов, то ли шампуня... Женщины всегда моют волосы чем-то ароматным, то ли роза, то ли фиалка, то ли ландыш... И эта тюремная "овчарка" не была исключением. - Одевайся. Он выпрямился, быстро натянул белье, спортивные штаны, футболку, носки, сунул ноги в кроссовки. Внутренняя дрожь понемногу отпускала. Раньше было хуже, теперь он просто привык. - Руки, - скомандовала женщина, и Соколовский завел их за спину, ожидая ощутить на запястьях металл и услышать обычный щелчок застегиваемых наручников. Но вместо этого он снова почувствовал ее прикосновения, она вложила свои ладони в его, переплела с ним пальцы. Раньше надсмотрщица так не делала, и Игоря почему-то добило именно это. Этот жест тюремщицы был в чем-то интимнее, чем всё остальное. Образ Вики все равно стоял перед глазами, ведь только что они разговаривали, смотрели друг на друга, молчали вместе... но Соколовский заставил себя представить, как он разошелся, словно круги на воде, разошелся окончательно хотя бы до того момента, как он окажется в камере один. Вика - это его ангел, надежда, любовь... Но она там, по ту сторону ада, а он сейчас здесь, с одной из его странных церберш. Это его личный ад, и он должен его пройти, и даже образу Вики сейчас с ним вместе быть не надо. Игорь развернулся и схватил надсмотрщицу за косу, резким движением намотал на руку и притянул женщину к себе. - Чего ты хочешь, а? - прорычал он, уже понимая, что сорвался, и обратного хода может и не быть, - Чтобы я тебя тут трахнул, наконец? Тогда тебе полегчает? Тюремщица не испугалась, в ее глазах, всматривавшихся в его искаженное злостью лицо, страх не отразился, но и "драться" не стала, возможно, только пока... - Дурак, - она улыбнулась, - Отпусти, косу оторвешь. "Тебе, ...ть, смешно? А мне уже нет, и давно не смешно, представляешь?" Соколовский толкнул женщину и жестко прижал собой к полу, но только в своем воображении. Наяву он медленно разжал руку, отпуская ее волосы, мысленно проклиная ее и себя и весь этот абсурд, что происходил между ними с первой встречи. Он снова заложил руки за спину и глухо произнес: - Я хочу вернуться в камеру. На этот раз наручники щелкнули сзади, и Игорь был рад своим оковам. Значит, муторный досмотр закончился, и овчарка отведет его назад... Вот счастье-то, рехнуться просто можно! - О девушке своей мечтать будешь? - спросила надсмотрщица, открывая дверь в коридор. - Ну не о тебе же! - не выдержал, все-таки огрызнулся Соколовский и тут же съежил плечи, ожидая удара в ответ на дерзость. Но его не последовало. В самом начале своего заключения Игорь не знал, что среди надсмотрщиков есть не только мужчины, но и женщины, работающие наравне с ними. Он не обращал внимания ни на кого и ни на что, переживая боль от смерти отца, ярость от собственного неудавшегося покушения на Игнатьева, горечь от расставания с Викой. Что происходило вокруг, Соколовский не замечал. Он что-то ел, положенное время спал, вернее, лежал на койке, мешая обрывки сна с явью, вставал, когда требовалось, делал то, что от него хотели. Громкие отрывистые команды тюремщиков в этом даже помогали. Наверное, в первые дни он был идеальным заключенным, не доставляющим никому проблем, поскольку был слишком сосредоточен на своих собственных. Но потом она заступила на смену, его странная мучительница. Приехал следователь, и Игоря должны были вести к нему на допрос. Он привычно подставил руки в дверное окошечко для наручников, хоть и немного удивился, что голос, резко потребовавший из коридора это сделать, был женским. До этого его выводили на прогулки, в маленький "отсек" на улице, с решетками, только мужчины-тюремщики. Она открыла дверь, и он бросил на нее вялый взгляд, прежде, чем идти вперед по коридору. Невысокая, крепкая, тренированная. Черные волосы заплетены в косу. Суровое выражение лица. Странно было видеть большую грудь, неявно очерченную под курткой такой же формы, как у мужчин. Не штаны, а юбка, и широкие женские бедра и явно не плоский живот. Откормленная овчарка... Соколовский пошел по замызганному коридору, уже не думая о той, что его конвоировала. Предстоял разговор со следователем, первый с того момента, как его упекли сюда. Об этом он и размышлял по дороге. Что говорить, или просто молчать? И слова, и молчание одинаково не исправят его положение, так что, наверное, все равно. Своего адвоката у него нет, и денег теперь тоже. Назначенный государством тоже толком не будет защищать без денег, это понятно... Если не попадется совсем блаженный, честный, но ему он не попадется... Игнатьев постарается закатать его по полной, надолго, а может и убить здесь. Но Игорь знал, что если бы все повторилось, он бы все равно сделал попытку расквитаться с врагом. Что ж, все правильно. Он эту попытку сделал, но она не удалась. Теперь сам себе злобный Буратино, и некого винить... Цепь его размышлений прервалась окриком надсмотрщицы. Пришли, теперь лицом к стене, пока она откроет дверь, где его ждет следователь. Соколовский так думал, но овчарка впустила его в странную проходную камеру, где не было ничего, кроме узкой скамейки у стены и второй двери, глухой, без стекла и окошек. Яркий электрический свет бил здесь в глаза после полумрака коридора. Надсмотрщица заперла дверь, через которую они вошли, потом освободила ему руки и скомандовала: - Раздевайся для личного досмотра! Одежду давай мне. Игорь обладел. - Как раздеваться? - переспросил он, - Перед вами? - Догола, - ответила женщина, уже не так громко и резко, - В первый раз, что ли? Перед допросом нужно проверить твою одежду и тебя самого. Такие правила. Соколовскому показалось, что он бредит. - Я не буду перед вами раздеваться, - сказал он, - Вы женщина. Пусть меня досматривает кто-то мужского пола. Овчарка нахмурилась. - Тебе тут не отель Плаза, чтобы выбирать, кто тебя будет обслуживать, - рявкнула она, - Так что, давай поживее, следователь ждет! Игорь, наконец, оглядел ее, снизу вверх, хоть кровь от возмущения гулко стучала в висках. Юбка, конечно, ниже колена, и икры полные, но щиколотки изящно-тонкие, даже грубые форменные ботинки не портят... На лицо не уродина, хоть и не красавица, понятно, взгляд раздраженный. Да мало ли их тут таких... работает. - Я сказал, что перед вами раздеваться не буду, - повторил он, - Позовите любого охранника, тюремщика, только чтобы это был мужчина, пусть проводит досмотр, если надо. - Послушай, Соколовский, - произнесла овчарка, - Мир вокруг тебя больше не вертится, во всяком случае, здесь, в СИЗО. Сейчас моя смена, и подчиняться тебе придется мне, делать, что тебе сказано, а не условия ставить. Так что, давай лучше по хорошему и не тяни время. - Нет, - ответил Игорь, - И вы меня не заставите. И он тут же взвыл, хватаясь за руку, в плече как будто взорвалась кость, но это был только первый удар дубинки для "укрощения" строптивых подследственных. Овчарка выхватила ее так быстро и пустила в ход так умело и молниеносно, что Соколовский не успел от неожиданности сдержать первый вскрик. Здесь, в СИЗО, его еще не били, и боль от ударов надсмотрщицы была адской. Игорь упал на колени, когда следующий удар пришелся сзади на их сгиб, он просто "ослеп" от огненного "взрыва", разошедшегося по руке от первого удара, и не смог ни увернуться от второго, ни, тем более, сразу сопротивляться, а потом уже было поздно. Пользуясь этим, тюремщица набросилась на него со своей дубинкой, как фурия. Соколовский не успевал хватать ртом воздух, пока она молотила его, от боли у него действительно перехватывало дыхание. Он пытался хотя бы откатиться в сторону, но ее удары все равно продолжали настигать его. Она знала куда бить, как и с какой силой, чтобы в голове у жертвы мутилось, и единственное, на что у Игоря хватало воли при всем при этом - это не кричать. Вскрик был только один, первый, дальше он стиснул зубы, прокусил нижнюю губу почти насквозь, не сразу поняв это, судорожно извивался на полу, но молчал. Перед глазами, помимо "вспышек" и ярких пятен, моталась черная коса надсмотрщицы. Во рту стоял вкус крови, горячая, она текла по подобородку, шее. К тому моменту, как овчарка решила остановиться, Соколовский уже ничего не соображал, все его тело вопило о боли, она накрыла его кровавой солоноватой волной, унося сознание. Звякнул засов двери, надсмотрщица ушла, оставив его лежать на полу, и тогда, прежде, чем в его глазах совсем потеменело, Игорь медленно, тяжело дыша перевернулся на спину и позволил себе тихий протяжный стон: - Вика... Ви... ка... То, что этим стоном он звал любимую прежде, чем отключиться, Соколовский уже едва ли осознавал. Следователь пришел к нему сам, прямо в лазарет СИЗО. И прежде, чем начать допрос, долго отчитывал, как нашкодившего мальчишку. Что он тут себе возомнил... почему не подчинился сразу... у работников СИЗО нет разделения по половому признаку... нет здесь на выбор, невозможно приставить к мужчинам только мужчин, чья тут смена, тот и работает... а как может быть иначе за такую зарплату, хорошо, что вообще есть, кому работать... Соколовский лежал на больничной койке лицом к стене и слушал, как следак распинается на тему того, что овчарка не виновата, а виноват только он сам, что попер против системы. Может и виноват, только ситуация была ненормальной. С другой стороны, бывают же женщины врачи, даже урологи там, или проктологи, и ничего... Но досмотр - это другое, это само по себе унизительно. Игорь молчал, пока следак бухтел на эту тему, невольно вспоминалась мелькавшая перед глазами черная коса надсмотрщицы. Потом коротко ответил на некоторые его вопросы, на часть отвечать отказался, спросил про гос адвоката, просто ради проформы, услышал, что какого-нибудь ему предоставят, и на этом общение со следаком закончилось. Еще пару дней его подержали в лазарете, потом вернули в камеру. Соколовский все еще чувствовал себя, как побитая собака, но хотя тогда там на полу в предбаннике допросной ему казалось, что в его теле не осталось ни одной целой кости, а все внутри просто расплющено от ударов, на самом деле никаких необратимых травм тюремщица ему не нанесла. Судя по анализам мочи и крови, ни почки не были отбиты, ни что либо другое, переломов тоже не было. Без гематом, огромных черных синяков, конечно, не обошлось, и вот они еще поболели, проходили долго, но теперь Игорь понимал, что это все со стороны овчарки было именно наказанием за неподчинение, а не стремлением его искалечить. Хотя, удар у нее был поставлен, при желании такая могла бы забить до смерти. Что он сделает в следующий раз, когда будет ее смена, подчинится или снова откажется и успеет перехватить ее руку, когда она ее на него поднимет, в итоге определила причина, для которой надсмотрщица второй раз вывела его из камеры. Это было свидание с Викой, она его добилась, пришла, так что менять его на карцер или снова больничную койку за нежелание подвергаться досмотру овчарки Соколовский в этот раз не собирался. Ради возможности увидеть Вику и поговорить с ней он будет терпеть все. И Игорь терпел, снимал с себя всю одежду, смотрел, как тюремщица тщательно проверяет каждый шов, даже в трусах, позволял заглянуть в его уши, рот, проверить подмышечные впадины, нагибался, как она требовала. Это было мерзко, но продолжалось не очень долго, а потом он шел к Вике в переговорную и если и чувствовал себя грязным после досмотра овчарки, под взглядом Вики это чувство сразу проходило. Вернее, Соколовский просто не мог думать ни о чем другом, кроме нее, ее глаз, ее нежных губ, завораживающего голоса. Но свидание заканчивалось, и он снова попадал к тюремщице. Перед возвращением в камеру она проводила досмотр дольше и тщательней, а потом, когда он уже привык перед ней раздеваться, он стал чувствовать ее руки на себе так, словно она его гладила, нежно проводила по его телу ладонями. Интимных мест она не касалась, но спине, плечам, груди, животу и бедрам доставалось так много ласки, как тогда, в первый раз, болезненных ударов, как будто надсмотрщица в прямом смысле пыталась "загладить" то, что тогда сделала с ним. Игорь дергался поначалу, огрызался, не знал, что от нее ждать, но при этом невольно привыкал к рукам овчарки. - Вперед, - скомандовала надсмотрщица, и Соколовский пошел обратно в камеру по коридору таким уже привычным путем. Ее взгляд сзади сегодня словно обжигал, хотя больше она ничего не говорила, а может быть, как раз поэтому. Игорь злился и на себя, и на нее, ему было неловко за них обоих, он чувствовал себя загнанным в угол, и вместе с этим, овчарку уже не получалось ненавидеть именно потому, что больше она ему ничего не сказала в ответ, не ударила, не повысила голос, а просто вела обратно в камеру. Ну млин... Может он еще и виноватым должен себя почувствовать? Соколовский уперся лбом в стену у двери камеры, пока надсмотрщица отпирала ее, и искоса взглянул на женщину. Она поймала его взгляд и неожиданно мягко произнесла: - Ну что смотришь, горе мое? Руки давай, отстегну... И заходи. Игорь повернулся, подставляя скованные руки, и его все-таки накрыло. - Слушьте, я... наверное, сделал вам больно, я этого не хотел. Я просто... - Сорвался, - закончила за него надсмотрщица, снимая наручники, - Это ничего. Ты хороший парень, Соколовский, я это сразу поняла. Заходи, - она кивнула на вход в камеру. Игорь шагнул туда и обернулся. - А как вас зовут? - спросил он прежде, чем овчарка закрыла дверь. - Настя, - ответила она и добавила, - Ковалева. Фамилию запомни на всякий случай. - Подождите, - он все-таки решился хоть что-то прояснить, - Настя, ну... вы же понимаете, что я ничего не могу вам дать! - Ошибаешься, - сказала тюремщица, - Ты уже даешь, и немало. Успокойся... пока ничего не можешь изменить. Она заперла дверь, и Игорь сел на свою койку. Сумасшедший дом какой-то. В одном она права - пока он действительно ничего не может изменить. И до следующего свидания с Викой теперь целый месяц... Неожиданно, к нему пришел блестящий адвокат, один из лучших в Москве. Как оказалось, друг Пряникова. Игорь объяснил, что денег для того, чтобы оплатить его работу, у него нет, и тот его утешил, что просто оказывает услугу своему старому другу по его просьбе, ведь когда-то они вместе начинали, в молодости, а потом он выбрал адвокатуру, и Пряников тоже не раз помогал ему в его личных делах, а теперь - его очередь помочь. Соколовский ухмыльнулся, услышав, что теперь он - личное дело Пряникова, и конечно, он не сомневался, что и без просьб Вики за него здесь не обошлось, но вопрос был в том, а что мог сделать этот адвокат, что вообще можно сделать, когда у Игнатьева власть, а Игорь ему даже не враг, а так, помеха на пути, которую теперь так легко устранить. Но адвокат считал, что Игнатьев все-таки не господь бог, и все же существует закон, нюансы и лазейки, смягчающие обстоятельства в деле Игоря, только что потерявшего отца, сбор доказательств возможного состояния аффекта, а также его собственные связи, и все это вместе может помочь серьезно скостить срок и даже получить подписку о невыезде до суда. Только для этого ему нужно хорошо поработать, а Соколовскому запастись терпением и на допросах у следователя ни в чем не свидетельствовать против себя. Адвокат подробно объяснил, как нужно себя вести, о чем говорить, о чем молчать, подбодрил Игоря и пообещал навестить его еще раз, когда уже что-то прояснится. Адвокат был прав, Соколовский понял это по тому, как задергался следователь с того момента, как он стал вести себя на допросах так, как ему объяснили. Игнатьевскому ставленнику не понравилось, что за Игоря начали серьезно бороться, с помощью закона, аппеляций и связей, которые были не только у его "хозяина". Между тем, наступал холодный конец осени, и в СИЗО это чувствовалось особо. Заложенный нос, скребущее горло, кашель по ночам и вечно ледяные руки и ноги, которые было трудно согреть, стали обычным "делом", и не только для Игоря. Кашляли в соседних камерах и коридорах, носом бесконечно шмыгали не только заключенные, но и надсмотрщики. Овчарка уже давно не появлялась, ушла то ли в отпуск, то ли на больничный, и к следователю Игоря водили другие, только мужчины. Снова пришел адвокат, обрадовал, что судя по всему, добьется подписки, и уже скоро, не выдержал, сунул тянущему носом Соколовскому свою пачку бумажных носовых платков, которые надсмотрщик распотрошил на выходе, но ничего там не нашел. А потом в СИЗО был организован побег. Не для Игоря, к нему это никакого отношения не имело. Двое человек было убито при попытке к бегству, а вот третий ушел, ради кого все и затевалось. Для того, чтобы это сделать, часть СИЗО, в которой находился Соколовский, была обесточена, нарушена система водоснобжения и что-то еще так полетело, что это исправляли несколько дней, и на это время камера буквально превратилась в "морозильную". Стены местами обледенели, дыхание превращалось в пар. Света не было, надсмотрщики ходили с фонариками по коридорам, на прогулки не выводили. Охрана была усилена по максимуму. Баланду из столовки в первый день принесли совсем холодную, Игорю даже показалось, что на зубах трещит песок, но это были льдинки в еде. Заключенные в камерах орали, просили хотя бы кипятку, но воду тоже приносили холодной, еду, начиная с ужина, уже раздали сухпайком, плюс кружка воды. Надсмотрщики говорили, что это временно, пока не починят систему. "Очком" с горем пополам можно было пользоваться, хотя там все быстро мерзко замерзало. На следующий день от кашля заключенных тряслись стены, и Игорь в этом от других тоже не отставал. В ледяном каменном мешке согреться было невозможно, организм еще протянул немного на уже подорванном запасе сил и здоровья молодого мужчины, и к третьему дню окончательно дал сбой. Утром, в обычное время побудки, Соколовский с койки не встал, ему продолжал сниться сон, горячечный, бредовый, похожий на те галлюцинации, которые приходили от "расширяющих сознание" веществ, которыми он когда-то загонялся в клубах вместе со Стасом, а бывало что и с Лерой. Только бывший друг и бывшая девушка остались в далеком прошлом, даже в снах им теперь не было места... Сон был колким, неприятным, почему-то смешанным со сказками Бажова о Медной горы Хозяйке, которой во сне была овчарка, а пленником горы, конечно, был он сам. Коса надсмотрщицы в бредовых глюках сознания была длиннее, роскошнее, и липла к ее спине вдоль позвоночника, она не кончалась и ниже пояса, спускалась по ее юбке, ногам, словно живая, обвивала ее щиколотку и ползла дальше, к нему, превращаясь в его оковы. Он оказывался обнаженным, как при досмотрах, которые она проводила. Овчарка прикасалась к нему, ее ладони были выточены из холодного камня, они проникали вовнутрь, под ребра, и заставляли сотрясаться от кашля, а она улыбалась и говорила: "мне бы только немного тепла набрать... что еще мне, каменной девке, от тебя хотеть... живого... я ведь часть этой горы, а ты ее пленник, так что терпи... терпи...". Кончик ее черной косы полз по груди, к самому лицу, и все-таки преобразился в голову раздраженной змеи, которая зашипела и, мелькнув перед глазами черной молнией, бросилась на него и вонзилась острыми зубами пониже спины. Игорь застонал от неожиданной боли и очередного унижения и услышал голос тюремного санитара, который делал ему укол. - Тише, парень, терпи... Это тебе поможет. - Что у этого с температурой сегодня? - спросил второй, который заполнял информацию по больным лазарета в журнале. - Пиши тридцать девять, - ответил тот, - Не ошибешься. Она тут у всех такая, кого из "морозилки" притащили. - Вчера была сорок, - заметил второй, перелистнув страницу назад. - Ну была, ну и что? - не понял санитар. - Тут пол лазарета в горячке бредит, заколебали уже. - Так это ж Соколовский, - пояснил второй, - Настькин. - А, новый любимчик, - хохотнул санитар, - Пусть не переживает, оправится он, куда денется. Врач сказал, что пневмонии нет пока, только бронхит глубокий, но из лазарета же его никто не выпирает. - Сделай ему еще жаропонижающее, задыхается ведь парень, - снова сказал второй, закрывая журнал и снимая халат - его ночная смена закончилась, - Ну Настька же просила. Игорь почувствовал, как ему подмышку сунули градусник, увидел возле койки железную чашку с водой, потянулся к ней свободной рукой, и ему даже помогли сделать несколько глотков. Вода обожгла воспаленное, сорванное надрывным кашлем горло, но все равно стало легче. Потом был еще один укол, после которого его прошибло испариной, и он снова провалился в сон, на этот раз, без видений. Овчарка пришла через день, когда ему стало ненамного, но лучше. Кашель еще не отпускал, но температура уже не зашкаливала так, как сразу. Состояние многих других на соседних койках было таким же ужасным. Лазарет хрипел и кашлял на все лады. Кого-то унесли, с головой накрытого простыней. Соколовский наблюдал за этим всем мутным взглядом. Ему делали уколы, после которых становилось легче, давали таблетки, он даже что-то ел, проглатывал какую-то безвкусную жидкую кашу, запивал водой и спал... Его тут лечили лучше, чем других, даже ухаживали как-то, из-за нее, надсмотрщицы... А ведь он никого ни о чем не просил, но его никто и не спрашивал. - Соколовский, - позвала его овчарка, и он разлепил веки, посмотрел на нее. Черная коса никуда не делась, лежала на плече женщины, поверх шерстяного платка, наброшенного на форму. "Каменная девка", - вспомнил Игорь свой бред и прохрипел вслух: - Соскучились по досмотрам? - Дерзишь, значит, выздоравливаешь, - ответила тюремщица, наливая чай из термоса в чашку и открывая банку с чем-то, - Вот это чтобы все съел и ложку облизал. - Я не голоден, - ответил Соколовский и закашлялся. Овчарка переждала его приступ и произнесла: - Не спорь со мной. Это лекарство. Тебе есть для чего жить и выздоравливать. Она поила его чаем и заставила съесть измельченную смесь из каких-то сухофруктов и меда. Это оказалось вкусно и как будто сразу прибавило сил. - Ну вот, глаза уже повеселее стали, - удовлетворенно отметила надсмотрщица, впихнув в него все до конца, - Сейчас я тебя еще обрадую... Девочку твою к тебе сюда приведут на свидание. - Нет, - Игорь выкрикнул бы это, если бы мог, но у него получился только отчаянный полустон-полухрип, - не надо! Со мной что хотите делайте, но ее не трогайте! Он снова закашлялся, чуствуя, как его заливает новой волной стыда и гнева, и ненавидя себя за свое бессилие, невозможность защитить Вику от этой твари. Которая выглядела очень довольной. - Ну тогда, переворачивайся на живот, - велела она, улыбаясь. Соколовский глухо выругался, перевернулся и прижал щекой подушку. Вся эта грязь должна достаться только ему одному, только не Вика, ничто не должно коснуться ее, его святыни... Его мышцы напряглись в ожидании того, что с ним будет делать овчарка, что именно - он не знал, но не ждал ничего хорошего. Внутри заклокотал очередной приступ кашля, и Игорь сотрясался от него долго, в процессе почувствовав, что надсмотрщица откинула с него одеяло, и ее руки проникли под его влажную от пота футболку. Только они не были такими ледяными, как во сне, теплые ладони стали нежно гладить и растирать его спину. - Что ты так разволновался, - проговорила надсмотрщица, - Я и не собиралась ее трогать и даже к ней подходить. Ничего плохого я не сделаю, ни тебе, ни ей. Она обо мне ничего не узнает, никогда. Я же понимаю, насколько это было бы тебе неприятно и тяжело для нее. Ее просто приведут сюда, к тебе, чтобы свидание не пропало. Иначе, еще месяц ждать придется. Вы же совсем захиреете, оба, друг без друга... - Все равно не надо, - проговорил Игорь, но уже не так уверенно. Может и зря он распсиховался... Думать становилось все труднее, прогревающий массаж так расслаблял, после чая и медового "лекарства" глаза закрывались сами собой. - Я правда ничего плохого не сделаю, - говорила овчарка, продолжая растирать его спину, осторожно, нежно, умело, так что кашлять больше не хотелось, и Соколовский задышал ровнее. - Лучше бы вы оставили меня в покое, - сказал он, но уже чувствовал, что ей верит, хоть и совсем не понимает ее. - Не могу, - ответила тюремщица, и Игорь снова услышал улыбку в ее голосе, только теперь она не раздражала, - Пока не получается. От массажа стало тепло и хорошо, наваливал сон, и Соколовский еще ощутил, как надсмотрщица укутала его спину своим шерстяным платком и укрыла одеялом, прежде, чем в него провалиться. Вику привели в лазарет скоро, в день свидания, когда они должны были встретиться в переговорной. Овчарка не обманула, не появлялась ни в этот день, ни накануне, а ее шерстяной платок, в котором после массажа спины Соколовский прогрелся под одеялом во сне, словно в печке, куда-то прибрал санитар. Наверняка, по ее просьбе... Чтобы не попался на глаза Вике. Игорь встретился с возлюбленной глазами, улыбнулся и постарался сесть в постели выше и прямее, чтобы не выглядеть слишком жалким. Хотя, она ведь все равно будет жалеть... Соколовский загонял кашель в себя поглубже, сдерживал, как мог, но он предательски вырывался наружу, выворачивая легкие. Наградой была ладонь Вики на его горячем лбу, на заросшей колючей щеке, и возможность поцеловать ее пальцы, о чем раньше через стекло переговорной он мог только мечтать. "Ты весь горишь..." "Ерунда, легкая простуда... Уже проходит. Не нужно было тебе приходить в этот клоповник." "Я не могла не прийти. Игорь, потерпи, мы скоро вытащим тебя отсюда." "Спасибо за беспокойство. И за помощь, тебе и Пряникову... Его адвокат - просто волшебник. Я обязательно отдам долги..." "Ты ничего не должен, только держись... Не говори много, голос совсем сорван... Тебя хоть как-нибудь лечат?" "Лечат... Дают таблетки, делают уколы. Все нормально... Не волнуйся за меня." Дальше вместо слов он целовал ее руки, а она гладила его по коротко стриженным волосам, прикасалась губами к вискам и горячему лбу, пока окрик надсмотрщика их не оборвал, не оторвал друг от друга. Свидание закончилось слишком быстро, но дало Игорю очень много. Сейчас он был бы благодарен овчарке, если бы ей нашлось место в его мыслях. Он жадно проследил, как за Викой закрылась дверь, и откинулся на подушку, все еще ощущая ее прикосновения и поцелуи, растворяясь в них. Койка Игоря стояла в третьем ряду, посередине уставленного кроватями небольшого помещения лазарета. В ногах лежал "коматозник", за изголовьем здоровенный мужик, которого без конца лихорадило. У стен под зарешеченными окнами расположились блатные, из тех, кто был в СИЗО далеко не первый раз, уже знал здесь санитаров, врача и друг друга. Про овчарку и ее пристрастия было известно почти всем. И Соколовский потом понял, как ему повезло, что из "мусоров" в лазарете он находился не один. Были еще двое, поважнее, ведь он за свою короткую карьеру в отделе Вики почти никого не посадил. Было, но по мелочи... К тому же, его защищала овчарка. Вчерний обход врача, уколы на ночь, от которых уже просто отваливался зад, поганый ужин и отбой. Дежурный санитар пошел курить и потом кемарить на кушетку в свой "отсек" за занавеской. К вечеру Игорь снова "поплыл" от повышенной температуры, но это было уже не так мучительно, как в первые дни болезни. Все теперь было терпимо, особенно после свидания с Викой... Он ткнул кулаком каменную подушку, чтобы лечь повыше, и думал о ней... Спать не получалось, организм уже набрал сил, чтобы не уходить в отключку независимо от того, что творится вокруг, кроме того, в лазарете разрешался дневной сон. А сейчас в помещении кашляли, хрипели, стонали и храпели, кто-то в бреду, кто-то во сне, и Соколовскому это мешало. Он поворочался под одеялом, и тут его позвал мужик с койки у изголовья. - Слышь, парень, раз не спишь все равно, плесни мне воды в кружку, мне самому не встать - хреново... "Да кому тут хорошо," - подумал Игорь, но встал, чтобы выполнить просьбу. Его самого шатало, но подниматься с койки он уже мог, а этого бедолагу снова так трясло и колотило, что было слышно, как стучат его зубы. Соколовский набрал воды под краном рукомойника и подал соседу. В лазарете было темно, но глаза уже привыкли, сквозь окна проникал свет дежурных фонарей с улицы. - Вам если так плохо, - сказал Игорь, - так может, санитара разбудить? Или врача позвать, может, дадут что-нибудь, какое-то лекарство? - Дадут, по ж... веником, - усмехнулся сосед, тут же закашлялся и успел отставить кружку, чтобы не расплескать воду, а потом хрипло втянул воздух в легкие, когда кашель унялся, - Это тебе повезло, насчет Настьки... Еще и телочка к тебе приходила, красивая... Обеих пялишь? - вдруг спросил мужик. - Что? - не понял Игорь, но тут же сообразил и помотал головой, - Нет. Продолжать этот разговор он не собирался и вернулся на свою кровать, лег и завернулся в одеяло чуть ли не с головой, а потом еще и прикрыл ее подушкой, чтобы не слышать, как горячечный сосед продолжает рассуждать насчет его везения и женщин, которым он оказался небезразличен. Но потом про Вику сказал кто-то еще, подхватив тему и начиная ее смаковать, кто-то признался, что уже подрочил на телку мусорка, больно хороша, кто-то заржал, и Игорь не выдержал: - Заткнитесь, уроды конченные! Прежде, чем ему прилетело в ответ, санитар зажег яркий электрический свет и раздал "снотворное" в виде крепких тычков всем неспящим. Соколовскому тоже досталось. В общем вое и возмущении кто-то из блатных тихо произнес другому: - Мусор сегодня надо убрать. Когда в лазарете все примолкли, санитар вырубил свет и пригрозил позвать охрану, которая отметелит по-другому, если они не будут вести себя тихо. Игорь набросил на себя одеяло и сжался в комок, переживая боль от ударов санитара, которая отдавалась в ребрах. Кто-то еще продолжал бухтеть, но от окна донеслось короткое отрывистое: "Ша всем!", и тогда все окончательно замолкли. Соколовский лежал в темноте с открытыми глазами, не думая, что он уснет, но сам того не заметив, все же провалился в сон. Он проснулся от ощущения руки на плече, маленькой, женской, которая вцепилась в него и часто трясла. - Вик.., - прохрипел Игорь со сна и распахнул глаза. Еще было темно, и рядом, конечно, была не Вика. Это была овчарка. - Вставай, вставай, - говорила она, - вставай, скорее! Он сел на койке ничего не понимая, и овчарка чуть ли не подхватила его подмышки, вынуждая встать. - Туда, к стене! Надсмотрщица толкнула его к дверям и закрыла собой. Игорь протер глаза, это все было похоже на дурной сон. - Настька, ты хорошая баба, - проговорили из темноты, - Хоть и ментовка, но правильная, многие тут за тебя... Просто отдай мусорка - сама жить останешься. Вы ж по коридору не пройдете - он приговорен. - Нет, - в ее голосе были умоляющие нотки, - что двоих тут уложили - я буду молчать! Ты же меня знаешь... Но этого не отдам! Я не шучу... Соколовский услышал, как она передернула затвор и подняла руку с пистолетом, угрожая. Овчарка прижалась к нему, стараясь закрыть собой поплотнее. - Не дури, - ответили из темноты, - это не просто разбор, его заказали. Он из СИЗО не выйдет, ни сейчас, ни потом, никогда. - Егор, - овчарка заплакала, и Игорю стало по-настоящему жутко, хотя он и так понимал, что речь шла о нем, о его жизни, и что если бы не она, он бы уже никогда не встал со своей койки в лазарете, раз приговорен. - Если твои сейчас попробуют его тронуть, я тебя застрелю. - Дура, он все равно не жилец, - ответили ей, - Это ничего не решит, только сама сдохнешь. - Ну я прошу тебя, - надсмотрщица продолжала всхлипывать, - пожалуйста, Егор, ты же так много можешь! Прошу, помоги... Спаси его! Хочешь, на колени встану! - Вот как ты заговорила, - донеслось от окна, - А на то, что мне было нужно, ты раньше что отвечала? - Может хватит уже этих бабьих соплей? - спросил другой, - Решать его надо, скоро рассветет... - Смолкни, - ответил блатной, - Решать буду я, что делать. - Я все сделаю, что тебе нужно! - пообещала овчарка, - Только защити, в обмен! У окна долго молчали, потом, наконец, оттуда донеслось: - Фартовый ты, мусорок. - Спасибо тебе, Егор! - надзирательница снова разрыдалась, теперь с облегчением, - Все будет сделано, как надо, обещаю! - Смотри, если обманешь... - Ты же знаешь, я зря не говорю, - всхлипнула она, - Дай нам сейчас выйти..., - овчарка повернулась к Игорю, убирая пистолет, - А ты одевайся, поскорее... Соколовский натянул штаны и байку, понимая, что у него дрожат руки. Надсмотрщица только что выкупила его жизнь, но какой ценой? В лазарете уже лежали два трупа, это он понял, и его тоже должны были убить, как третьего мента, да, именно поэтому его и держали в одиночке все это время, в общей камере в СИЗО служивших в полиции блатные избивали или сразу отправляли на тот свет, все логично... Адвокат обещал скорую подписку о невыезде, но он попал в лазарет, здесь убили двоих бывших "мусоров", и его третья смерть тоже должна была заодно сойти на разборки блатных с ментами, кому не посчастливилось попасть в лазарет, общий для всех. Но насчет него было сказано, что его заказали. И он не выйдет из СИЗО, никогда. Значит, Игнатьев, от кого еще мог поступить такой заказ. Адвокат слишком грамотно выстроил его защиту и задействовал свои связи, так что, теперь его проще просто убрать тут, в СИЗО. И что с этим делать? Убедить врага, что заказ был выполнен, чтобы хотя бы выиграть время... Но говорить об этом нужно с овчаркой, а для начала хотя бы и правда выбраться с ней из лазарета живым. Однако, эта мысль пришла в голову не только ему. Его вдруг схватили за руки и повалили на койку лицом вниз. Игорь инстинктивно попытался вырваться, тяжело задышав, овчарка тоже перепугалась. - Ты же пообещал, - испуганно сказала она блатному. - Тихо, - ответил тот, - Надо кровь ему пустить, без этого никак. Не бойся, не сдохнет. Овчарка поняла, Соколовский не сразу, слишком зашкаливал адреналин. Он снова рванулся, но его ноги и руки и плечи плотно прижали к матрасу. - Света дайте, - проговорили рядом, и у кого-то в руках тут же зажегся экран смартфона в режиме фонарика. Игорь увидел бледное лицо надсмотрщицы, склонившейся к нему, ее соскользнувшую со спины и болтающуюся в воздухе косу и лезвие ножа, блестнувшее в руке у одного из блатных. Она положила свою ладонь на его плечо рядом с лапищей того, кто его удерживал на койке, и проговорила, стараясь справиться со слезами в голосе: - Так надо... Овчарка задрала на нем байку и футболку. - Может, по венам полоснуть? - предложил исполнитель с ножом, - Больше крови будет... - Нет, давай здесь, под лопаткой, - сказала она, - Если перегнешь, из порезанных вен кровь будет не остановить... - Может, санитара лучше попросить? Если, конечно, вы и правда не планируете меня убивать, - прохрипел, наконец, Соколовский, сдавленным голосом с нервным смешком. - Да он уже спиртягой закинулся, - ответили ему, - Лежи тихо, мусор, не дергайся, а то нож соскочит. Игорь зажмурился и молча вытерпел боль от глубокого пореза на спине. Надсмотрщица придерживала его одежду, а другая ее рука, лежавшая на его плече, скорее все-таки помогала справиться с происходящим, чем наоборот. По спине потекла теплая кровь, нож убрали, руки, которые прижимали его к койке, тоже, осталась только ладонь овчарки. Она тихонько погладила его, потом сказала повернуться набок. Кровь у Соколовского стала стекать на простыню, и она вместе с матрасом намокла горячим липким пятном под ним очень быстро. - Замри, мусор, и не дыши, - сказал блатной, - И глаза лучше закрой. С него сняли байку и сфотографировали на смартфон в разных ракурсах. Потом овчарка размазала кровь по всей его постели, и, переждав приступ его кашля, его снова стали фотографировать. Игорь не был уверен, что убедительно изображает труп, но старался делать, как ему говорили. Его байку тоже пропитали кровью сзади, прижав к ране на спине, и изрезали в нужном месте, на всякий случай. Поведется ли заказчик на подобные доказательства... Выбора все равно не было. - Все, можете сваливать, - разрешил Егор, - Сама знаешь, куда его вести сейчас. Я скажу - не тронут. Выполнишь, что обещала, тогда совсем отпущу, - пообещал он. Соколовский снова сел, потом встал, пошатнувшись. Кровь продолжала течь по спине на поясницу, под резинку спортивных штанов. Он взглянул в сторону Егора и других блатных и хрипло проговорил: - Спасибо, что не убили. Я бы отплатил, если бы было чем. - Настьку не обижай, - коротко ответил блатной. Овчарка набросила Игорю на плечи чью-то мастерку, дотронулась до его липкой от крови спины. - Что ж порез такой глубокий, - проговорила она, - Кровь не унимается. - Зашьешь эту царапину, - сказал блатной, - Учить тебя что ли... Я сам тобой штопанный сколько раз был, жив же вот. Все, уходи. Насчет трупа с санитаром сама договоришься. - Да, Егор, - ответила она и повела Соколовского к выходу. - Руки за спину, - шепнула она ему. Игорь сложил их, как будто они были скованы наручниками, мастерка сзади прикрывала запястья, и пошел по коридору. Его сильно шатало, кровопотеря еще не была серьезной, это болезнь давала о себе знать. Овчарка подхватывала его под локоть, помогала идти, благо, в коридорах им навстречу никто не попался. Они спустились на один этаж ниже, и наконец, она открыла дверь камеры - другой, не той, где он сидел до лазарета, и тоже одиночки. - Все, пришли, - сказала надсмотрщица, подводя его к новой койке в темноте, - ложись и веди себя тихо, очень тихо, Соколовский. Помни, что тебя здесь нет. Кашляй в подушку... Игорь не просто лег, а упал, уткнулся в койку лицом и затрясся от кашля. Овчарка скомкала спортивную мастерку и затолкала ему под футболку, прижимая к месту пореза. - Старайся пока не шевелиться, - сказала она, - я тебя перевяжу, но сюда надо все принести... Я скоро приду, жди. Соколовский приподнял голову и посмотрел на надсмотрщицу в темноте. - Спасибо вам, - прохрипел он, - Только чем я заслужил... - Не твоего ума дело, - ответила овчарка и оставила его одного. Игорь лежал, невольно прислушиваясь к звукам за дверью камеры, пока надсмотрщицы не было. За маленьким решетчатым окном уже брезжил рассвет, темнота отступала быстро вместе с миновавшей смертью, которую должна была ему принести эта ночь. Нужно было хорошо подумать, но пока Соколовский думать не мог - мысли путались, саднил порез на спине, продолжая кровить. Овчарка вырвала его у блатных, защитила..."Настьку не обижай"... Только что он должен делать... и что будет потом... Скрипнул засов, она вернулась, заперла дверь и посмотрела на Игоря, убедившись, что он не в отключке. Потом намочила в рукойомнике полотенце и присела на край его койки, осторожно убирая комок пропитавшейся кровью мастерки с пореза. - Все будет нормально, - сказала овчарка, вытирая кровь с его спины, - Сутки побудешь здесь, пока я все не решу. Заодно немного придешь в себя. Зашипела перекись, которую она налила на рану, чтобы ее промыть, и это еще не было больно. - Почему вы мне помогаете? - хрипло спросил Соколовский, - Ведь я вам никто. - Ну считай, что за терпение, - в голосе надсмотрщицы снова прозвучали знакомые веселые нотки, хоть он и немного дрожал, - Ведь ты меня не сдал, ни разу не настучал за все, что было на досмотрах. Щелкнула зажигалка, овчарка прокаливала на огне иглу, чтобы зашивать рану. - Я был не очень терпелив, - заметил Игорь, - но стучать бы точно не стал. Он облизал пересохшие губы, к утру стало как-то совсем тяжело, и надсмотрщица это понимала. - Мы с тобой поговорим, - пообещала она, - А пока побереги силы. Ее игла и медицинская нить причиняли боль, в края раны словно входил расплавленный металл, и при этом овчарка уговаривала его, как маленького, останавливаясь во время приступов его кашля, что уже немного осталось... Соколовский держался на остатках упрямства и гордости, хотя в голове плыло, он злился на свою слабость и бессилие, и когда в какой-то особо болезненный момент из него вырвался стон, показавшийся ему слишком жалобным, он поспешно перебил его резкими словами, перемежающимися рваным хриплым дыханием: - А вы... давно... этим занимаетесь? С этим... вашим... Егором... Переставляете людей... как фигуры на шахматной доске... Обменяли меня... на чью-то жизнь... или смерть... И что... теперь я ваш... Иметь власть над другими... это так развлекает... да? Его тирада снова оборвалась невольным стоном, но это был последний стежок. Овчарка вытерла пот с его лица и шеи, и от прикосновений влажного полотенца Игорю стало легче. - Все, все, миленький, - проговорила она, - Ты на меня можешь злиться, но я такая, какая я есть. И сделала то, что сделала, когда узнала, что сегодня тебя собирались прикончить. Надсмотрщица то ли вздохнула, то ли всхлипнула, но Соколовского уже не хватало ни на продолжение разговора, ни на угрызения совести. Он закрыл глаза и куда-то провалился. Игорь проснулся только к вечеру. В камере он был один, вокруг снова темнота и тишина, только отдаленные звуки чьих-то шагов из коридоров. Соколовский попробовал сесть, закашлялся, и кашель отдался глухой болью в порезе на спине. Кажется, он был заклеен широкой полоской пластыря. И еще, на нем явно была чистая футболка - овчарка постаралась... Игорь встал на ноги, по стене наощупь нашел в камере отхожее место, потом глаза привыкли к темноте. Зверски хотелось пить, и на столе нашелся оставленный надсмотрщицей термос с каким-то теплым травяным чаем. Соколовский осушил сразу почти половину, а потом стал медленно ходить по камере. Нужно было приходить в себя, он достаточно провалялся в койке, как безвольная кукла, за которую все решали. Но и теперь... что он может? Только воспользоваться складывающимися обстоятельствами. Если Игнатьева убедят, что заказ выполнен, все будут считать его мертвым, пока он не обнаружит себя. Все... и Вика тоже. Эта мысль больно резанула, но так, наверное, будет лучше. В том числе и для нее. Овчарка снова пришла к рассвету, когда Игорь слегка задремал, устроившись в углу койки поверх одеяла. Когда ключ повернулся в замке, и дверь заскрипела, он сразу открыл глаза. Она принесла ему поесть, и после отвратной столовской баланды бульон с куриным мясом показался Игорю райской пищей. - Тебе нужно подкрепить силы, - сказала надсмотрщица, - Сегодня я выведу тебя из СИЗО. Обо всем договорено. Твой заказчик не подкопается. По убийству ментов в лазарете оформлено три трупа, один из них по твоим документам. - Свежий? - не удержался Соколовский. Но овчарка не рассердилась и не развеселилась, а только молча посмотрела на него. - Спасибо, очень вкусно, - Игорь вернул ей пустую миску и ложку и хрипло спросил, - Чем теперь займемся? - Поговорим, как я обещала, - ответила надсмотрщица, - Раз все так сложилось... Я помогу тебе и дальше. Ты понимаешь сам, что тебе нужно затаиться, переждать, пока все утихнет. Тем, кто тебе помогал за пределами СИЗО, тоже лучше на глаза не показываться, иначе, все, что уже было сделано, окажется зря, тебя быстро найдут и убьют. Соколовский слушал внимательно, рассматривая женщину. А ведь она боится... Это здесь она "горы хозяйка", имеет полную власть над ним. А там, "за стеной", ее владения кончаются... И власть тоже. Здесь она привыкла получать желаемое, а там, по ту сторону колючей проволоки, все может оказаться не так, и она это понимает. При любых других обстоятельствах Игорь бы постарался уйти от овчарки как можно дальше и как можно скорее, как только стены СИЗО оказались бы за его спиной, но сейчас он не мог поступить с ней по-скотски. Хз, чего она хочет, но она спасла ему жизнь и продолжает помогать. И, хоть он ее ни о чем таком и не просил, это слишком серьезная услуга, чтобы отплатить за нее свинской неблагодарностью... - Это понятно, - хрипло ответил он, глядя на овчарку, - Я знаю, что должен исчезнуть. И от вашей помощи не откажусь, если вы этого хотите. - Тебе это неприятно? - вдруг прямо спросила она. В голове пронесся целый рой злых ответов, обидных, но Игорь отмел их тут же, это все его упрямство, резкий характер, гордость, нежелание признать себя зависимым от слишком напористо проявляющей инициативу женщины, не смотря ни на что. И все-таки она этого не заслужила, но и не только в этом было дело. Просто трудно было признать, что он к овчарке привык. К ее рукам, голосу... ко всем ее выходкам. Конечно, это не означало, что он превратится в ее дрессированного щенка, но и относиться плохо к ней тоже уже не получалось, как-то было неправильным. - Нет, мне это не неприятно, - ответил он, - И я вам благодарен. Идти мне особо некуда. Это было действительно так. Никто из его бывших друзей прошлой гламурной жизни не станет ему помогать, и он сам не стал бы просить у них помощи. У друзей отца тоже, если таковые остались... Отцу они не помогли. Нет, он бы что-нибудь придумал, наверное. Какие-то варианты всегда можно попробовать. Только овчарка не хочет его отпускать. И пока он не уйдет. Соколовский снова закашлялся, и надсмотрщица протянула ему свой травяной чай. Он взял кружку, намеренно коснувшись ее руки, сделал несколько глотков и добавил: - За это спасибо тоже. Овчарка еще посидела рядом с ним, потом поднялась, собираясь уходить. - Я за тобой приду, будь готов. Когда сменятся дежурные, проведу тебя наружу. Там сядешь в уазик... с тобой не поеду, тебя отвезут, спрячут, дом в глубинке, но теплый. Отсыпайся там. Я появлюсь, как только смогу. - Всегда готов, - Игорь широко улыбнулся. Вечером того же дня овчарка принесла в камеру теплую одежду, объяснила, что нужная смена, с которой у нее и Егора были свои договоренности, уже заступила, и можно уходить. Игорь за день и правда немного оклемался. Сытная еда и лекарства, которые оставила для него надсмотрщица, сделали свое дело. Но раз блатной отпускает его, значит, она исполнила его требования. И уже было бессмысленно узнавать, какие именно, все равно Игорь ничего изменить не мог. Разве что изначально следовало самому отнять у себя жизнь и этим разом решить все проблемы, свои и окружающих. Но к такому шагу он был не готов, жажда жизни все еще была слишком велика, ради Вики, ради памяти родителей, да и ради овчарки теперь уже тоже, нужно было продолжать жизненный путь таким, каким он складывался. Соколовский надел теплый свитер и протянул руки назад, чтобы пройти по коридорам с надсмотрщицей. Она застегнула на нем "браслеты", и они вышли, сначала тем путем, каким обычно водили на прогулку, но потом углубились куда-то в сторону, охранник открыл перед ними какие-то двери, и Игорь увидел уазик снаружи. Овчарка сняла с него наручники и сказала: - Садись назад, там найдешь верхнюю одежду и пакет с едой. С водителем лучше не разговаривай, он просто отвезет тебя, куда надо, покажет дом. На улицу лишний раз не шастай, ни перед кем не светись, хоть и место там глухое, все равно. Жди меня через пару дней. Соколовский кивнул: - Я понял, спасибо. Надсмотрщица обняла его, и после этого он проскользнул по двору к машине. Они ехали долго. Водитель был пожилым и молчаливым, он почти не обращал внимания на своего пассажира. Игорь нашел на заднем сиденье толстую зимнюю куртку и, завернувшись в нее, смотрел в окно, пытаясь следить за дорогой. В какой-то момент он понял, куда они едут, узнал направление шоссе, прочел указатели, но потом уазик свернул в какую-то глушь. Пару раз водитель останавливался, предлагал закурить. Стемнело уже давно, машина продвигалась вперед по замерзшей грязи, освещая ее огнями фар. Наконец, они остановились у калитки, за которой угадывались очертания небольшого домика, вышли наружу. Тут же зло залаяла собака, загремев цепью. - Цыц, Багира! - крикнул водитель, впуская Игоря во двор, - Свои. Он поднялся на крыльцо, отпер дверь и включил свет в коридорчике. Соколовский поднялся по ступенькам за ним, взглянув на собаку, которая перестала лаять, но смотрела на чужака недоверчиво. Овчарка, конечно... Он про себя усмехнулся и прошел с водителем в дом. Маленькая кухня с дребезжащим холодильником и электроплиткой, все остальное пространство - одна большая комната с печью, в которой был устроен открытый камин, рядом лежал запас сухих дров. У стен - две одинаковые кровати, окна затянуты плотными занавесками. - Сиди тут тихо, пока Настька не появится, - сказал мужик, - С огнем осторожнее, без надобности не топи. Собаку корми, там в холодильнике внизу, в кастрюле... Ну все. - Окей, - ответил Игорь и проводил его взглядом, хотя спросить хотелось многое. Что это за дом, и почему он стоит один, в безлюдной глуши, да еще и с собакой. Кто такой он сам, этот водитель. И многих ли привозили сюда до Соколовского по желанию надсмотрщицы... Не то чтобы все это имело большое значение, но узнать было интересно. Что ж, если кто и расскажет ему об этом, то только она сама, если этого захочет. Когда уазик отъехал, Игорь высунулся на крыльцо. Собака больше не лаяла, только недовольно поводила носом, глядя на него, втягивая запах незнакомца. Соколовский и сам вдохнул полной грудью свежий, ночной, пахнущий лесом и изморозью воздух. Это стоило ему очередного приступа кашля, но свобода после СИЗО дурманила не хуже любого наркотика. Пусть и такая, зависимая, возможно, ограниченная желаниями левой пятки надсмотрщицы, но все-таки свобода. Стены камеры изолятора остались позади, и Игорь очень надеялся, что больше никогда туда не вернется. - Ну что, псина, - улыбнулся он собаке, - спокойной ночи. Соколовский вернулся в дом, соорудил себе какой-то бутер из ссобойки овчарки, вскипятил чайник, потом запил ужин сиропом от кашля, который она тоже сунула в пакет, и пошел устраиваться на ночлег. Обе кровати были нетронутыми, и Игорь выбрал ту, с которой было лучше видно камин. Завтра надо будет попробовать его разжечь, к вечеру дом наверняка настынет. Но пока тут было тепло. Он разделся, выключил свет и забрался под одеяло. В доме было очень тихо, пахло деревом, только снаружи время от времени шумел ветер. Медленно засыпая в этой тишине и темноте, Игорь думал о Вике, о том, что она уже должна была узнать об убийстве в лазарете. Что она сейчас делает - плачет? Соколовский тяжело вздохнул от бессилия. Зная ее, он предполагал, что Вика постарается сделать все, чтобы получить возможность увидеть его тело, убедиться, что его смерть - правда. Только она ее не получит. Овчарка и ее "друзья" намного влиятельнее, чтобы этого не допустить. Тело не увидит никто, наверняка бедолагу, которым подменили Игоря, уже закопали голым в пластиковом пакете, и даже траурного венка он не удостоился. Затем Соколовский подумал о недавно ушедшем отце, о маме. Об Игнатьеве, который наверняка празднует победу и радуется, что ему удалось извести всю семью мешавших ему людей. Гнев, возмущение, желание что-то предпринять взбудоражили, но Игорь все-таки уснул, сам не заметив, как. Во сне он обрывочно видел стены СИЗО, овчарку, из лица которой вдруг вылезла морда Багиры, свою залитую кровью койку в лазарете и, под конец, Игнатьева, ухмыляющегося сквозь пуленепробиваемое стекло. На этом Соколовский проснулся от приступа собственного кашля, из-за которого едва не вывернуло наизнанку. Было раннее утро, солнечное, лучи пробивались сквозь плотные занавески на окнах. "Проклятые рудники", - хрипло пошутил он сам с собой вслух, пока только это и оставалось. Два следующих дня и обе ночи прошли спокойно. Игорь особенно не высовывался, но территорию внутри, за забором и калиткой, конечно, обошел. За задней стеной дома обнаружилась баня, удобства тоже были там, во дворе, и небольшой сад ухоженных плодовых деревеьев, подготовленных к зиме. Соколовский кормил собаку проваренной с кусочками мяса и хрящами кашей, которая была оставлена для нее в холодильнике. Сначала Багира смотрела на него тревожно-недоверчиво, но когда в ее миске оказалась еда, все-таки замахала хвостом. После очередной кормежки Игорь даже смог положить руку на ее загривок, слегка погладить по жесткой шерсти. Хотелось спустить собаку с цепи и отправиться вместе с ней прогуляться по окрестностям, посмотреть места вокруг, но, конечно, этого делать было нельзя. В самом доме, когда он осмотрел его обстановку повнимательнее, обнаружились охотничьи трофеи, но ружья, патронов или охотничьих ножей Соколовский не нашел. Он услышал шум подъехавшего уазика, когда сидел в доме перед зажженным камином, глядя на открытый играющий огонь. На улице с неба сыпалась ледяная крупа, Багира забилась в будку, но зашлась радостным лаем, когда во дворе появилась хозяйка. Овчарка вошла в дом одна, водитель уехал сразу. Игорь поднялся ей навстречу. - Ну как ты тут? - спросила она, снимая куртку, - Освоился? Никто больше в округе не появлялся? - Я никого не видел, - ответил он, - Но и за калитку не выходил. Я в порядке, - продолжил Игорь, хотя голос до сих пор звучал хрипло, - А камин - ваш водитель сказал, что иногда можно огонь разводить. - Вот и славно, - ответила надсмотрщица, подходя к очагу и протягивая к нему руки, чтобы согреть, - Тебе, наверное, не терпится новости узнать, с них и начну, потом обедать будем, а к вечеру баньку для тебя протоплю. Соколовский невольно закашлялся, но насчет бани комментировать не стал - он знал, на что подписывался. - И какие новости? - спросил он, когда приступ кашля отпустил. Овчарка обернулась к нему, перебросила за спину влажную от растаявшего снега косу. - Тебя оформили, по всем правилам и документам, как убитого. Егор сказал, что заказчику доказательств хватило. Но... твоя девочка знает, что ты жив. Не от меня, но знает, уже, с сегодняшнего дня. Сердце у Игоря радостно подпрыгнуло. - Спасибо, - хрипло проговорил он. - Вика знает, где я? - Нет, конечно, - ответила овчарка, - Вот этого никому знать не надо кроме тех, кто и так в курсе. Главное, она знает, что ты не на кладбище, и, думаю, ей хватит ума молчать, пока что-нибудь не решится. Держи, - вдруг сказала она и протянула ему незапечатанный конверт, после чего со странной жадностью всмотрелась в его лицо, словно хотела втянуть в себя его эмоции. Игорь вцепился в конверт, схватил, как умирающий в пустыне от жажды - стакан воды. Надсмотрщица беззвучно усмехнулась. - Прочтешь - брось в огонь на всякий случай, для ее же безопасности. - Угу, - ответил Соколовский, разворачивая лист, исписанный почерком Вики. Он опустился на коврик у очага, не отрывая от письма глаз, и вокруг все исчезло, не существовало больше ничего, кроме слов на бумаге, слов возлюбленной, адресованных ему. Овчарка ушла на кухню, разбирать сумку с продуктами и разогревать обед, потом вышла на улицу. Игорь краем уха слышал, как хлопнула дверь, но едва обратил внимание на это, как и на щекочущие ноздри аппетитные запахи с кухни. Он читал и перечитывал строчки на листе, не в силах оторваться от них. "Я очень боюсь за тебя..." "Мы обязательно тебе поможем..." "Пока делай все, что говорят эти люди, которые тебя прячут..." "Будь осторожен..." "Игорь..." Соколовский почти выучил письмо наизусть, и только тогда отдал огню. Хотелось сохранить его, спрятать под подушкой весточку от любимой, но он сам понимал, если их вдруг раскроют люди Игнатьева или полиция, и найдут тут это письмо, Вике несдобровать. Когда пламя сожрало без остатка лист с почерком любимой, Игорь вышел на крыльцо. На дворе вместо ледяной крупы с неба повалили снежные хлопья. Надсмотрщица играла с собакой, кормила ее чем-то с ладони, и Багира прыгала вокруг нее, гремя цепью и повизгивая от удовольствия. - Я письмо сжег, - сказал Соколовский. - Можно мне будет передать ответ? Овчарка погладила Багиру и посмотрела на него. - Вот куда ты вылез без куртки? - возмутилась она, - Марш в дом! А ответ напишешь, его передадут, если получится, - добавила надсмотрщица прежде, чем Игорь успел сам возмутиться в ответ. После горячего и сытного обеда овчарка ушла топить баню, а Соколовский сочинял письмо Вике. Пока в своей голове, не стоило его писать на бумаге заранее. Надсмотрщица еще не скоро собиралась в город. Две недели своего отпуска она проведет здесь, с ним, в этом доме. За обедом овчарка рассказала, что участок земли в этом месте когда-то достался ее отцу, за заслуги, он любил здесь охотиться, а теперь за всем тут ухаживает она и следит человек, который привез Игоря сюда на уазике. Кто он такой, Соколовский не стал спрашивать, а она не спешила говорить. Какая разница... Бывший зэк он, которому она когда-то помогла, или мент, ведь о нахождении Игоря здесь он будет молчать, как обещала надсмотрщица. Теперь он ей верил. Овчарка позвала его в баню, когда там все было подготовлено. Соколовский вошел, и еще в предбаннике горячий после улицы воздух обдал лицо, заставил задохнуться и снова закашляться. - Раздевайся, - велела ему надсмотрщица, закрывая дверь, и стала раздеваться сама, к счастью, не полностью, на ней осталось нечто вроде нижней женской рубашки, - Сейчас я тебя пропарю как следует, и кашель отпустит. Сырость и плесень СИЗО только баней можно отмыть! Она не спешила уходить туда, где клубился душистый пар над полками, но Игорь привык к ее досмотрам и тому, как овчарка смотрела на него, когда он раздевался. Только в изоляторе - это одно, а здесь он должен это делать добровольно. Добровольно ли? Соколовский предпочел бы вымыться сам, и, честно говоря, давно мечтал хотя бы о душе. Но оттолкнуть от себя эту женщину с ее заботой он не мог. - Я вот все смотрел, так и не заметил, - хрипло начал он, стягивая с себя одежду и стараясь говорит бодро и весело, - где у вашей избушки курьи ножки? Раз у вас тут принято добрых молодцев в баньках парить. В печи потом не зажарите? - нервно усмехнулся он. - А это смотря как вести себя будешь, - ответила овчарка, - Но за комплимент насчет бабки Ежки спасибо, конечно... Давай быстрее в парную, не мерзни, - она распахнула перед ним дверь самой протопленной бани. - Да я пошутил! - снова усмехнулся Игорь, - Не имел ввиду ничего такого, честно! - Джентльмен хренов, - ответила надсмотрщица, - Давай живее на полок, что ты там застрял! Она стала подгонять его легкими шутливыми "ударами" странного веника с узкими, длинными, почти невесомыми листьями, источавшими какой-то лекарственный аромат. - Не надо, я больше не буду! Настя, ну не надо, я же не хотел! Игорь выставлял руки, уворачиваясь, и не выдержал, рассмеялся совсем по-мальчишески, ускальзывая от овчарки с ее веником на самый высокий полок. Здесь он снова задохнулся от жара и закашлялся. - Спустись пониже, - сказала овчарка, - Там слишком жарко для тебя, плохо станет с непривычки. - Я в такой, русской бане с паром никогда еще не был, - признался Соколовский, переходя на другую полку, - Только в сауне. Но здесь тоже... сначала горячо, потом привыкаешь. А что это за веник у вас такой странный? - спросил он, видя, что надсмотрщица сунула его в деревянное ведро с водой. - Это эвкалипт, - ответила она, - Кашель твой лечить. Им дышать в бане полезно и париться тоже. Но сначала я тебя вымою хорошенько... Игорь подставился рукам овчарки, вытянувшись на полке. Ее прикосновения и раньше были привычны и даже в чем-то приятны, а теперь, когда надсмотрщица намыливала его и терла мочалкой, смывая с него грязь вонючего СИЗО, это было почти блаженством. Овчарка окатила его теплой водой и намылила еще раз, не пропустив ни сантиметра его тела, вымыла ему голову. Соколовский закрывал глаза, чтобы в них не попал шампунь, и отфыркивался, когда вода текла по лицу. Руки овчарки были нежными, движения - осторожными. Затем она поддала пару, вылив воду из-под эвкалиптового веника на раскаленную каменку. - Дыши этим, глубоко, - сказала надсмотрщица, - Кашляй, если хочется, но снова дыши. Это тебе поможет выздороветь. Она развязала веник и смешала его эвкалиптовые веточки с обычным, березовым, и он заходил по спине и бокам Игоря. Не слишком сильно, но ощутимо. Соколовский кашлял и дышал, пока клокочущий внутри, вечно щекочущий комок не исчез, а он сам совсем не разомлел на полке под веником овчарки. Возможно, он отключился, хоть и не почувствовал дурноты, и пришел в себя, когда надсмотрщица снова окатила его водой. - Соколовский, - тревожно позвала она его, - Ты не сомлей мне тут. Ну-ка посмотри на меня. Овчарка всмотрелась в его лицо, и Игорь поспешно поднял голову. - Все в порядке, - сказал он, моргая, чтобы лучше видеть ее через влажный пар, - Но мне кажется, что я уже напарился. - Не вставай резко, - предупредила надсмотрщица, - Давай помогу. Соколовский взялся за ее руки своими, поднимаясь. Овчарка тоже была разгоряченной, черные волосы влажно вились, обрамляя ее лицо, коса набухла от влаги и стала толще и пушистее. Капля пота или воды прочертила дорожку по ее шее, остановилась на ключице маленьким озерцом. Игорь не смог не охватить быстрым взглядом ее грудь, темный сосок, просвечивающийся через намокшую ткань сорочки. Любовь к Вике все это время была его религией, тем, что держало на плаву и ради чего стоило жить. Надсмотрщица, которая столько времени распаляла его, будила и затрагивала только самые низменные, звериные желания и инстинкты. В этой жаркой бане в голове стоял туман, и он смешался с похотью. Соколовский понял, что он дико возбужден и, глядя на не такую уж молодую и красивую, но источающую невероятную сексуальность женщину, вдруг подхватил ее под полные бедра и в резком порыве усадил на полок, тут же сминая руками мокрый подол ее рубашки, задирая его. Он развел ее ноги и прижался к ее внутренней стороне бедра своим возбужденным членом, потерся им и бешеным от желания взглядом посмотрел на нее прежде, чем продолжить. Овчарка прерывисто дышала, глотая приоткрытым ртом горячий воздух парной. Сейчас она не похожа была на себя ту, надсмотрщицу в СИЗО, самоуверенную, грубую. Она провела ладонями по его плечам, спине, вплела кончики пальцев в уже немного отросшие мокрые волосы и... сильно оттолкнула от себя Игоря. Он поскользнулся на мокром и мыльном полу, чуть не перевернул раскаленную каменку, схватился рукой за противоположную стену, удержался на ногах и немного "протрезвел". - То есть, как любовник я вам не подхожу, - проговорил Соколовский, отдышавшись и глядя на овчарку, которая уже одернула свой подол, - Вы в этом точно уверены? - Тебе это не нужно, - ответила она. - Вот сейчас - очень даже было нужно, - сказал Игорь. - Не дерзи, - одернула его надсмотрщица, - Не нужно делать то, о чем потом пожалеешь. Это нас обоих касается. - Да вы меня уже второй раз обламываете, - усмехнулся Соколовский. - Злись, злись, - сказала овчарка, - Это лучше хандры. - Я не злюсь, - резко ответил он, - Скорее, не понимаю вас... - Ты глупый, - беззлобно ответила она, - Просто сейчас мое время. Игорь снова приблизился к ней и охватил уже не таким бешеным взглядом, постоял рядом несколько мгновений, рассматривая овчарку, потом вышел в коридорчик предбанника. - Надень чистое белье, - крикнула ему надсмотрщица, - Там стопка лежит... И в дом к печке побыстрее! Если на улице протянет холодом, тебе хуже станет... Ответом послужила хлопнувшая дверь. Овчарка стянула с себя рубашку и стала мыться сама. Соколовский вернулся в дом и сразу хмуро завалился в постель, завернулся в одеяло и лег лицом к стене, хотя было еще рано. Он просто не хотел видеть овчарку и разговаривать с ней, а здесь даже комнаты другой не было. Уйти совсем - да, можно было уйти, и наплевать куда, поймать машину на трассе, как автостопщик-бессеребрянник, и только потом думать, что дальше, но... Он все-таки не мог так поступить. Надсмотрщица его чем-то держала не смотря ни на что... Игорь потянулся, с невольным блаженством вдыхая аромат свежего белья, которое овчарка успела поменять в его постели, и почувствовал, что на него действительно наваливается сон. Тело после бани было таким расслабленным, он там и правда прогрелся как следует. Во сне стало даже не жарко - горячо, словно его и правда засунули в раскаленную печь. Он задохнулся от пылающего в легких воздуха, закашлялся, но не так, как раньше - рот заполнился комками мерзкой слизи, которая шла изнутри. Игорь распахнул глаза и сплюнул в подставленную миску, овчарка, конечно же, была рядом с ним. Он вытер рот полотенцем, которое она подала ему, и приподнялся на локте, моргая со сна. В комнате было уже темно, ее освещал только огонь топящегося камина, но света хватало, чтобы рассмотреть сидящую рядом надсмотрщицу. Она выглядела как-то непривычно. Коса... волосы были распущены, лежали на плечах, спускались ниже волнистым черным водопадом. Соколовский снова закашлялся, и изнутри опять поднялись скользкие комки. - Это из тебя баня болезнь выгоняет, - сказала овчарка, подсовывая ему миску, - Выздоравливаешь... Пару дней посидишь дома, в тепле, и будешь, как новенький. - У вас красивые волосы, - сказал Игорь, когда очередной раз откашлялся. Все его раздражение против овчарки как рукой сняло, и ведь уже не впервые! Но теперь Соколовский понимал, что она была права, что скорее всего, он бы пожалел потом, если бы занялся с ней сексом. Быть проходной любовницей очередного любимчика из СИЗО - это не ее амплуа, а большего он ей дать все равно не сможет. Овчарка спасла ему жизнь, прячет здесь, лечит, помогает... Как ее отблагодарить? Ну хотя бы не рычать на нее для начала... Ну или хотя бы постараться. - Спасибо, - надсмотрщица улыбнулась. - Раз уж проснулся, надо на порез твой взглянуть, посмотреть, как затягивается. Соколовский послушно повернулся спиной, слегка вздрогнул, когда она резко оторвала широкую полосу пластыря, который он за эти дни уже перестал замечать. Под лопаткой тянуло не сильно, с этим ощущением он тоже свыкся. - Все хорошо, - сказала овчарка, - Воспаления нет почти. Она смазала заживающий порез какой-то мазью и заклеила новым пластырем, а потом стала растирать Игорю спину. - Настя, - проговорил он, блаженствуя под ее руками, - Вы все-таки ко мне слишком добры. Но я вот хотел спросить, - Соколовский посмотрел на нее, не отрывая щеки от подушки, - Вы сказали, что просто сейчас ваше время... Ну, когда назвали меня глупым, - усмехнулся он. - Хочешь понять, что это значит? - снова улыбнулась овчарка, - А сам не догадываешься? Ты мне понравился, настолько, чтобы выкупить твою жизнь, а не только использовать мою власть над тобой в СИЗО, временно, как это было с другими. - Почему? - спросил Игорь. - Потому что ты отличаешься от других, - ответила она, - Ты не преступник, не из этой среды, тебя действительно в изолятор случайным ветром занесло, хотя так очень любят говорить те, кто оказывается там за дело. Ты ни разу ни на что не пожаловался, не пытался со мной хитрить, меня использовать или как-то подставить ради своей выгоды. Мне еще никогда не встречались такие, как ты. - Но я и правда оказался там за дело, - сказал Игорь. - И говоришь об этом прямо, - произнесла овчарка, продолжая легкий массаж, - Ты хороший парень, честный, порядочный. И потому ты должен жить своей жизнью, а я только помогу тебе, побуду рядом, пока это возможно. Зачем мне это - понимай, как хочешь. - Ну я примерно на такой ответ и рассчитывал, - улыбнулся Соколовский, - В плане "понимай, как хочешь". Не знаю, как вас отблагодарить за все, но я что-нибудь придумаю. - Ты, главное, выздоровей, - ответила надсмотрщица, ласково проводя ладонью по его спине. - Да я уже в порядке, - ответил Игорь. Но еще несколько дней он не был в порядке. Хворь, подцепленная в стылых каменных стенах СИЗО, отпускала Соколовского неохотно. И все же тепло ухоженного дома, хорошая еда, много сна, лечение и забота овчарки сделали свое дело. Кашель понемногу прекратился, Игорь восстанавливал силы. С наслаждением он выбрил лицо, избавившись от многодневной щетины. Надсмотрщица подошла к нему сзади, глядя на отражение в зеркале над кухонной раковиной. - Одни глазищи от тебя остались, Соколовский, - сказала она, - Буду кормить тебя получше. - Лучше уже некуда, - ответил он, - Так, как вы, наверное, только мама готовила... Хотя, я мало что помню. - Я знаю, что ты рано мать потерял, - произнесла овчарка, но не стала развивать эту тему, за что Игорь был ей только благодарен. Снаружи становилось все холоднее, выпал снег, так что во дворе приходилось расчищать еще не высокие, но уже сугробы. Овчарка и Соколовский делали это вместе, спускали Багиру с цепи, играли с ней. От болезни и кашля не осталось и следа, Игорь спокойно дышал морозным холодом, подставлял лицо солнцу в погожие дни. Ему никогда не приходилось столько работать руками на свежем воздухе, как здесь, за оградой дома надсмотрщицы. Занятия, требующие применения физической силы, находились каждый день, и это поднимало настроение и отгоняло хандру. Овчарка была весела и умела его подбодрить. В ее доме не было ни телевизора, ни радио, ни, тем более, интернета, но они развлекали друг друга сами, разговорами, какими-то воспоминаниями, историями из своей жизни. Игорь рассказал о начале своей карьеры в отделении полиции, умолчав о боли, связанной с отцом, о своей тоске по Вике. Он старался вспоминать только веселое, но был уверен, что надсмотрщица все понимает. Она тоже немного рассказала о себе, о своей молодости и времени учебы для последующей работы в спецучреждении, и как ни странно, забавные истории там тоже случались. Ее объятия и прикосновения - без них тоже не обходилось. Каждый вечер заканчивался ритуалом, после которого Игорь засыпал под руками овчарки. Она не целовала его, лишь ее ладони нежно скользили по его телу, и он в ответ мог только смотреть на нее, вдыхать аромат ее распущенных волос. Надсмотрщица хотела именно так, именно этого, и Соколовский не сопротивлялся. Это были его самые странные отношения с женщиной, хоть и не страннее, чем то, что она делала с ним в СИЗО. Через две недели она уехала с водителем уазика и увезла письмо, которое накануне Игорь написал для Вики. Ответ овчарка не привезла, но передала на словах, что его друзья и возлюбленная уже сделали для него довольно много за это время. Скоро он сможет вернуться, теперь его будут прятать в другом месте, может быть, временно вывезут в другую страну. - Так будет лучше, - говорила надсмотрщица, - В этом доме нельзя оставаться слишком долго, хоть он и в глуши... Пока ты должен скрываться, нужно менять места... И мне скоро надо возвращаться на работу в СИЗО. Ее глаза влажно блестели. Соколовский понимал, что овчарка уговаривает не его, а себя. И что время, проведенное здесь вместе, прошло слишком быстро. Для нее... и для него тоже, потому что он к ней привязался, а в благодарность за все, для него сделанное ею, пока не мог сделать ничего. - А давайте завтра в лес пойдем, - предложил Игорь, чтобы как-то ее отвлечь, - Ну сколько можно за забором сидеть? Если отойти недалеко, никто нас не заметит. Тут же все равно место глухое, никого вокруг. Овчарка согласилась. Они взяли с собой и Багиру, отошли не так далеко от дома, но здесь Игорь сразу почувствовал себя свободнее, совсем как собака надсмотрщицы, которая бешено радовалась каждый раз, когда ее спускали с цепи. Лес был глухой, не вытоптанный, их следы в снегу, конечно, останутся надолго, но кто их здесь обнаружит. А может и за ночь все заметет... Ноги в валенках глубоко проваливались сквозь нетронутый снежный пласт. Багира пробежала вперед, прорывая снег грудью, словно повизгивающий от удовольствия снегоход. Игорь вдруг вздрогнул, реко обернулся и рассмеялся. Овчарка бросила снежком ему в спину и спряталась, за стволом дерева метнулась черная коса. - Ну берегитесь, - пригрозил он, слепив крепкий снежок, но к дереву не побежал, а швырнул его с места вверх, в широкие еловые ветви, с которых вниз тут же осыпался снежный водопад-лавина. - Соколовский! - тут же донесся оттуда возмущенный вопль надсмотрщицы, и Игорь со смехом рванулся в сторону, не дожидаясь возмездия, но оно все равно его настигло. Они играли в снежки, бегая между деревьями, смеялись, Багира прыгала вокруг, каталась в снегу, заходясь счастливым лаем. На эти несколько часов непростые мысли Игоря о его настоящем и будущем его оставили. Существовал только морозный солнечный день, целое море снега вокруг, разрумянившаяся овчарка, с головы которой сполз пуховый платок, ее горящие весельем и азартом глаза, ее улыбка и смех. Игорь настолько расслабился впервые за долгое время, что даже не сразу сообразил, что произошло. Громкий хлопок эхом разошелся по лесу, Багира яростно залаяла, а надсмотрщица бросилась на него и повалила в снег. - Туда, за сугробы, за деревья, ползи! - проговорила она, выхватывая пистолет и тоже откатываясь в сторону вместе с Соколовским, потому что по ним продолжали стрелять. Кто - овчарка видела и тоже пыталась достать стрелка, прикрывая Игоря, снова закрывая его собой. Багира зло металась по снежной полосе между ними и убийцей, и в какой-то момент все-таки взвизгнула, неловко прыгнув, и упала, орошая кровью снег. - Сволочь, - выругалась овчарка, и Игорь крепко схватил ее, затаскивая за ствол большого дерева, чтобы она не рванулась под пули к своей собаке. - Заряд еще есть? - спросил он. - Два осталось, - ответила надсмотрщица, - Перезарядить нечем, с собой нет. Ты уходи осторожно, пока этот тоже затих... Постарайся к дороге выйти, только в дом не возвращайся, кто знает, сколько их... Там тоже могут ждать. А я попробую его подстрелить... Во всяком случае, задержу. Иди, Соколовский! - Да щас, - ответил он, - Вы за кого меня держите? Вместе отобьемся. Стрелок снова открыл огонь, и Игорь видел, что у овчарки дрожат руки. Ничего не говоря он выхватил у нее пистолет, слегка высунулся и увидел стрелка. Все произошло очень быстро, хотя Соколовскому показалось, что это было, как в замедленной съемке. Он слышал тяжелое дыхание надсмотрщицы и громкий стук своего сердца, прицелился и задержал собственное, потом плавно на медленном выдохе спустил курок и увидел, как стрелок рухнул назад, в снег, вскрикнув. - Надо бежать! - воскликнула овчарка, - Он мог быть не один. И сейчас он может притворяться... - Я в него точно попал, - сказал Игорь, - но убил или нет - не знаю. В пистолете остался еще один патрон. Нельзя дать ему уйти, если он ранен. - Не надо, стой! - крикнула надсмотрщица, но он не слушал, продвигаясь вперед, к стрелку, - Осторожно! Стрелок был мертв, пуля разнесла ему голову, так что, добивать не понадобилось, но и допрашивать теперь было некого. Соколовский забрал его оружие и патроны, пошарил по карманам, но никаких документов не нашел. Молодой, крепко сложенный, в неприметной куртке... Пришел ли он за ним, или это какие-то дела овчарки, пока было непонятно. - Настя, вы его знаете? - спросил Игорь, отдавая ей пистолет, когда она подошла. Она отрицательно покачала головой и сказала: - Нужно уходить отсюда... Только Багира... она жива. Я посмотрела... Я понимаю, что надо, но просто не смогу ее добить. - Заберем ее с собой, - твердо сказал Соколовский, - Может, она еще выживет. Игорь нес поскуливающую Багиру на руках, зажимая ее рану рукой через намокший от крови пуховый платок овчарки, которым она ее перевязала, переставляя ноги в глубоком снегу, пока совсем не выдохся. - Все, привал, - сказала надсмотрщица, забирая у него собаку и садясь с ней у очередной ели, - Отдышись, Соколовский. Похоже, что нас не преследуют. Но в дом все равно возвращаться нельзя. Игорь рухнул рядом в снег и уперся затылком в ствол дерева. - Не надо было вам меня спасать из СИЗО, - сказал он, - Скорее всего, Игнатьев меня рассекретил, и вас теперь тоже будут преследовать. - Неизвестно пока, - ответила овчарка, - Ведь у стрелка ничего с собой не было, чтобы это понять. Может он и не за тобой приходил. Соколовский с удивлением посмотрел на нее. - У вас тоже есть враги, которые могут желать вам смерти? - спросил он. - Да не то, чтобы враги, - ответила надсмотрщица, - Просто я ведь не всем помогала так, как тебе. А про домик моего отца при большом желании можно было узнать. Но твоего заказчика со счетов списывать тоже нельзя. Багиру вот жалко... - она погладила собаку свободной рукой, - Боюсь, что она не дотянет. - До куда? - спросил Игорь, - Куда мы сейчас пойдем? - Ближайшее здесь жилье - дом моего родственника, который тебя подвозил, - сказала овчарка, - Дальше на километры - глушь, леса. Да, там нас тоже могут ждать... Но попробуем потихоньку проверить. Деваться все равно некуда. Они продолжили идти по снегу, скрипящему под ногами, Игорь снова нес Багиру и чувствовал, как глухо бьется ее сердце под его руками. Он старался при этом оглядываться по сторонам, после убийства стрелка трудно было оставаться хладнокровным, но если он успеет заметить что-то или кого-то раньше, чем в них снова полетят пули, это может спасти их жизни. Овчарка тоже была напряжена, но никто не появился, они прошли весь путь спокойно и, наконец, снова остановились между деревьями. - Дом там, - она показала рукой, - Надо посмотреть... Я пойду. - Давайте лучше я, - сказал Соколовский, но надсмотрщица отрицательно покачала головой. - Ты чужой, - объяснила она, - А там во дворе тоже есть пес. Меня он знает, запах почует - не залает, а тебя сразу выдаст. Я осторожно, - уверила овчарка, - Но, если вдруг услышишь выстрелы, не суйся туда, сразу уходи, оставь Багиру, спаси себя! - Я не буду давать такие обещания, - сказал Игорь, - Лучше вы там поосторожнее... - Упрямый ты, Соколовский! Овчарка скрылась между деревьями, Игорь ждал... Выстрелов не было, и вернулась назад она довольно быстро. - Николая убили, - сказала надсмотрщица, вытирая рукой глаза, - Пойдем, там никого... больше... Соколовский снова поднял на руки ослабевшую Багиру и пошел за овчаркой. На подходе ко двору собака дернулась, потянула носом воздух и заскулила. От распахнутой калитки в сторону от леса вели две колеи, укатанные шинами. Возле крыльца дома лежал в снегу застреленный пес, тоже овчарочьей породы. Багира забарахталась в руках Игоря, и он плотнее зажал ее рану. - Это Шерхан, - сказала овчарка, - Мы нарочно так собак назвали... А Коля - мой сводный брат по отцу. Он в доме. Она заплакала, и Игорь стиснул зубы. Он перехватил Багиру, высвободив одну руку, и прижал к себе надсмотрщицу. - Настя, я сожалею насчет вашего брата... Если это из-за меня... - Мы этого не знаем, - ответила овчарка, поднимая на него глаза и стараясь справиться с собой. На его плече на куртке осталось мокрое пятно от ее слез, ее губы еще на мгновение искривились, но она тут же продолжила: - У Николая были свои дела и свои недоброжелатели... У меня свои.... Ты ведь знаешь, где я работаю и как. У него тоже всякое случалось. Так что, не принимай сейчас на свой счет то, о чем пока неизвестно до конца. Они вошли в дом, и Игорь уложил Багиру на диванчик, который стоял прямо за дверями, а потом увидел застреленного водителя уазика на полу. Надсмотрщица принесла темное покрывало, наклонилась, поцеловала убитого в щеку и набросила его сверху. - Пойдем, - сказала она Соколовскому, - Здесь есть кое-что для тебя. Коля привез, передать не успел, но я знаю, где лежит. В комнате был тайник, который, если и искали, не нашли, потому что вещи были разбросаны, стол и стулья перевернуты. Овчарка знала, где он находится, вскрыла какую-то панель в стене и достала пачки денег и два паспорта. - Держи, - она протянула паспорта Игорю, - твои новые документы, гражданский и загран. Твои друзья передали это сюда на всякий случай, и правильно сделали. Забрать тебя должны были через несколько дней, но раз так все произошло, ты уедешь сейчас и свяжешься с ними. Позвонишь из телефона-автомата в городе. Номер я помню наизусть, ты его тоже запомнишь. Соколовский открыл паспорта, полистал. Другие имя, фамилия и дата рождения, его фото. Придется привыкать... Овчарка достала из шкафа аптечку и подняла с пола какие-то пакеты с одеждой. - Переоденься, - сказала надсмотрщица, протягивая их Игорю, - Только кровь Багиры с рук сначала отмой. Это вещи для Москвы, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания валенками, - усмехнулась она. - Я пока займусь Багирой... Она ушла с аптечкой в коридорчик, откуда вскоре донеслось слабое тявкание, а Соколовский вымыл руки в кухонном рукомойнике и переоделся в джинсы, джемпер тонкой шерстяной вязки, затянул шнурки высоких зимних ботинок. Все село как влитое, и выглядели вещи неплохо. - Спасибо, - сказал он, выходя в коридорчик к овчарке, где она перевязывала свою собаку, - У вас хороший вкус. - Я здесь ни при чем, - ответила она, - Это твоя девочка для тебя передала. Игорь чуть улыбнулся и тут же посмотрел на Багиру, спросил: - Ну как она? Есть шанс? - Вроде бы да, есть, - ответила овчарка, потуже затягивая марлевую повязку на ране, - Спасибо, что помог ее принести сюда. Я понимаю, что сейчас это глупо, лишняя обуза, но я не могу Багиру бросить. Я вколола ей снотворное и хочу отвезти в больницу, пригородную. Там работает моя знакомая, она поможет, хоть это и собака... - Тогда давайте выйдем на дорогу и поймаем попутку, - предложил Соколовский, - Уазика во дворе нет, только следы от шин... А с вашим братом... - начал он. - Я разберусь, - сказала надсмотрщица, - Сейчас нам лучше разделиться, так что, ты сядешь на прямой автобус до Москвы, это безопаснее, чем ловить попутку вдвоем, когда мы не знаем, кто именно и за кем из нас охотится. Но к трассе Багиру отнесем вместе, я сама не дотащу. - Может, все-таки, до больницы с ней помочь? - предложил Игорь, но овчарка уверила его, что дальше справится сама. Он понимал, что она права. Если стрелок был от Игнатьева, то Соколовский подвергает опасности всех, кто находится с ним рядом. Если бы он точно был уверен, что это враги овчарки и ее брата, то не оставил бы надсмотрщицу, пока не убедился бы, что она и ее собака - в безопасности. Но такой уверенности не было, так что на трассе действительно стоило разделиться. Они уложили уснувшую собаку в одеяло и понесли, держась за углы с двух сторон - так было легче. Овчарка дала Игорю деньги и продиктовала телефон для связи с его друзьями в Москве, и он выучил его наизусть. - Не звони сразу, с вокзала, - говорила ему надсмотрщица, - Пошатайся сначала по улицам, когда приедешь, выпей где-нибудь кофе, присмотрись внимательно, не ходит ли за тобой кто-то, не следят ли. Убедишься, что нет - тогда звони. И с оружием поосторожнее, не засвети нигде случайно. Пистолет стрелка остался у Соколовского, и в нем еще было несколько патронов. Они снова долго брели по снегу, несколько раз отдыхали. Начинало темнеть, но автобусы еще ходили, на остановке мерзло несколько человек. Овчарка опустила одеяло с собакой на землю и обняла Игоря. - В автобус сядем вместе, но я прощаюсь сейчас, - сказала она, прижимаясь к нему, - Ты поедешь дальше, когда мы с Багирой сойдем. Я не знаю, увидимся ли мы еще... - Я вас найду, - пообещал Соколовский, тоже обнимая овчарку. - Спасибо вам за все. Жаль, что приходится расставаться именно так... - Ничего, - проговорила она, - Для тебя, наверное, все это странно, но мне было с тобой очень хорошо. - Мне тоже было хорошо с вами, - ответил Игорь, - Правда. Подошел автобус, и они затащили туда собаку. Кто-то даже уступил овчарке место, и она села с завернутой в одеяло Багирой. В таких битком забитых загородных автобусах Соколовский не ездил еще никогда, хоть и смешно было бы в этом признаться. Жизнь обычных людей не была похожа на сказку. Его теперяшняя - тем более, но он не собирался отчаиваться. И с его спасительницей из СИЗО ему повезло. Игорь смотрел на нее в полумраке автобусного салона, если только так можно было назвать этот заполненный людьми трясущийся железный ангар на колесах. Смотрел, чтобы запомнить. Вряд ли они теперь скоро увидятся, хоть он и постарается узнать, все ли у нее в порядке, как только немного выкарабкается сам. Объявили остановку "Больница", Соколовский запомнил номер, дорожку, вытоптанную в снегу, которая вела к зданию с горящими в темноте окнами. Он и еще какой-то пассажир помогли овчарке выйти с собакой из автобуса. Игорь мысленно пожелал ей удачи. Он знал, что она того же желает и ему. До Москвы было ехать еще прилично, и Соколовского просто укачивало, хотелось спать, после всего пережитого в лесу накатил какой-то отходняк, хоть он и стоял, держась за верхний поручень, сжатый с боков другими пассажирами автобуса. Но он не отключался, был настороже. Убийца мог легко подойти к нему и тихо сунуть нож под ребра. Или порешить овчарку там, на подходе к больнице... Игорь старался не думать об этом. Стрелок мертв и остался лежать в снегу, а другие наемники не могли прочитать мысли надсмотрщицы и его и ждать их на всех автобусных остановках и во всех проезжающих по трассе автобусах. Но все-таки он старался быть начеку. Но за дорогу ничего не случилось. Игорь вышел на автовокзале и пересел на другой автобус, идущий в центр. Проходить через рамку в метро со спрятанным под курткой стволом было бы неразумно. Выйдя в районе Арбата Соколовский вдохнул сырой московский воздух. Здесь тоже была зима, но не такая, как за городом, а влажная и слякотная. Уже стемнело, и город встретил его множеством огней. Такая привычная и родная Москва. Игорь не думал, что увидит ее центральные улицы так скоро, после того, как попал в СИЗО, и теперь с удовольствием шлялся по ним. Кофе он купил в большом пластиковом стакане, еще какой-то круассан, и теперь невольно наслаждался своей прогулкой. Прохожих, москвичей и туристов, здесь как всегда было много, но за Игорем вроде бы никто не следил. Две девушки с длинными волосами, стучащие по асфальту каблуками высоких сапожек, улыбнулись ему, и Соколовский не удержался, подмигнул им с ответной улыбкой, проходя мимо. Это был его город, и он не мог нанести ему вред после всего, что уже с ним случилось. Игорь бросил пустой стаканчик в мусорку и свернул в глухой проулок подальше от людных мест. Видом центральной Москвы он уже насладился, но нужно было осторожничать, чтобы случайно не наткнуться на кого-то из знакомых, не быть узнанным. Он натянул шапку пониже, надел капюшон куртки - мокрый снег начал падать с неба очень кстати. Здесь прохожих попадалось меньше, и специально за ним вроде бы никто не следил. Еще намеренно долгие блуждания по кварталу, и Соколовский набрел на таксофон, который, как ни странно, работал. Полчаса бесплатного разговора по Москве - этого ему хватит. Игорь снял трубку и набрал выученный номер. Незнакомый мужской голос ответил ему довольно быстро. - Я надеюсь, вы поймете, кто я, - сказал Соколовский, - Мне пришлось уехать раньше, и я сейчас в Москве. В трубке помолчали. Потом Игорю продиктовали адрес, дважды, как в справочной. Улицу и номер дома, затем пошли гудки. К счастью, Соколовский примерно представлял, где это находится, хоть и не знал, что там, ведь без айфона и интернета просто как без рук. В такси все же лучше не садиться, ну что ж, он туда прогуляется. Доза кофе сделала свое дело, взбодрила, адреналина в крови было и так хоть отбавляй. И все-таки Игорь немного устал и замерз, пока добрался по названному адресу. Это был обычный дом с вывеской ничем не примечательного кафе, но все равно это обрадовало, здесь можно было отдохнуть и согреться. Соколовский выбрал столик, за которым его не должны были заметить с улицы. Из посетителей тут была еще какая-то парочка, которую он окинул равнодушным взглядом, и мужик с пивом у барной стойки. Игорь снова взял себе кофе и согрел о чашку руки. Когда приходить и сколько здесь ждать, по телефону ему не сказали. Ждать было нужно неизвестно чего, так что, мысль о том, что у него с собой оружие, придавала уверенности, как и во время прогулки по темным переулкам города. Но оно не понадобилось. Когда Соколовский увидел, кто идет к его столику, он резко поднялся навстречу, двинув стул и едва не расплескав свой кофе. Вика быстрым шагом подошла к нему. Измученный тревогой и беспокойством взгляд остановился на его лице. Игорь ожидал чего угодно, но не того, что она придет сюда сама. - Вика, - начал он и тут же замолчал, невольно прикрыв глаза, потому что она сделала еще один шаг, вплотную оказавшись рядом с ним, и он ощутил ее ладонь на своей щеке нежным, поглаживающим прикосновением. Соколовский осторожно обнял ее рукой за талию, словно хрупкую изящную статуэтку, призрак, который мог в любой момент растаять, исчезнуть. Вика прижалась щекой к его плечу и прошептала: - Ты жив, ты здесь... Мы разберемся в том, что происходит. Но завтра ты уедешь из Москвы. Все придется делать быстрее, чем планировалось. - А сегодня? - спросил Игорь. - Мы сможем побыть вместе, - тихо ответила она, - Уйдем отсюда. - Вы будете что-нибудь заказывать? - донесся вежливый голос официантки. - Нет, спасибо, - ответил Соколовский, доставая свободной рукой деньги за кофе и оставляя их на столике. Выпустить Вику из объятий он просто не мог. Он снова утонул в ее глазах, прежде, чем вместе двинуться к выходу, но как только они сделали несколько шагов, мужик у бара выхватил пистолет. Грянул выстрел, но Игорь сориентировался мгновенно, закрывая собой Вику и официантку, падая с ними вниз, под столы, сметая стулья и вынимая свое оружие, оставшееся от прошлого стрелка. "Пригодилось все-таки," - мелькнула сумасшедшая мысль. Крики парочки за столом, бармена и официантки смешались с грохотом выстрелов. Вика тоже схватила пистолет и стреляла с Игорем одновременно, крича людям, находящимся в кафе: - Все на пол, на пол! Прячьтесь! "Барный" стрелок метнулся в сторону, разряжая в них оставшиеся в обойме патроны, но тяжело рухнул на спину, получив ответную пулю от кого-то из них. - Вика, - Соколовский повернулся к любимой, тяжело дыша, - Вика, ты не ранена? Она помотала головой и сунула ему в руку ключи и телефон. - Тебе надо уйти, - сказала Вика, - В телефоне есть адрес, найдешь... Я приду туда, скоро, обещаю. Она встала и подошла к убитому стрелку, обвела взглядом зал, достала и раскрыла корочку, поднимая ее в руке, чтобы успокоить общую истерику: - Я капитан полиции, здесь происходило задержание особо опасного преступника. Пожалуйста, успокойтесь. Вам придется дать показания. Это, - она указала на Соколовского, - тоже наш сотрудник-стажер. Игорь про себя усмехнулся и помог подняться плачущей официантке и выбраться из-под стола спрятавшейся там парочке. Девушка истерично рыдала, и он подошел к бару, чтобы взять там для нее воды. - Вика, - сказал он, заглянув через стойку, - Тут бармен, он застрелен. Надеюсь, это не наши пули... - Я тоже надеюсь, - сказала Вика, рассматривая стрелка, а потом обернулась к нему, - Андрей, иди за помощью и будь осторожен, - сказала она, чтобы выпроводить его. Игорь едва не вздрогнул от чужого имени, но так теперь его звали по новым документам. Он подошел и чуть обнял ее за плечи прежде, чем уйти. - Я не хочу тебя оставлять тут одну. - Это ненадолго, - ответила Вика, - Сейчас сюда приедут. Она уже набирала номер на телефонной трубке бара. Волнение, тревога, страх, все это отразилось в ее глазах, и Соколовскому совсем не хотелось уходить, но он понимал, что светиться дальше здесь нельзя. А труп второго стрелка и оружие первого, возможно, помогут что-то прояснить. Пройдя темными дворами, Игорь быстро нашел дом и квартиру по адресу из телефона. Обычная однушка на съем. Он скинул куртку, плотно затянул на окнах шторы и сел в комнате за стол так, чтобы видеть входную дверь, положил перед собой телефон Вики. Пистолет был уже бесполезен, после перестрелки патронов в нем не осталось. Сейчас можно было немного подумать. В кафе их ждали, его, Вику, ведь он пришел туда раньше нее, а стрелок у барной стойки уже сидел. Он не стал стрелять в него одного, дождался ее. Значит, знал об их встрече и собирался убить обоих. И Вика теперь под прицелом также, как и он сам... Сдать их людям Игнатьева мог тот, кто знал про встречу в кафе, связной, который отвечал ему на звонок с таксофона, был первым на подозрении... Нужно поговорить с Викой, нужно многое ей рассказать и спросить у нее, сопоставить то, что они оба знают, и может тогда получится спастись или хотя бы спасти ее... Надолго его не хватило. Прошло всего пятнадцать минут, а Игорь уже метался по комнате, как зверь, запертый в клетке. В голову пришла одна догадка, но ее нужно было проверить вместе с Викой. Хотелось вернуться, но Соколовский понимал, что светиться ему нельзя, нельзя показываться на глаза лишний раз, лишним людям. Пришлось ждать... Наконец, Вика постучала в дверь. Игорь глянул в глазок и поспешно открыл. Он тут же обнял ее снова, как только она вошла, осторожно помог снять куртку, убрал прядь волос с ее лица и остановил взгляд на мягко очерченных прозрачным блеском губах. Она поняла его взгляд и попробовала с ним поспорить: - Игорь, послушай, нам надо во всем разобраться... С того самого момента, как Соколовский упал на асфальт рядом с трупом отца, он сам мог погибнуть много раз. Быть задушенным подушкой в лазарете СИЗО или просто сдохнуть в ледяной камере, так и не приходя в себя, быть убитым в перестрелке лесу, по дороге в Москву или в ней самой, на ее улицах, быть застреленным в кафе всего какой-то час назад. Игорь прочувствовал все это очень остро именно сейчас, держа в объятиях любимую женщину, чувствуя ее тепло, слыша ее голос. Как и то, что у них нет больше права отказываться друг от друга, отталкивать и откладывать то, что может никогда не произойти, чему может просто помешать смерть. Правда, именно сейчас, наклоняясь к губам Вики и жадно ловя своими ее дыхание, Соколовский как никогда почувствовал себя живым. И настоящим. Вика больше не сопротивлялась, отвечая на поцелуй. Подняв руки, она обняла его за шею, ее пальцы зарылись в его волосы на затылке, ласкали и гладили. Они ненадолго замерли в коридоре, потом Игорь подхватил любимую на руки и понес в комнату. Их одежда быстро оказалась на полу. На смятом покрывале наскоро разложенного дивана Соколовский был ненасытен. Они потеряли счет времени, поцелуям, объятиям, наслаждаясь друг другом снова и снова. Волосы Вики взмокли от пота, но она улыбалась во время очередной прелюдии, обвивая его руками, нежно скользя ладонями по его спине и волосам, пока он целовал ее шею и грудь, припадал к губам. Она принимала его в себя очередной раз, вскрикивала, и тут же снова отдавалась поцелуям, сливаясь с Игорем в объятиях в одно целое, пока ему хватало сил. Соколовский задремал, держа ладонь Вики в своей, переплетя с ней пальцы, чтобы она не ушла куда-нибудь. В душ, в полицейский участок, в другую квартиру, в другую жизнь - только не сейчас. Сейчас он не мог ее отпустить ни на шаг от себя, даже с этого дивана. Но она и не уходила, набросив на них обоих плед, лежала рядом, не высвобождая руку, смотрела на него спящего, давая возможность отдохнуть. - Вик... - Игорь моргнул несколько раз, открывая глаза, - Я долго спал? Она потянулась к нему, ее пальцы ласково погладили его ладонь под пледом, и он достал их переплетенные руки, поднес к губам и поцеловал ее нежную кожу. - Нет, - ответила Вика, укладывая голову ему на плечо, - Еще ночь. Я хотела, чтобы ты немного отдохнул. Я ведь не знаю, почему ты раньше приехал в Москву, что произошло... - Да, так получилось, но вообще все в порядке, - поспешно ответил Соколовский, обнимая Вику, прижимая ее к себе. Сразу пугать ее рассказом про стрельбу в лесу не хотелось, хотя рассказать все равно придется, и показать пистолет стрелка. Но пока он снова нашел губами ее губы, а затем они вдвоем перешли в душ. - Мне помогли выжить в СИЗО, - говорил Игорь, когда уже сидел на маленькой кухне с чашкой кофе в руках, - Изобразили убийство для Игнатьева, потом похороны огранизовали... Я только боялся, что ты переживать будешь. - Я сразу об этом знала, меня Пряников предупредил, - ответила Вика, которая стояла со своей чашкой напротив него, - Он общался с кем-то из СИЗО. Про то, что тебя вывезут оттуда и спрячут, тоже сказал. - Но ты не знаешь, с кем общался, - уточнил Соколовский. Вика покачала головой. - Я сама разговаривала только с ним, - сказала она, - Письмо тебе передала через него и твое получила тоже. Потом вещи... А вот сообщение о том, что ты приехал раньше и придешь в кафе, пришло мне смской, с неизвестного номера. Пряникову я звонить не стала. Вика открыла свой телефон и нашла смс, показала Игорю. Номер был тот же самый, на который он звонил по таксофону. - Это было очень неосмотрительно, - сказал Игорь, - Прежде, чем идти, надо было все проверить. - Времени уже не было проверять, - ответила Вика, - Я очень волновалась за тебя... - Тебя могли там убить сегодня, - сказал он. - Тебя тоже, - возразила она, - Могли и собирались. И неизвестно, справился ли бы ты там один... Соколовский отставил свою чашку на стол, потянулся к Вике и усадил ее к себе на колени, обнял. - Твоя жизнь слишком дорога для меня, чтобы ею рисковать, - сказал он, - Стрелок у бара ждал там не только меня, но и тебя, ведь он начал стрелять только когда ты появилась. Тебе нельзя быть рядом со мной, но и спокойно ходить по улицам одной теперь тоже... Нельзя оставаться одной. А насчет стрелка и этого кафе я бы хотел кое-что проверить. Его личность уже установили? - спросил Игорь, - И еще, чьей пулей был убит бармен? - Я не буду одна, - ответила Вика, обнимая его в свою очередь и гладя по волосам, - Личность стрелка пока неизвестна. Но бармена застрелил он, видимо, почти сразу, как началась перестрелка. Соколовский кивнул, размышляя. - Скажи, мы можем вернуться туда прямо сейчас? - спросил он, - Кафе оцеплено или только опечатано? - Опечатано, но я думаю, войти можно, - сказала Вика, - Но зачем? Эксперты там поработали... Что ты собираешься там искать? - Есть одно предположение, - ответил Игорь, - Пойдем, на месте увидишь. Она уступила, и вскоре они, преодолев дворы, уже были внутри кафе. - Проверим одну вещь, - сказал Соколовский и набрал номер связного на телефоне Вики. Трубка зазвонила где-то на полу, она оказалась глубоко под барной стойкой за коробками, то ли случайно отлетела туда в процессе перестрелки, то ли туда ее успели спрятать - и успешно, экспертам и следователю, недавно побывавшим в баре, она на глаза не попалась. - Теперь ясно, - сказал Игорь, найдя трубку по звонку, - Ясно, почему стрелок открыл огонь прямо здесь, хотя видел, что мы собираемся уходить и не подождал, чтобы тихо-мирно порешить нас в глухом дворе. Ему нужно было убрать связного, которым был бармен, и который просто сливал всю известную ему информацию тем, кто хочет меня убрать. А теперь и тебя... - Идем отсюда, - сказала Вика, - Продолжим дома разговор. - А про квартиру кто знает? - спросил Соколовский, - Она съемная? - Нет, - ответила она, - Конспиративная, можно сказать. Пряников знает, он ее и предоставил. И что... не мог же он и про крысятничество связного знать! - Не должен, - сказал Игорь, - Точно нет, потому что гораздо проще тогда ему было бы просто ничего не делать... Он слишком много мне помогал. Хорошо, вернемся и дождемся утра. Там они продолжили разговор. - Адвокат, фальшивые похороны, паспорта - это все делал Пряников, задействовал свои связи ради меня? - спросил Игорь, - Ты его просто так уговорила? Из одной симпатии? - Да, он пошел нам навстречу, - ответила Вика, слегка замявшись. - Ты не договариваешь, я же вижу, - Соколовский снова притянул ее к себе, теперь они снова обнимались в комнате, в полумраке, - Расскажи, как было, сейчас ведь любая мелочь важна, чтобы разобраться. - Ты будешь сердиться, - она чуть улыбнулась, - Деньги все равно были нужны, сразу и большие, и я все-таки продала квартиру. - И где теперь ты живешь? - спросил Игорь через силу, не желая услышать ответ наподобие того, что Даня сразу предоставил Вике свою крышу над головой, хоть это и было бы неудивительно. - Здесь, - ответила Вика, - И с этим тоже Пряников помог. Это одна из квартир, в которых прячут свидетелей по программам защиты. Вот он меня сюда и поселил... временно. Ее рука нежно коснулась его щеки в полутьме, и Игорь поймал губами кончики пальцев Вики, поцеловал. - Мы еще не все обсудили, - сказала она, - Я понимаю, что ты не можешь мне рассказать все о том, как тебя прятали, как помогли вырваться из СИЗО, Андрей Васильевич мне объяснил, что разные люди там были задействованы, которым не нужна огласка. Но что все-таки случилось? Из-за чего ты приехал раньше? - Погиб один человек, - ответил Игорь, - Один из работников СИЗО. Скорее всего, из-за меня... Там был еще один стрелок-убийца. Он напал в лесу, и я его застрелил и обыскал, но ничего не нашел, забрал только пистолет. Оружие ведь можно проверить, может, это что-то даст. Ну и стрелка я могу описать. - Хорошо, - сказала Вика, - Я возьму пистолет, покажу своим. Она прильнула к нему, прижалась к груди, и Соколовский гладил и перебирал пряди ее волос, обнимая ее. - Господи, Игорь, за сегодня уже дважды на тебя покушались, - сказала Вика с ужасом и тревогой, - Нужно быть как можно осторожнее... Завтра ты уедешь. - Не думаю, - ответил он, - Я тебя здесь одну не оставлю. Если Игнатьев меня раскрыл, и все это делает он, тебя тоже могут убить. Даже просто из мести мне. Я не буду прятаться, зная, что тебе угрожает опасность. - Тогда я уеду вместе с тобой, - произнесла она, - Игорь, я люблю тебя... Кроме тебя меня здесь больше ничто не держит. Мама уже давно привыкла к тому, что у меня своя жизнь. А Аня сейчас в Германии, мы все-таки получили неполную квоту на лечение... Часть я покрыла продажей квартиры, но твои деньги тогда тоже очень помогли. - Я тоже тебя люблю, - Сокловский обнял Вику крепче, - И сейчас ты самое дорогое, что у меня есть. Больше ничего не осталось. Мы можем уехать вдвоем? - Можем, - ответила она, - Андрей Васильевич предполагал такой вариант... Я могу как будто поехать к сестре, ни у кого не возникнет никаких вопросов. Игорь улыбнулся: - Такое впечатление, что Пряников знает о твоих чувствах ко мне больше, чем я сам. - У него большой жизненный опыт, - улыбнулась в свою очередь Вика, - К тому же, он действительно знает меня намного дольше, чем ты. Но вообще-то... просто ты дурачок, - пошутила Родионова, - Мог бы давно и сам догадаться. - Ну я что-то такое смутно предполагал все это время, - пошутил Игорь в свою очередь. - Надо бы получше убедиться... Еще раз... Он снова целовал Вику долго, пока она сама не начала снимать с него одежду. Теперь Соколовский уснул, держа Вику в объятиях, на несколько часов. Когда он открыл глаза, на улице было уже светло. Он лежал укрытый одеялом, на подушке, а рядом было другое, скомканное. С кухни доносились звуки закипающего чайника и шипящей на сковородке яичницы. Поднявшись, Игорь заглянул туда и улыбнулся, увидев любимую, которая готовила завтрак. - С добрым утром, - сказала она, и Соколовский подошел, чтобы ее обнять. - Вот так - оно самое доброе, - ответил он. Вика тоже обняла его, ее руки обвели его плечи, погладили спину, тихонько тронули длинный шрам от пореза под лопаткой. - Игорь, - продолжила она, - Звонил Пряников, хочет с тобой встретиться. Сейчас позавтракаем и пойдем на встречу вместе. - Я лучше пойду один, - сказал Соколовский, - Так безопаснее для тебя. Пожалуйста, не спорь, останься здесь и собирайся, если точно решила уехать со мной. - Да, я решила, - ответила Вика, - Ну хорошо... тогда сам отдай ему пистолет стрелка из леса, а сейчас можешь пойти умыться перед завтраком. В ванной лежит новая зубная щетка для тебя, - она неловко усмехнулась, - Ты знаешь, я купила ее и хранила здесь, как талисман, который сделает так, что с тобой ничего не случится, потому что ты обязательно придешь и откроешь ее, чтобы использовать. Глупо, да? - она прильнула к его груди и проговорила, - Игорь, я так ждала тебя... Ужасно боялась за тебя... - Значит, твой талисман сработал, - Соколовский снова улыбнулся, - Зубная щетка - это мощное оружие, как для заговоров, так и от микробов на зубах, - пошутил он и прижал к себе Вику, - Я просто не мог к тебе не прийти. - Я надеюсь, документы у тебя с собой? - начал Пряников вместо приветствия, как только Игорь подошел к нему. Это снова было небольшое злачное место, но намного более людное, чем вчерашнее кафе. И подполковник здесь был не один, "своих" за другим столиком Игорь заметил сразу. - Так точно, Андрей Васильевич, - ответил Соколовский и сел на стул напротив. - И пистолет, из которого в меня стреляли в лесу, тоже. Он передал Пряникову сверток в темном пакете. - Вы можете объяснить про вчерашнего бармена? - спросил Игорь, - Это был ваш человек? Судя по всему, он сдал информацию про встречу в кафе, потому его застрелили прямо там, чтобы не рассказал, кому и что сливал. Ведь так? - Так, - ответил Пряников, - Связной не был мной завербован, потому я его не контролировал. Пришлось сотрудничать через Ковалеву сам понимаешь, с кем. В итоге Родионова чуть не погибла, ты сам, брат Ковалевой на тот свет отправился... И все из-за тебя, Соколовский, из-за твоего выбрыка в сторону Игнатьева, чудовищного по своей глупости! - Ну да, вы еще не успели меня за это отругать, - усмехнулся Игорь, - Но поверьте, в тот момент я по-другому поступить не мог. Пряников махнул рукой: - Не мог... Ладно... Дело прошлое, назад не вернешь. Но хоть теперь не дури! Слушай меня. Сейчас уедешь с моими людьми, отправишься зарубеж, и будешь там сидеть тихо, пока все не утрясется. Потом... посмотрим. Но сейчас тебе рыпаться не надо. Родионова, - продолжил он, - увел ты ее-таки из отдела! Она уже на дороге в аэропорт, я звонил, проверил. Полетит в Германию, ты - в другую страну, а там найдетесь. - Ее провожают? - спросил Соколовский. - Да, под охраной едет, конечно, - ответил подполковник, - И тебе пора. - Я должен остаться, - сказал Игорь. - Простите, Андрей Васильевич, не поеду. Пряников раздраженно уставился на него. - Ты не нервируй меня, Соколовский, - проговорил он, - Не поедет он! Опять все псу под хвост спустить хочешь? Только если в первый раз все закончилось в СИЗО, то второй раз точно - на кладбище, и твои похороны там будут уже настоящими! - Не могу я так уехать, - возразил Игорь. - А что ты можешь? - ответил Пряников, - Как теперь мстить собираешься? Игнатьев достиг таких высот, что сейчас ты ничего не сможешь, ты никто и ничто. Кроме одного... помнишь поговорку про то, чтобы сесть на берегу реки и ждать, когда мимо проплывет труп твоего врага? Вот на данный момент это - твой вариант. Других, Игорь, нет. - Не получится у меня так, - сказал Соколовский. - А ты учись, - подполковник смотрел на него пристально, - Терпению учись. Не за одного себя теперь отвечаешь. На вот, - он протянул ему мобильный, - Ковалевой своей позвони - ждет. И езжай уже! Пряников помолчал, потом немного смягчился и продолжил: - Да, у Игнатьева кроме тебя есть враги, влиятельные, которые хотят его сбросить, как он сбросил твоего отца. Может быть, другими методами, а может и такими же. Там, в верхах - это нескончаемый процесс. Закон там никому не писан. Но ты там никому не нужен. Если сунешься к кому-то из них за помощью, используют, а потом раздавят, как клопа. Так что, обожди, Игорь. Уедь и обожди. Я обещаю, что в вакууме ты там не останешься, про все, что касается Игнатьева, тебе будет известно, и время на подумать будет. Так что, звони давай, - он подтолкнул по столу телефон, - И вали уже отсюда! - Можно, я из машины позвоню? - спросил Игорь. - Ну хорошо, - Пряников кивнул, - Только выкинь его потом, симку сломай. - Спасибо вам, Андрей Васильевич. - Алло, Настя? У вас все хорошо? Узнали? - Еще бы не узнала, Соколовский! Живой, голос бодрый - молодец! А у меня - да, нормально все. - Как Багира? Выжила? - Ходит уже понемногу. Ты там береги себя... - Вы тоже. Я вам обязательно еще позвоню, если смогу. - Хорошо. Буду ждать.