Часть 1
28 декабря 2017 г. в 03:23
Лерка стоял у окна на кухне, прижавшись лбом к стеклу, и смотрел на предпраздничную суету за окном. Весело мигали огоньки на деревьях, в витринах магазинов, в чужих окнах. Люди по одному и компаниями куда-то торопились по заснеженной улице. Кто-то тащил тяжелые сумки к будущему праздничному столу, кто-то пушистую, колючую елочку. Дети путались у всех под ногами, раскатывая на тротуарах ледовые дорожки или кидая снежки друг в друга, ненароком попадая и во взрослых прохожих, но сегодня на них почти никто не ругался. Всем было некогда, все спешили домой или в гости. Людям за окном было весело, радость кружила головы и сердца серебристыми снежинками.
Картина за окном только усиливала у Лерки приступ хандры. В этот раз он даже не стал наряжать елочку, все равно никто не увидит, а его самого праздничная мишура только загоняла глубже в депрессию. Он устал отмечать праздники и встречать Новый год в одиночестве.
Как-то так сложилось с самого юного возраста, что он слишком часто оставался дома один. Некоторое время у него было счастье — Минька и Мотька (да уж любят родители вычурные имена, что его назвали — Валериан, что мелких — Дамиан и Матфей), но, после выселения в собственную отдельную квартиру, ему запретили с ними даже по телефону общаться.
Родители Лерки учились в институте в одной группе и не успели, как следует наженихаться, как вдруг выяснилось, что мама беременна. Тихо расписались в ЗАГСе, даже не заморачиваясь свадьбой. У одной была только мама, которая тащила дочь из последних сил, чтобы не хуже чем у других, у второго родня в глухой деревне, поэтому дружно решили не тратить деньги понапрасну.
От института им, как женатикам, выделили отдельную комнатку в общежитии, на этаже с такими же парами. Родился Лерка летом и это позволило маме продолжить учиться, не уходя в академический. Был он тихим нетребовательным ребенком, которого на часы учебы и сессий подкидывали дежурящим по очереди, таким же залетным мамашам-студенткам. А с восьми месяцев вообще отдали в ясли-шестидневку. Его забирали домой только вечером в субботу и отправляли в ясли в понедельник утром. Так и рос он до окончания родителями института.
Переезд в рабочую общагу, ознаменовался для Лерки переходом в нормальный детский сад, но мало что поменял в жизни ребенка. Молодым родителям все также было некогда, они занялись активным зарабатыванием денег на свое жилье, и Валера снова частенько оставался дома один. Он рано научился самостоятельно убирать небогатые игрушки, заправлять свою постель и даже разогревать еду на общей кухне, где одни соседки умилялись маленькому мужичку, а другие ворчали то ли на безалаберных родителей, то ли на мешающуюся под ногами мелочь.
Подошло время и, также самостоятельно, он стал ходить в школу и выполнять домашнее задание на своем уголке стола. Учился Лерка хорошо, беря больше не великим умом, а привычной усидчивостью и нежеланием лишний раз расстраивать родителей, им же некогда бегать в школу по замечаниям учителей.
Они переехали в собственную двухкомнатную квартиру, когда Валерий перешел в шестой класс, и как-то сразу мама объявила, что у него скоро появится братик или сестричка. Двойняшки родились в апреле и оказались, в противоположность Лерке, громкими и болезненными. Поскольку родителям по-прежнему было некогда, теперь уже собственная фирма занимала все свободное время и силы взрослых, то так получилось, что основная забота по уходу за мелкими легла на плечи старшего сына.
Именно тогда, разрываясь между выполнением домашних заданий и уходом за, в очередной раз заболевшими, Минькой и Мотькой, Лерка решил стать детским врачом. Братишки болели вместе и по очереди, и ему приходилось постигать науку ухода за больными детьми почти без помощи родителей. Именно Лерка стал для мелких тем, кто всегда вытрет сопли, помажет зеленкой и подует на ободранные ладошки и коленки, кто даст горькое лекарство и сладкую конфетку.
К пяти годам, стараниями брата, Миня и Мотя выправились, и последний год в школе Валера спокойно учился, готовясь к выпускному и поступлению в медицинский. Но неожиданно на него свалилась новая напасть. Теперь, когда у Лерки появилось время оглядеться по сторонам, присмотреться к ровесникам, он понял, что его нисколечко, ну вот абсолютно никак не интересуют девочки. Одноклассницы были для него не более чем объектом для поболтать и посмеяться, а вот при взгляде на молодого учителя по информатике, пришедшего к ним в одиннадцатом классе, сердце замирало и внизу живота начинало подозрительно тяжелеть.
Был ко всему прочему Лерка невысоким (ну при своих 168 см он был повыше только половины одноклассниц) и тонким в кости. Прямые волосы имели самый обычный русый цвет и ничем не примечательные серые глаза глядели на мир спокойно, без вызова и озорства. В общем, был он, как говорят, без изюминки. Это делало мальчика неприметным для ровесниц, не привлекая к нему девчоночьего интереса, хотя и ребята не общались с ним свыше необходимого — привет, пока, дай списать или десятку до завтра. Все в школе знали, что Валера, как молодой папашка, всегда спешит домой «к детям». Поэтому Лера довольно тяжело переживал свою непохожесть в предпочтениях. Ему не с кем было поговорить, не у кого было спросить совета, родителям он боялся о таком даже заикнуться, а братья были еще малы.
Баллов для поступления в медицинский институт не хватило, а денег на платное отделение Валера у родителей просить не стал, лишних денег, как он считал, в доме не водилось. Подумав немного, Лерка устроился работать санитаром в Детскую городскую больницу. Там он мог быть ближе к своей мечте, получал какой-никакой опыт, мог приносить помощь больным детям и зарабатывать деньги для своих немудреных запросов, хотя большая часть денег уходила на репетиторов, подготавливающих его к повторной попытке поступления в институт.
Все шло размеренно и спокойно до тех пор, пока однажды дома за ужином не возник вопрос о девушках. Мама попыталась дать Лерке совет, о том чтобы он не торопился жениться, пока не встанет на ноги, мол нынешние девицы все хищницы, падкие на чужие деньги и жилплощадь. От неожиданности и непривычной заботы, Валерий растерялся и ляпнул, что девушки его и не интересуют от слова совсем. В наступившей тишине, отец потребовал объяснений этих слов, и пришлось, краснея и отчаянно труся, сознаться в своем интересе к мужскому полу.
Нет, его родители не были негодяями и оконченными бессердечными подонками. Они не выгнали сына на улицу с проклятьями в чем был одет и обут, но как-то стремительно купили на другом конце города крохотную квартирку-студию, выдали банковскую карту с приличной, по меркам неизбалованного деньгами Лерки, суммой и попрощались. Общаться с братьями ему категорически запретили, чтобы не испортил малых, как будто такое передается воздушно-капельным путем, или Лерка вдруг начнет усиленно внушать им прелести однополой любви, и разрешили вернуться, когда перестанет придуриваться, и заведет нормальную семью, со всеми вытекающими, в виде детей, последствиями.
С тех пор он и жил в полном одиночестве. Большую часть времени проводил в больнице. Маленькие детишки в их отделении лежали с мамами или бабушками в отдельных боксах. Обычно в такие боксы ставилась дополнительная кроватка, на которой размещались детишки из домов малюток и детских домов. Редко кто из мамаш радовался таким подселенцам, хорошо еще если звали медсестер или санитаров при необходимости, а по большей части изо всех сил игнорировали приютских. Обездоленные детишки, те, что повзрослей, самостоятельно справлялись с обслуживанием себя, привыкали уже в детдомах, а малютками занимался как раз Лерка и его сменщицы — санитарки пенсионного возраста, зарабатывающие добавку к маленьким пенсиям и по минимуму выполняющие свои обязанности, не очень напрягаясь на старости лет, за такую то зарплату.
А Лерка, после мытья полов и уборки из палат на кухню больницы грязной посуды, каждую свободную минуту старался подарить маленьким больным, подкинутым и покинутым своими матерями-кукушками. Он и кормил их, и пеленал или переодевал, благо у него был большой опыт по этой части, и таблетки-порошки давал по назначению, если нужно носил на процедуры. За этими хлопотами отходили на задний план обида на родителей и тоска по младшим братьям.
В больнице очень быстро заметили работящего и безотказного парня.
Сначала завотделением просто приглядывалась к Лерке, прислушивалась к отзывам о нем сотрудников и больных, затем поговорила с ним, и, наконец, отвела к главврачу, с просьбой о помощи при поступлении такого усердного и отзывчивого парня в медицинский, ручаясь за Леру всем отделением. И хотя он работал на износ без всякой задней мысли, больница заключила с ним контракт, по которому на следующий год Валерия приняли в институт на специалитет от больницы, а по окончании института он должен будет отработать в больнице три года.
С началом учебы в институте времени у Лерки оставалось еще меньше, но он выбирал моменты, ехал к школе, в которой теперь учились Минька и Мотька и из окна подъезда соседнего дома жадно смотрел на них. Первого сентября, когда они пошли в первый класс, он также стоял в подъезде и тихонько плакал от невозможности подойти и потрепать братьев по родным макушкам, поддержать их, пожелать успехов в такой трудной учебе и пообещать необходимую помощь. В какой-то момент ему показалось, что они крутят головами и ищут его, но рядом с ними стояли родители и он не решился подойти, скандал в такой день был никому не нужен. Лерка мог только надеяться, что они его не забудут или не возненавидят, ведь что там сказали родители о его исчезновении, не знал. Пусть они повзрослеют, тогда он попробует поговорить с братьями, объясниться, оправдаться, хотя понимал, что потом может быть поздно.
И с личной жизнью у Лерки было никак. Да, молоденькие медсестрички и практикантки строили ему глазки, кокетничая напропалую, но ему-то это было не нужно, а как найти себе близкого человека, если ни времени, ни опыта знакомства такого типа у него не было.
Пару раз он доходил до гей-клубов, адреса которых находил в интернете, но пересилить себя и зайти туда так и не смог, а знакомиться на сайтах гей-сообществ он опасался. Там, с той стороны экрана мог сидеть ходок, которому не нужны отношения, злой шутник или маньяк. И не известно, что было хуже для неуверенного в себе Леры.
А еще он боялся, вдруг его предпочтения откроются и его выгонят и с работы также как из дома.
В общем, его комплексы росли и множились, и в итоге он оказался сегодня — 31 декабря на своей темной кухне, у окна, совсем один, без всяких надежд и перспектив. Тоска, не ухоженность и беспросветное одиночество довели его до очень глупых мыслей. Зачем ему жить дальше, такому никому ненужному, неправильному, некрасивому, убогому, как его недавно назвали в магазине.
Лерка пошел, открыл замок входной двери своей квартиры, чтобы ее не пришлось ломать, когда его придут искать, ну если придут, конечно. Сходил в туалет за веревкой и, подставив табуретку, накинул веревку на люстру.
В этот самый момент распахнулась дверь и ввалился пьяненький Дед Мороз. Прошел в комнату и плюхнулся на диван. Посмотрел, прищурив глаза, на открывающуюся сюрреалистичную картину:
— Чего это ты?
— Надоело все!
— М-да?.. Ну раз ты все равно уже на табуреточке стоишь, стишок, что ли, расскажи.
Внимательно посмотрев на Деда Мороза, плотно сидящего на диване — Дед Мороз явно не собирался ни стаскивать его с табуретки, ни звонить в полицию и дурку, Лерка понял, что проще и быстрей рассказать стишок, глядишь непрошеный гость или уйдет, или уснет, и не будет мешать. Откашлявшись и пригладив волосы, мгновенно вспотевшей рукой, он начал:
Что за дед такой чудной,
Появляется зимой,
С бородою снежной,
И с улыбкой нежной,
В красной шапке, теплой шубе,
Весел он и дружелюбен.
Через рощи, через горы,
Через реки, через море,
Преодолевая риски —
Путь проходит он неблизкий.
По дорожке ледяной,
Дед ко всем спешит домой,
Он спешит в дома к детишкам,
И к девчонкам, и к мальчишкам,
Дарит радость в Новый год,
Лишь стихи взамен берет!*)
Пока Лерка читал стихотворение, он разглядывал своего гостя. Конечно, под бородой и усами много не рассмотришь, но вот глаза — эти глаза он явно где-то видел и не раз. Толстая шуба скрывала фигуру, а рост у сидящего человека определить было невозможно. Так что узнать в Деде Морозе кого бы то ни было, Лерке не удалось.
Прослушав детский стишок, Дед Мороз серьезно кивнул головой и выдал: «Очень мне понравилось, как ты читаешь стихи, потешил ты меня, и полагается тебе за это подарок. Спускайся, иди сюда».
Валерка, как завороженный, слез с табурета и пошел к дивану. А Дед Мороз протрезвел на глазах, встал и схватил Лерку за руки: «Думаю, что в этот Новый год ты заслуживаешь особый подарок. Тебе просто необходим близкий родной любящий человек, — Тут Дед Мороз стянул с головы шапку, бороду и усы. — Я предлагаю свою кандидатуру, я буду заботиться о тебе, любить и баловать. Я мечтаю быть твоим подарком. Посмотри на меня — я постараюсь быть тебе самым нужным и близким».
Лерка смотрел в глаза мужчины и видел, что в них плещется дикая смесь: надежда и неверие, ожидание и опасение, волнение и убежденность в своих словах, теплота и еще что-то, что утягивало Лерку в омут чужих глаз и чужих чувств.
Он узнал этого человека. Это был Лев Карлович, врач из их больницы, который работал в отделении отоларингологии и был отличным специалистом. Ко Льву Карловичу водили при необходимости на консультацию больных из всех отделений больницы, и Валера тоже водил или возил в кресле своих подопечных. Он всегда с удовольствием смотрел, как работает Лев — спокойно, не торопясь, но и не затягивая неприятные процедуры. Детишки доктора не боялись и спокойно шли на руки, что всегда вызывало у Леры удивление и уважение. И теперь, глядя на бывшего Деда Мороза, он понимал: ему нравится этот человек, нравится внешне и внутренне, нравятся слова, произнесенные с волнением и убежденностью. Собравшись с силами, сглотнув першение в горле и покраснев до кончиков ушей, Лерка хрипло прошептал: «Я согласен».
Его тут же обняли и прижали к груди крепкие теплые руки: «Ну что же, малыш, ты делаешь, как ты меня напугал, а если бы я не успел, а если бы я опоздал. Ты должен мне обещать, что никогда, слышишь, никогда больше не будешь меня так пугать, а то я тебя отшлепаю».
Они стояли, обнявшись в тишине квартиры, которая манила обещанием счастья, и Лерке очень хотелось верить в народную примету — как Новый год встретишь, так его и проведешь. А там, глядишь, они вместе будут встречать Новый год вместе еще много раз и другого Деда Мороза ему не надо. Он уже получил свой лучший новогодний подарок.
________________________________________________________
*) Скачано с бескрайних просторов интернета, смонтировано и адаптировано настолько, что указать автора не представляется возможным, но и себе приписать наглости не имею.