Одно слово

Ригби уже давно ничему не удивляется. Абсурд, родственный безумию, является главным составляющим коктейля его жизни, и он входит в рацион каждого дня, в том или ином объеме. Поэтому встреча на космической автозаправке с олицетворением самого времени на фоне взрывающейся и разъедаемой войной Вселенной — не чересчур для его сумасшедшей жизни. А вот осознание, пришедшее после разговора, пронзившее насквозь и превратившее его не иначе как в расползающиеся в разные стороны мысли, — это то самое роковое мгновение, что случается однажды и выправляет запутавшиеся сюжеты в истинно верную линию. Одно слово, способное все изменить. Одно слово, способное исправить сложившуюся ситуацию и спасти умирающую Вселенную. Да что там Вселенная — самое главное, что всего одно слово может вернуть ему самое важное, что у него есть. В голове болезненной пульсацией бьют слова-жалкие пародии, слова-заменители, слова, которые можно выдать за истину и попытаться с их помощью спасти их отношения с Мордекаем, в очередной раз струсив и сломав себя, как Ригби это делает постоянно. Но в этот раз он не сфальшивит. Мордекай спрашивал, может ли он хоть раз сказать правду, — что ж, он ее услышит. Бэнсон что-то язвит в своей привычной манере, Скипс же урывает у последних отпущенных всем минут мгновение и кивает Ригби в нужном ему направлении. «Мордекай там. Скажи ему». Скипс не уточняет что, и Ригби, врываясь в указанный тоннель, скрывает улыбку: мудрый техник всегда знал правду. В отличие от того, кому она предназначена. Свет ослепляет на мгновение, и Ригби замирает, а потом бросается вслед Мордекаю, обгоняет, загораживает проход и удерживает от очередного героического подвига, которые тот совершает направо и налево. Герой каждого дня, ага. С крашенными в голубой растрепанными волосами, царапинами на щеке и дырами на спецовке. Памятник ему из бронзы, прямо в парке, рядом с фонтаном, как же. Мордекай замирает, собираясь сказать что-то рациональное, важное, логичное и так свойственное ему, но Ригби подскакивает вплотную и закрывает ему ладонью рот. — Люблю, — членораздельно и громко заявляет он. — Я люблю тебя и именно поэтому порчу тебе жизнь. И позволяю портить свою. Дело не в том дурацком колледже, куда ты поступил, а я нет, Мордекай, не в подделанном письме. А в том, что я обманул тебя, потому что не смог отпустить. И я не отпущу тебя никогда. Я люблю тебя, тебе придется смириться с этим. И я не собираюсь ни за что извиняться. Ригби убирает ладонь ото рта Мордекая и ждет. Набежавшая охрана, чокнутый учитель, их друзья — все присутствующие готовы отпустить зажатые курки бластеров и сровнять друг друга с пылью: но только после того, как дождутся ответа, что по закону жанра должен финальным аккордом завершить эту вселенскую рапсодию. А Мордекай молчит. Смотрит в желтые глаза напротив, сжимает в пальцах ручку переносного сейфа с полонием и не произносит ни слова. Ригби не торопит его: они были на грани смерти столько раз, что уже не верится, что все наконец-то произойдет по-настоящему. Каждый раз их спасает случай, всякий раз им удается выправить с виду безвыходную ситуацию. Но еще ни разу они не заходили так далеко в собственных отношениях: здесь вернуться к нормальности уже невозможно, и Ригби с детским восторгом ждет ответного признания. Мордекай выдыхает словно бы впервые после тирады Ригби. И упрямо толкает каталку с полонием вперед. — Сейчас не лучшее время для этого, друг. Ригби кажется, что он слышит звук, с которым схлопывается Вселенная. Он вплетается в победный сюжет необходимой фигурой, не чувствуя ни боли, ни торжества, в тысячный, наверное, раз помогает Мордекаю доказать всему злу мира, что у него нет ни шанса против них двоих, тенью стоит за его плечом, когда время восстанавливает свой бег. И думает только о том, что то слово, что так восхваляют люди, слово, которому приписывают невероятные возможности, слово, которое он берег в себе так долго, как и вся примыкающая к нему искренняя, выдранная из сердца речь, его откровенное признание — все это ни черта не изменило. Мордекай подходит к нему, когда они остаются одни. Ригби замирает в их общей комнате, не зная, что теперь делать и куда себя деть после провальной попытки признания, и губы Мордекая, оказавшиеся у уха, шепчут: — Извинения не принимаются. Ригби оборачивается. В этот раз никаких осенений по поводу того, что ему нужно сказать, у него нет, потому он шипит первое, что приходит в голову: — Это не было извинением! Мне не за что… Мордекай хватает его за руку и грубо толкает к своей кровати. Ригби молча позволяет Мордекаю себя раздеть, и, все также ни говоря ни слова, стаскивает одежду с него самого. Из упрямства не издает ни звука, пока тот раззадоривает, чувственно лаская. Поддается, пропуская внутрь пальцы, и, будто делая одолжение, издает тихое шипение. Когда Мордекай заполняет его собой, Ригби все же стонет и тут же отворачивается в попытке скрыть досаду, что разорвал своим голосом тишину, прерываемую лишь скрипом кровати и шумным дыханием Мордекая. Когда Мордекай начинает толкаться в него, молчать дальше не получается: Ригби скулит от боли и комкает покрывало в пальцах. Мордекай останавливается. Перекладывает руки Ригби себе на плечи. Приближает к его губам свои и шепчет: «Слова переоценены, но необходимы. Истина в том…». Окончание фразы отражается в глазах Ригби очередным осознанием, и он перемещает руки с плеч Мордекая на его волосы, до боли вцепляясь в крашенные пряди. Высказанные теперь уже грубо, но и так явно читаемые по бешенному взгляду: «Мудак», «Трахни меня уже», «Как я задолбался тебя безответно любить» и «Как же я тебя все-таки люблю» смешиваются со вскриками и стонами любимого имени, пока Мордекай делает то, что необходимо помимо словесных признаний. Когда сперма Мордекая стекает по телу Ригби, и они оба, тяжело дыша и еще не отойдя, уперто целуются, сцепившись в хватке-объятии, Ригби вспоминает окончание фразы Мордекая снова. «Слов недостаточно». Губы Мордекая давят на его, язык вылизывает рот изнутри, голубые, пахнущие краской пряди волос лезут в глаза, и Ригби думает, что Мордекай тысячу раз прав, но все равно — без словесного начала Ригби, продолжения бы просто не было. «Слова переоценены». «Слова необходимы». «Слов недостаточно». Ригби злится от непонимания: его не взяли даже в колледж, куда берут всех, а теперь он вынужден разбираться в куда более сложных вещах. Но беспокойство напрасно. Если с учебой у него не ладится, то с постижением любви он справляется. Это, в отличие от колледжа для всех, доступно лишь избранным: и вот тут действует правило исключения.