On the wrong side of reality

Конечно, Кэтрин расстраивается, когда Клинт решает уехать из Готэма. Любой матери жалко отпускать ребёнка от себя, жалко — и немножко страшно. Но только совсем чуть-чуть. Клинтон Куин — слишком здравомыслящий молодой человек, чтобы за него бояться. Ему уже восемнадцать, он окончил школу с отличием, он не доставлял ни ей, ни Брюсу никаких проблем. Кэтрин всё время ждала чего-нибудь эдакого, но Клинт её разочаровал — очень своеобразно. С семи лет он играет на скрипке и немножко на пианино — грех не играть на чём-нибудь с идеальным слухом. С девяти — стреляет из лука и фехтует, потому что спортивные успехи гарантируют привилегии в университете и хорошее физическое развитие. С четырнадцати учился водить машину, в шестнадцать сел за руль, ни разу не превышал скорость и даже не катал девчонок: кто с ним будет кататься под Вивальди? Да и за рулём всё-таки щупать «красивых тёть» не очень удобно, а он с детства так и не отучился. Но в остальном Клинт очень самостоятельный, ответственный и надёжный. Он не читает комиксы, ему неинтересна супергероика: он знает, чью фамилию носит и почему, кем был его настоящий отец и как это закончилось. Он давно сам завязывает галстуки, и это будто бы даёт ему право рассуждать наравне со взрослыми и принимать взрослые решения; поэтому когда в особняк супругов Уэйн приходит письмо из нью-йоркского университета, куда Клинтона Куина приняли с распростёртыми объятиями, все немного удивляются, но никому не приходит в голову возражать. — Юриспруденцию я хочу изучать для себя, — спокойно поясняет он. — Мне это интересно. Потом обязательно получу второе высшее, экономическое. Да и тёте Тее будет полегче, если я буду в Нью-Йорке. Всё равно мне надо привыкать к делам «Куин Индастриз». Конечно, Кэтрин расстраивается, но это звучит слишком разумно и логично, чтобы забеспокоиться. К тому же, у неё всё ещё остаются Брюс и Альфред. Ему же пока не исполнилось даже шестнадцать, и он слишком любит Готэм и родителей, чтобы уехать отсюда. Тётя Тея радостно пишет из Нью-Йорка, что Клинт ещё и ужасно скромный: он не попросил у неё новую машину, хотя она предлагала подарок за поступление. Выбрал в гараже старый белый автомобиль отца. Юриспруденция всё ещё удивляет. Но Брюс предполагает, что Клинт втайне собирается открыть детективное агентство и не хочет огорчать родителей заранее. *** Но через некоторое время тёте Тее становится настолько легко, что в спальне у Кэтрин и Брюса среди ночи разрывается телефон. Кэтрин тянется за ним: четыре утра, Тея, видеосвязь. Что-то случилось. Что-то страшное. Что-то с Клинтом. Она садится в кровати, пытается разлепить глаза: трудно, она всего час как вернулась и заснула. Принимает вызов. Тея на экране — взъерошенная, злая, с совершенно круглыми глазами и… в красном костюме. В красном костюме, который она не надевала лет двадцать, и он не сходится на груди, и шнуровка болтается. — Тея, что случилось? — перепуганно спрашивает Кэтрин. — Ты выходила на улицу? — Не успела. У тебя же есть ещё один сын? — Есть, — спросонья отвечает она на автомате, не уловив сарказма. — Отлично. Разбуди его и передай, что он просто сказочно богат, потому что «Куин Индастриз» я завещаю ему, а род Куин прервётся прямо здесь и сейчас, от моих рук, и чёрта с два я сделаю это быстро и безболезненно!.. — Что случилось, чёрт тебя дери, Тея?! — она говорит так громко, что Брюс просыпается. — Твой сын. Я прекрасно спала последние шестнадцать с лишним лет, но он… — Что он сделал? — То же, что ты сделала в шестнадцать! — Клинт впервые привёл девушку домой?! — Ты водила девушек домой?!! — Нет, но он… — Мам, я впервые привёл девушку домой в пятнадцать, папа в курсе, — где-то на заднем плане раздаётся странно гнусавый голос Клинта. — У меня нет задержки в развитии. Тебя просто часто не было по ночам. Брюс усиленно делает вид, что спит, но Кэтрин бросает на него убийственный взгляд. — Как это нет задержки в развитии?! — взвивается Тея. — Да что случилось? — Кэтрин вертит телефон так, будто она может поменять этим угол обзора камеры и увидеть сына. — Он украл у меня ключи. — Какие ключи? — От клуба, — выразительно поясняет Тея и отодвигает телефон дальше. Они, оказывается, на старой базе. — И привёл туда девушку? — Ну мам!! — гнусавит Клинт, оскорблённый таким однобоким мнением. — Тея, ты же носишь ключи при себе? — Да, и он их украл, и я хочу знать, кто его этому научил. — В шестом классе он хотел научиться показывать фокусы… — Охуенный фокус, — заключает Тея. — Лучший, блядь, что я видела. — Тётя Тея, ты ругаешься матом?! — Охуенно ругаюсь. На, Кейт. На, смотри на нашего золотого мальчика. На нашу, блядь, гордость, — сердито бросает Тея. И отдаёт телефон Клинту. Кэтрин молчит. Клинт тоже молчит. На заднем плане от души матерится Тея. Клинт, взъерошенный и модно небритый, сидит на стуле и крутится, запрокинув голову. Ему ещё ни разу не разбивали нос, и он не знает, что голову, наоборот, надо наклонить, и кровь сочится даже через неумело засунутый ватный тампон и капает на зелёный костюм. — Голову опусти, — упавшим голосом приказывает Кэтрин, и он послушно наклоняется, и честные голубые глаза смотрят прямо в камеру. За спиной — снятый зелёный капюшон. Костюм Оливера. Костюм Зелёной Стрелы. Всё ещё свободен ему в плечах. И обсуждать что-то, кажется, бесполезно, потому что всё, всё, что Клинт делал с самого детства, вдруг складывается в единую картинку. Кэтрин вспоминает, что в пятнадцать он гулял с ребятами, которые занимались паркуром; что подрался в школе всего два раза, когда старшие отнимали деньги у малышей и когда во дворе избивали беззащитного ботаника. — Мам, — Клинт беспомощно сдвигает брови и морщится. — Мам, не плачь. — Можно поговорить с тобой как супергерой с супергероем? — Конечно. — Клинт, ты долбоёб. — И ты тоже ругаешься матом?.. На него бесполезно злиться, с ним бесполезно спорить. Всё бесполезно. Было бы легче, будь он взбалмошным подростком, будь он бунтарём, с которым становится тяжело в подростковом периоде, с которым привыкаешь выяснять отношения. Но Клинт не такой, и это страшно. Страшно, что он знает, что делает, и всё решил и обдумал. Страшно, что он знает всё про Оливера, всё про Клинта, всё про неё — и всё равно надел этот костюм, что он собирался сделать это всю жизнь — но обвёл её вокруг пальца так же легко, как Оливер, который долго скрывал, кто он такой. Страшно, потому что это — её сын. Красивый, взрослый, смелый, такой же феерический болван, как его отец, как его тёзка, как сама Хоукай. Наверное, правильно, что у многих супергероев нет родителей. И Кэтрин плачет, и Клинт выглядит виноватым, но это как тогда, в кабинете директора — «да, я их поколотил, но они обижали маленьких». И она собирается с духом. — И что ты сделал? — Две девушки шли из клуба, — говорит он и хлюпает разбитым носом, и тампон вываливается. — Пьяная компания. Не волнуйся, я никого не убил и не собираюсь. Мам, ну чего ты, ну не плачь, я правда хорошо подумал… Поэтому я и плачу, думает Кэтрин. И крыть же нечем. Брюс садится и обнимает её. Молчит. Клинт серьёзнеет, думает, что отхватит и от него, но Брюс просто смотрит на экран и ничего не говорит. — Костюм, — она вытирает слёзы и кивает. — Как костюм отца? — Отлично сохранился, только в плечах широковат. — Это же доисторическое дерьмо, — она всхлипывает снова. — Нужен другой. — Не нужен. Мам, ты знаешь, что они сказали? Девушки, которых я спас, и полицейские? — Что? — «Зелёная Стрела вернулся в Нью-Йорк». Кэтрин молчит и даже не плачет. Просто смотрит на мальчика, который никогда при ней не открывал книжки комиксов, который в полтора года любил щупать красивых тёть, в три пытался кататься на собаке, в пять лез к Брюсу на коленки «рулить». На мальчика, который приносил домой призы с соревнований и грамоты с учёбы. На мальчика, который не должен был вырасти супергероем — и не мог им не вырасти. — Зелёный горошек, — выдаёт она. — Ты предлагаешь мне сменить псевдоним? Или ты ненавидишь меня, как зелёный горошек?! — Купи пачку зелёного горошка и положи в морозилку. Его удобно прикладывать к ушибам, когда он холодный. — Понял. Мама, папа, я вас люблю. Кэтрин только кивает, чтобы не разреветься снова, и Клинт жмёт отбой. *** — Его костюм, — говорит Кэтрин, когда перестаёт плакать. Хватает халат, вскакивает с кровати, кое-как завязывает пояс. — Что не так с его костюмом? — Он же правда доисторический. Ему нужен другой костюм. Давай отправим ему что-нибудь. У тебя же много ненужных костюмов. Ей прямо сейчас надо встать и что-нибудь сделать, как всегда в трудный момент. Момент действительно трудный, но она это примет, она точно это примет: Клинт вырос, Клинт давно всё решил, но у них ведь есть ещё Альфред. Он такой же умный и воспитанный, даже немного тише Клинта. Он не уедет в Нью-Йорк, он давно нацелен на то, что станет однажды владельцем компании… — Кейти, — слышится за спиной голос Брюса. — Не ходи в Бэт-пещеру. — Почему? — Не надо. Утром сходишь. Она оборачивается и смотрит на Брюса. Вид у него — подозрительно такой же, как у Клинта на видеосвязи. И Кэтрин стремительно направляется в спальню младшего сына. Распахивает дверь, совершенно бесцеремонно: кровать пуста. Она приваливается к косяку и закрывает глаза. Брюс догоняет её, кладёт ладони на плечи. — Я ничего не знал про Клинта, — говорит он, крепко-крепко её обнимая. — Ничего. Мы с Альфредом собирались сказать тебе, как только он сам доделает свои крылья.