и он проглотит мое солнце.

За окном холодно почти также, как и в квартире, несмотря на то, что в ней наконец-то начали топить. Снежные глыбы тяжело поместились на крышах домов, аккуратно легли на деревья, украсили каждый голый уголок белоснежным шаром. Прекрасная новогодняя атмосфера в Питере стоит даже в воздухе, люди суетливо выбирают подарки, стоят в огромных очередях, смеются и фотографируются возле каждой украшенной елки. Хочется вытащить Мирона с нагретой постели, погулять с ним где-то, куда не сунутся фанаты. Возможно, даже поздней ночью. Так хочется вместе с городом окунуться в это все, утонуть в любви и празднике. Слава не то, чтобы огромный фанат нового года, рождества и всего такого. Но ему кажется, что эти вещи помогают чувствовать себя немного лучше, будто бы они укутывают тебя во что-то теплое, семейное, такое нужное. Хотя с тех пор, как у Славы в квартире появился Мирон, все стало чуть важнее. Да что там «чуть» — это слишком не значимо. Пиздец, как важнее. Ебанный Фёдоров уже неделю проводит только в кровати, вне желании не то чтобы встать, а даже просто поговорить нормально. Отнекивая все тем, что: «Погода хуевая». Нормальная зимняя погода, что ему, блять, не нравится? Только Карелин то не волшебная фея с магической пыльцой, которая сможет превратить зиму во что-то такое, что понравится Мирону. Мирон это не понимает, поэтому только сильнее подпирает подушку, и сопит. Лимит когда-то будет исчерпан? — Не хочешь там это, на елку поехать? Говорят, красивая, — Слава присаживается на край кровати, голос звучит спокойно, податливо, и так трепетно, что любой бы растаял. Но Мирон даже не дергается, когда рука Карелина аккуратно ложится на его плечо, поглаживая. Слава так соскучился. Но все, что он слышит — тихое сопение куда-то в сторону. Хочется дать тому пощечину, облить холодной водой, насильно вытащить с кровати и заставить хотя бы поесть. Однако Слава находит в себе силы справиться с этим периодом, закрыть глаза и сжать зубы, чтобы перетерпеть. А потом лично следить за каждым приемом таблеток, чтобы Мирон снова что-то не упустил, и не проебался, как обычно. Карелин рад только тому факту, что у них у обоих закончился тур, никаких концертов, только дом. Правда, у Славы были немного другие планы на этот счет. Карелин уже в себе находит нотки тьмы, которая проглатывает все его хорошие взгляды на ситуацию и настроение. Ведь оно только совсем недавно было, когда Мирон приехал с тура, рассказывая целую стопку охренительный историй во всех городах. Слава улыбался, шутил, говорил свои впечатления о концертах, делился мыслями. И тогда казалось, что вот оно: то, чего он ждал, наверное, всю свою осознанную жизнь. Человек, к которому ты ощущаешь любовь, привязанность, желание быть с ним как в песне Фейса «24/7». Но это все где-то там, в красивых текстах, а в реальности у Мирона биполярное расстройство, которое он, к сожалению, не в силах взять под свой собственный контроль. Особенно осознавая упрямство Мирона и его привыкшие желание делать и следить за всем самому.

***

Карелин разлепляет отяжелевшие веки от красочного солнца, оно уже заняло нужную позицию на самом вверху, и мягко-синее небо выпускает из себя хлопья снега. В первый раз за долгое время он немного и еле заметно улыбается, когда видит, что лицо Мирона лежит прямо в его сторону. Кожа такая бледная, будто фарфоровая, а вот губы жизненно розоватые. Фёдоров выглядит таким уютным, домашним, что тот всеми силами природы старается не дотронуться до него. — Хочешь, чтобы я загорелся от твоего пронзительного взгляда?  — хрипло спрашивает Мирон, приоткрывая голубые глаза, несколько раз моргая своими длиннющими ресницами. Да неужели блять, он говорящий? Карелину уже не верится, что его губы пропускают через себя даже не слово, а целое предложение. Это официально: Янович не предмет для интерьера, на котором уже скопилась пыль. Он — говорит. — Просто скучал, — слабо проговаривает Слава, и все так же смотрит. Пусть загорается, он соберет его пепел и спрячет куда-то в шкаф, дабы не ограничивать себя в возможности осматривать лицо Мирона так близко. — Извини, — тихо, едва ощутимо шепчет Мирон, склеивая ладошки вместе, и кладет их под щеку. Больше ничего, никаких слов дальше, никаких действий. Он молчит, словно аквариумная рыба. Фёдоров не отвечает тем же, что скучал, будто не отключался от реальности неделями. Будто не чувствует ту дыру, которая расползается внутри от пронзающего холода между ними. — Хочешь поесть или типа того?  — Слава задает вопрос так, между прочим. Его же не пугают впалые щеки парня, худенькое тельце под громоздким одеялом, совсем исхудалые руки. Не то, чтобы раньше Мирон был качком, а сейчас сдулся, просто сейчас он выглядит уж слишком по-болезненному худым. — Курить хочу, прям пиздец, — Мирон приподнимается на локтях, и уже в сидячем положении смотрит куда-то в сторону. Курить он, сука, хочет. — Ладно, — соглашается Славик, пару раз кивая, и неохотно берет с кухни уже полностью помятую пачку сигарет и зажигалку. Л — а — д — н — о. Запихивай в себя сигарету, выкуривай её до фильтра, а потом подыхай от недостатка еды и воды в организме. Карелин кидает это все на кровать, пока парень, словно голодный зверь, бросается на сигареты. Его пальцы подрагивают, пока он затягивается. И как же Слава сдерживает себя от того, чтобы въебашить ему с ноги в лицо. Курить он захотел, вместо еды. Будто зависим от этой хуйни больше, чем от чего-то действительно важного. И он совершенно не намекает на себя. Просто это все кажется настолько невыносимым, что вызывает дикое раздражение, он пока что еще не готов с таким полностью справляться, без агрессии, без маленькой дозы ненависти. Дым сразу же застревает в воздухе, неприятный запах хочется сразу же выветрить, хотя Слава уже привык к таким курениям в его квартире, после того, как здесь перекурили половина компании Антихайпа. Но одно дело, когда курит друг и ты можешь сделать ему замечание и послать нахуй на балкон. А другое — когда Мирон. Которому ты, сука, ничего не можешь сказать. — Как себя чувствуешь? — и снова аккуратный вопрос, будто бы Слава боится таким беспокойством напугать Мирона. Он словно хрупкая кукла, с которой надо обращаться так, словно это самое ценное что у тебя есть. Иначе разобьешь, а потом будешь страдать. Слава не хочет больше страдать. Когда только нашел. Точнее, нашел давно, еще с тех самых пор, когда мальцом пересматривал каждое выступление Оксимирона и Шокка. Диму, правда, сразу невзлюбил, и это скорее была ребяческая ревность, мол, а чем я хуже него? Ведь я могу читать так же. Не смог усмирить в себе фанатские замашки, каждый раз следя за любым шагом Мирона, нервничая так, словно он кто-то родной. Обсирать и разбирать каждый новый трек. А потом найти в себе силы выйти один на один, усмирить свое дикое сердцебиение, уложить в себе тот факт, что для Мирона это ничего не значит, второсортный баттл, такой как все оппонент. Даже, может, немного хуже. Абсолютно пустой. Ничерта за душой. Слава выдыхает, протирает лицо, тишина режет уши, а мысли оказываются ненужным в данный момент багажом. И в один момент осознать, что Мирон все-таки значит что-то намного больше. Питать в себе желание хоть как-то пробиться немного поближе, проникнуть в его жизнь, словно какое-то ползучее насекомое, доказать и показать, что он не просто паренек-шут, который решил доебаться. И Мирон это почувствовал. Они разговаривали много, словно были знакомы всю жизнь. Ругались, спорили, говорили свои взгляды на каждую обыденную вещь. Мирон правда открылся, и Слава совсем слетел с катушек, когда вдруг ляпнул, что влюблен. — Нормально я, — грубо кидает Мирон. — Я не инвалид, не калека. Так что не надо за мной следить. Единственное, что крутится в башке это: «тогда пошел нахуй». Но это что-то до глупости обидчивое, детское, а ты, Славик, взрослый человек. — Просто беспокоюсь, понимаешь? Да нихуя он не понимает. В таком состоянии как у него сейчас петь песню о том, что он ему не безразличен, что он переживает за него так, что каждый раз просыпается в холодном поту и проверяет рядом ли Мирон — бесполезно. Фёдоров каждую строчку мимо ушей пропустит. Он тушит окурок об тумбочку, брови нахмуренные, взгляд направлен на окно. Неужели у него не екает от осознания, что они вместе, что на улице ебанная сказка? — Нужно Ване позвонить. Телефон дай. Карелина внутри переебывает. Рудбой? Да пожалуйста, блять. Неужто не хватило его за время тура? Слава не хочет ревновать, не видит в этом ни капли смысла. Может, еще Дизастера по фейстайму набрать? А Славу за дверь выставить и сказать: «погуляй пока что». Так, а почему бы, сука, и нет. Карелин сжимает челюсть до хруста. — Ты ж не инвалид, и вроде как не калека. Так что сам возьми. Пирамидка терпения немного идет ко дну. Он так устал. — А, ну замечательно, — почти что рычит Мирон, и несмотря на то, что он все еще слабый, что ему нужно нормально поесть, привести себя в порядок, быстро подрывается с кровати, находя свою мобилку, и натягивает по пути толстовку, захватывая штаны. Сука. Карелин смотрит на это все, хмыкая, будто бы выдавливая из себя фразу: «Ну и похуй, да пожалуйста». Но сердце словно трещит по швам от каждого грубого и резкого движения. Он уйдет. А ты, Слав, ничего не сможешь сделать. Фёдоров вылетает с комнаты, еще пару секунд проводит в ванной комнате, и все, что слышится дальше — хлопающая дверь. Пиздец. Карелин пытается не впадать в истерики, не выбегать следом, поэтому просто скидывает с кровати простынь, снимает наволочку и пододеяльник, но руки предательно трясутся. — Сука, — шипит он, кидая все на пол, и беспомощно падая на кровать. Берет свой телефон, заходит в инстаграм, ищет сранный инстаграм Рудбоя. Номера-то у него нет. Ваня отвечает сразу же, и Слава безмерно благодарен. Набирает цифры, слышит пару гудков, и сонный голос парня на том конце провода. Карелин молчит пару секунд, обдумывая, что бы сказать, дабы не показаться совсем долбаебом. Но так будет лучше. Так он не будет винить себя, переживать и не находить себе места. — Если ты за Мирона, то он сейчас должен ко мне приехать, — Ваня говорит первый, наверняка не выдерживая молчания Карелина. — Пожалуйста, проследи чтобы все было в порядке, — голос немного подрагивает, а вдруг с ним что-то случится? Вдруг он загорится какой-то ебнутой мыслью и куда-то укатит? Или напьется и найдет себе кого-то на ночь? Страшно пиздец от всех мыслей в голове. — Я понял тебя. Мы не первый раз сталкивались с таким, — Слава немного успокаивается. Становится даже легче дышать. — Он болен, Слав. От этих слов у Карелина пробегают мурашки по телу. Он закрывает глаза и чувствует, как сердце вырывается из груди снова. — Но ты справишься. Он справлялся с этим сам достаточно долгое количество времени. Это страшно иногда, но все будет хорошо. Слышишь, да? Его окружают хорошие люди, он будет в порядке, — голос звучит твердым, уверенным, поэтому Слава только говорит тихое: «Спасибо тебе», сбрасывая вызов.

***

Любовь бьет прямо в сердце, когда ты осознаешь всю суть. Когда понимаешь, что не в силах просто отпустить любимого человека. Приходится переступать через себя, через свои принципы, и признаваться в них. Вот, что делает любовь. Она бьет сильнее, дает под дых. Создается впечатление, что еще пару ударов, и ты будешь лежать на полу, не в силах дать сдачи. В один прекрасный момент ты осознаешь, что не просто влюблен, а любишь. Ты не хочешь забирать, ты хочешь отдавать, помогать, заботиться. Хочется взвыть, вырвать на себе волосы, орать о том, чтобы все это закончилось, но вдруг ты догоняешь, что нет. Нихуя. Никогда не променяешь все это на что-то другое. Не будешь скрываться за маской и делать вид, что тебе и так супер. Что ты и так умеешь. Рудбой перестал отвечать на тысячу вопросов Славы, а тот не может спокойно спать, когда нет теплого тела Мирона рядом. Выйти погулять с Андреем, пригласить их вместе с Фалленом в гости — не возникает желания. Кому захочется смотреть на кислую мину? Больше всего Слава боится, что Мирону на самом деле похуй. Что он просто развлекается, повышает свое эго, да что угодно, но не чувствует того же самого, что сам Карелин. Этот страх повисает на нем, обида горчит на губах, голова шумит, а круги под глазами стали еще чернее. Отталкивает любые предложения потусить, вполне выгодные рекламные договора тоже летят в мусорку. Нихуя не хочется. Вот это уже слишком. Мерзкий писк от звонка выбивает Карелина из полусна, он даже не дает себе парочки секунд, дабы проснуться окончательно, сразу же оказываясь в коридоре. Старый замок издает неприятный звук, открывая дверь окончательно, заставляя сердце стучать где-то в глотке. Слава пропускает Мирона внутрь, вместе с зимним холодом. Он стоит с открытой настежь курткой, без шапки, на плечах и обуви куча снега, который уже начинает таять и превращаться в лужи под ними. Мирон сначала смотрит на пол, словно стыдится поднять голову вверх. Поэтому все, что приходит Карелину в голову — это крепко зажать его хрупкое тело в объятиях. Руки Мирона сначала болтаются по сторонам, а потом обхватывают все тело Славы, прижимаясь все ближе и ближе. Фёдоров обнимает крепко, Карелин даже удивляется, откуда у него столько сил. Словно готов переломать своими объятиями все кости. Но похуй на кости, ведь внутри ломается что-то важнее них. — Прости-прости-прости, — беспрерывно шепчет Мирон, и его голос отдает все такой же приятной хрипотой. — Я не могу контролировать свое состояние иногда. Холодный Мирон в миг отдает теплотой, Карелин не в силах отпустить его хоть на секунду, потому что слишком долго сдерживал себя от этой необходимости. Потому что каждый раз оставлял его в покое. — Я тоже не могу контролировать себя, когда ты рядом. В этот момент Славе кажется, будто бы не он спасает Мирона, а тот спасает его. Когда все летит по пизде и Карелин ощущает внутри себя дыру, которая проглатывает его с каждым разом все сильнее, вызывая желания, блять, залезть в петлю, то Фёдоров своим присутствием это желание сносит напрочь.