Придурок

Воскреснее уличное кафе в центре Москвы, как всегда было полно людей тепла и детского смеха. Казалось где, как ни здесь и ни сейчас, ни сегодня, отдыхать и радоваться жизни? Мужчина, кавказской наружности, одиноко сидящий за самым крайним столиком, выглядел серьезным и угрюмым. Опаздывает. Опять опаздывает. Может, это нормально для девушки и русских традиций, но его внутренний перфекционизм никак не мог смириться с таким положением дел. Ничего. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Наверное, его вчерашний бессловесный уход в ночь объяснил все достаточно доходчиво, но хорошее воспитание не позволяло ему бросить ее вот так. Впрочем, она неглупая девочка. Должна понимать, что их отношения зашли в тупик и лучше их закончить. И он почти не испытывал горечи по этому поводу. Он никогда не считал ее любимой и тем более единственной. Она была просто одной из них. Чужих, безликих, проходящих. Делающих селфи в инстаграммы, хвастающихся выгодной партией, подругам и круглые сутки мечтающих о руке и сердце аланского провидца. Нет, Гецати не считал это таким уж предосудительным. Это нормально. Перед тем как лечь с ними в постель он не только не обещал золотых гор, а еще и четко ставил точки над «и». Таким образом, в результате такого соглашения, все оставались довольны. Почти. К чему врать себе? Наврал, уже всей стране. Себе. Да не выдержал — и пустился во все тяжкие, дабы утешить молодое, изголодавшееся по плотским утехам тело. Только вот измученной душе давно не было покоя. Пять лет. Пять лет которые прошли с того момента, как он победил в известном мистическом проекте. И проиграл главное сражение в своей жизни. Самое — что понял слишком поздно. Что струсил. Не смог. Не успел. Не долюбил. От этих мыслей становится невыносимо. Черт возьми. Пять лет спустя. Случайно пущенный в толпу взгляд, безошибочно выбрал из общей толпы знакомый силуэт. По телу стрелой скоростного поезда пронесся разряд тока. Пробил. Это она. Не она — опоздавшая и почти бывшая. А она. В следующий момент мужчине захотелось провалиться сквозь землю. Она заметила его. Не просто заметила. Помахав рукой, начала двигаться по направлению к его столику. Не одна. Что. Похабов? — Костя! — кажется, серебряная призерка восемнадцатой Битвы, всерьез рада видеть его. Надо сказать, годы пошли ей на пользу, добавив женственности и едва уловимой зрелости, которая не старила, а делала лучше — как-то самое вино, которое раскрывается с годами. Кудрявая девочка пяти лет стоящая по правую руку смотрит на него глазами, удивленными, цвета свежей зелени. Ее глазами. В коляске гордо едущей вперед них посапывает маленький Похабов, которому нет еще и года. Мальчик — он почему-то не сомневается. — Привет, — обнимает. Но не целует. Слава Богу. Возмужавший и похорошевший за годы Алексей, сдержанно пожимает ему руку. В его взгляде читаются отнюдь не теплые чувства. — Какими судьбами? Ты здесь не один? Ее взгляд, без намека на искорку былой, страстной любви, некогда пылающих в них животворящим пламенем, побудил его кратко кивнуть. А ведь когда-то оно согревало его. Костя сжал руку в кулак, чувствуя, как сгорает заживо без его участия. — А мы тоже. Наконец-то выдался свободный денек. То у меня клиенты, то у Леши, — Соня бросает ему взгляд, полный нежности и любви. Такой же, каким смотрела когда-то на него. Гецати сильнее сжимает руки в кулаки. А он ее. — Ну ладно мы, пойдем, — прервал неловкую паузу Похабов. — А то мне придется самому в слона наряжаться, если мы в зоопарк не успеем. Да, Елизавета Алексеевна? — Да, — уверенно ответила девочка, дергая мать за руку. — Мама, пойдем. А то слоники спать лягут. Ее звонкий, заливистый смех, отзывается в ушах лучшей музыкой и громовым раскатом — одновременно. — Не волнуйся, моя хорошая. Не успеют. Ладно, Кость. Нам, правда, пора. Приятно было увидится, — кивает Соня. — Лиза, помаши дяде ручкой. — Пока, — Лиза машет. Они уходят. А он так и продолжает стоять посреди кафе — будто бы один посреди всего мира, разрушенного всадниками чудовищного аланского Апокалипсиса. Не может поверить. Что это все… Произошло с ним — здесь, сейчас, всего пару минут назад. Соня, Похабов, дети. Его дети... «Вот урод!» — змеей шипит что-то внутри, больно жаля душу. То, что от нее осталось. Нет. Здесь есть только один урод. Это он. Он, которого она любила. И он знал это. И любил. И боялся, списав все на каких-то духов. Что будет плохо. Больно. Как тогда. Когда духи промолчали. Теперь они не молчали. Они кричали, надрываясь, и звоня во все колокола. «Ты идиот, Гецати!» И он знал. Что потерял ее навсегда. И нет, не сейчас. Не в этом треклятом кафе. А тогда, в далеком две тысячи семнадцатом. Когда отпустил. Упустил. Господи! Видит Бог, что он делал это ради ее счастья! Дабы уберечь ее от духов, от злого рока, которым, непременно наградят их духи в случае неповиновения. К чему врать? Он просто струсил! Испугался. Снова испытать это разочарование. Эту боль, от которой корячился в судорогах много лет назад. А что в итоге? У нее есть семья. Муж, дочка, сын. Она счастлива. Она сама стала счастьем. Только чужим. Не его. А он остался один. Несчастен и труслив. Придурок.