Aching

Раньше Питер думал, что иметь родственную душу — дар. Большой и невероятный дар, который дан на этом свете, увы, не всем. Он был совсем ребенком, чтобы понимать, какой это на самом деле тяжелый дар. И сейчас он бы отдал все для того, чтобы стать безымянным. Не иметь Соулмейта и не страдать. Ведь, казалось бы, что тут такого? Его ровесники терпят и переживают боли от растертых в кровь коленей, или расчерченных в шрамы рук. «Ерунда же» — думал Питер раньше. Видимо был настолько ребенком, что не осознавал всю тягость. Год назад он обрел новую способность, и вроде все начало налаживаться (поначалу даже не верилось, что он настолько счастливчик: и супер-герой и соулмейта по судьбе имеет, одним словом, жизнь удалась), но частые и невыносимые боли проглатывали всю его уверенность до остатка. Убивали в Питере любое желание поскорее увидится со своей родственной душой. В те минуты он думал лишь о том, как избавить себя от боли, как утопиться в мятой постели и не умереть до утра. Голову постоянно посещали однотипные мысли о том, кто его соулмейт, может быть тоже герой? Или бандит? Может, просто чокнутый на голову человек, который каждый раз встает под пули в бронежилете? Кто он, черт возьми, такой? И он бы никогда не подумал, что войдя на кухню Уэйда внезапно почувствует жгучую боль на левом запястье, а девчонка сидящая напротив него, вздрогнет и прижмет к своей груди обоженную горячим чаем руку. «Когти, длиннее, чем у тигра и металлические такие. Я тебе говорю, мутант в чистом виде». Уилсон поднимает левую руку вверх, у которой полностью отсутствуют четыре пальца. Но даже это Питера не останавливает. Он слишком долго мучался в догадках и теперь настало время познакомиться со своим соулмейтом. И вместо доброго «привет», девчонка ловко хватает его за шею и одним движением впечатывается в кухонные шкафчики. Питер мгновенно хочет ответить тем же, но вовремя себя одергивает и продолжает смиренно ожидать дальнейшие действия. И тихое «можно мне взглянуть?» на неё не действует. А метка на запястье жжёт и пульсирует похлеще, чем его паучье чутьё в нужный момент. Он жалеет, что не знает её имени, потому что уверен, что сама девчонка так просто его не произносит. И спустя несколько секунд Питер осознает, что ему все-таки не повезло. Совсем уж недоброжелательный и не взаимопониманиющий у него Соулмейт. Оторви и выбрось. Разговор с девчонкой завести не получается, и не скажи Уэйд ему заранее, что она мутант — Паркер бы подумал, что это обычная бездомная девочка-попрошайка с Тайм-Сквера. У неё диковатый вид: растрепанные, чёрные, словно смола, волосы, испачканная одежда, грязные ногти, глядя на которые думаешь «она выход из-под земли в ручную рыла?». И глаза. Такие большие и испуганные глаза, как у щенка угодившего на проезжую трассу. Питер всего раз поймал на себе её взгляд, мгновение. И он словно почувствовал себя другим человеком. Человеком, который сейчас смог взглянуть в глаза своей родственной душе, и несмотря на то, что вопросов у него много, он все равно продолжает молчать и наблюдать за девчонкой. Уэйд приносит ей поесть, гамбургер, чимичанги и прочую ересь, и ест она так же дико. Стучит локтями о стол, чавкает, давится. Ногами задевает случайно его колени и вздрогнув замирает. Образ этой нерушимой и опасной девушки ломается у Паркера на глазах. Он видит в ней лишь испуганную и раздраженную девчонку, которая видимо не понимает, как правильно вести себя при людях. Но и это его волновать не должно. — Лора, — бормочет она себе под нос невнятно, и Питер уверен, не будь у него такой хороший слух — он бы никогда не разобрал её слов. Девчонка запивает все съеденное колой и успокоившись, убирает от себя тарелку, не удосужившись поднять взгляд выше стола. Молчание нарастает. А её ноги по-прежнему едва касаются его коленей. Мило. Надо назвать своё имя. Точно. Девчонка внезапно замахивается и бьет себя по груди, а на кухне так же неожиданно и громко разносится звучная отрыжка. Питер зажимает губы в тонкую линию, чтобы сдержать смех и опускает голову, глядя на запачканные в грязи девичьи ботинки. Мило? — Питер, — внятно и очень четко выговаривает он, боясь, что девчонка не расслышит с первого раза. После минутного молчания мягкое «Лора» так и крутится на языке, желая наконец слететь с уст, но Питер строго себя держит в руках. Лора. Какое нежное имя для такой странной и буйной особы. Лора. Словно лепесточки нарциссов осыпались на землю в первый день весны. Ло-о-ора Питер чувствует тепло разливающееся по телу. Хоть это немного странно, но он уверен, что она такая же обыкновенная, как и все остальные. Как и он сам. Они лишь немного отличаются от обычных людей своими способностями. Не более. Лора по-детски качается на стуле и наматывает рукава маленького свитера на кулаки, тянет руки на стол и звучно вздыхает, привлекая внимание Питера к себе. Правда, он все же не решается первый завести новый разговор, и вместо него это делает она: — Получается, тебе было больно? Питер на секунду отрывает взгляд от стола и задерживает его сначала на девчонке, а затем на собственных руках, сложенных на коленях. Врать смысла нет, и он без зазрения совести честно отвечает: — Всегда. Паркер внимательно наблюдает за реакцией девчонки и замечает, как та осторожно кидает на него взгляд, а затем сжав кулаки сильнее, оборачивается к прохожую в надежде спастись от неловкой ситуации. Он заставил её думать, что она виновата в его страданиях. Но Питер не хочет заставлять её так думать. — Слушай… — Прости, — резко обрывает его Лора и потупив взгляд, заметно напрягается, делая глубокий вдох. Видимо, разговаривать с кем-то по душам ей раньше не выдавалось. — Я не думала, что когда-нибудь тебя встречу… — Питер незаметно задирает рукава своей кофты, будто хочет проверить остались ли следы и замирает. — А очень больно было? — Терпимо, — врет. — Но ты столько раз, — он смолкает на секунду, не находит слов, чтобы правильнее поднести этот разговор, а потом сдаётся. Это же его Соулмейт, кто ещё может ближе к нему? — Ты сколько раз поддавалась ножам и пулям, что мне казалось… — Питер машинально облизывает губы и вздыхает от чувства горечи на сердце. — Я думал, что умру. От этих слов девчонка незаметно, всего на секунду вздрагивает, и как кажется Питеру, она делает это не из понимая к нему, а из-за себя. Скорее всего вспоминает в этот момент свою боль, физическую и ноющую, заставляющую забыть о моральных проблемах. Питер знает, он ведь переживал такие ночи, как ужасные кошмары, только разница в том, что ото сна можно очнуться, а от боли Соулмейта никуда не денешься. Тишина затягивается, а девчонка судя по всему извиняться и не собирается, потому Питер решает, что будет правильным сменить тему их разговора. — Где ты все это время была? — он убеждает себя, что спрашивает об этом чисто из нужды сменить разговор, но на самом деле этот самый вопрос начал интересовать Питера еще раньше. Задолго до их встречи. — Я, — девчонка останавливает руки на полпути к столу и со вздохом опускает их на свои колени, маленькая джинсовая куртка в области плеч ей неизменно давит и натирает: Питер чувствует противный треск швов, но старается на этом не зацикливаться. — Я странствовала, — Лора поднимает свой нерешительный взгляд на него и сдает себя случайно, когда ее глаза сами бросаются к его запястью, с выведенными на бледной-покрытой шрамами-коже узорами, из-под рукавов клетчатой рубашки видна лишь верхушка утонченного рисунка, который у Лоры точно такой же, кажется, словно печатью у обоих введенно. Питер сжимает губы, сдерживая себя от такого же любопытства заглянуть под рукава джинсовой куртки своего Соулмейта. Что там нового он может увидеть? Те же шрамы, тот же знак. Судя по физической боли, что они пережили, девчонка не просто странствовала. Она убегала от кого-то, кто хотел ее убить, ну или просто она сама ввязывалась в перестрелки и драки на каждом шагу. — Скорее скиталась, — вовсе не дружелюбным тоном проговаривает голос за дверью, и Питер громко и с нажимом произносит «Уэйд!», отчего девчонка опять вздрагивает, опуская свои черные волосы на лицо. И красная тень за дверью мигом исчезает, а ее обладатель только громко спорит со своими вымышленными собседниками в голове, и голос его меркнет на фоне жужжащего над головой вентилятора. Питер цокает языком и переводит интересующийся взгляд на свою собеседницу — А откуда ты? — Оклахома. Штат Техас, — и Питеру ничего ни остается кроме как шокированно вздуть губы в попытке наигранно вздохнуть. — А ты такой же, как и я? Лора ловит его взгляд на себе и осторожно тычет своим длинным пальцем ему в плечо: на клетчатой ткани рубашки виднеется круглая дырочка от когда-то давно всаженной пули. Паркеру хватает сил лишь на то, чтобы кратко кивнуть. — Повезло, — замечает девчонка и наконец убирает спутанные пряди с лица, разрушая образ «девочки из колодца». Благодаря такому сравнению Питер не сдерживает в себе прыск от наступившего так внезапно смешка. За что сразу ловит ее сердитый взгляд. Хотя, кажется, он и не сердитый вовсе, просто имеет столь холодный оттенок, что вынуждает так думать. — Уэйд, сказал, что у тебя… эм, когти? — Паркер кусает щеку изнутри, надеясь, что получит хоть какой-то развернутый ответ от нее. А Лора даже не удивляется, складывает руки под подбородком, и фокусирует свой взгляд на дыре в полу, скорее всего собираясь с мыслями. А у Питера словно холодок по спине пробегает в следующую секунду, потому что девчонка неимоверно легко отряпнув взглядом от созерцания пустоты, вдруг дергает правой рукой и с характерным лязгом из сжатого кулака появляются металлические и не очень-то длинные (видимо Уэйд приувеличивал) когти. Сказать, что он в шоке — ничего не сказать. Даже рот остается открытым, а глаза блещут от изумления. И его опять накрывает. Так, что Паркер поневоле дергается назад, как ошпаренный и охает от жгучей боли, что сводит ямочки между костяшек на правой руке. Он сжимает собственное запястья, в надежде избавиться от боли, но та тянется еще пару секунд и вдруг стихает, возвращая Питеру его чистый разум. Он неспешно поднимает голову на свою собеседницу и встречается с нерешительным и виноватым взглядом. Подумать только, а он ведь и не догадывался никогда, почему так болят костяшки. Лора обеими руками (на одной из которых больше не красуются когти) убирает длинные волосы с лица и хлопает пару раз глазками, так невинно и по-детски. — Еще есть на ногах, на каждой по одной, но я, наверное, лучше не стану тебе их показывать, — и будто намеком она стреляет глазами на его кроссовки, на что Питер только успевает мысленно цокнуть языком. — А ты что умеешь? Паркер усмехается и в ответ стреляет паутиной в потолок, заставив лопасти шумящего вентилятора внезапно остановится. А потом жалеет об этом, потому что этот звук был единственным, что разрушало нерешительную тишину между ними, а сейчас он словно сдернул штору и убрал границы между ними. Но все сглаживают их взгляды. Они не отводят друг от друга глаз, потому что только сейчас понимают, как давно им обоим не хватало этого разговора. Как давно не хватало ясности. Но и этот момент успевает испортить голос Уилсона, вошедшего на кухню с голой задницей: — Не хочу разрушать воссоединение двух потерянных пташек, но на какой срок ты собралась оставаться здесь? Питер взглядом намекает другу на свое возмущение и когда тот делает вид, что его не понимает, он сдается, глубоко вздохнув и закинув руки на стол. Лору это никак не смущает, более того, она даже оборачивается всем телом к Уэйду и кратко отвечает: — Не знаю. И они снова встречаются взглядами, мысленно улыбнувшись друг другу.

***

Она восстановила баланс в его жизни, сумев не влипать в неприятности так часто, как самой бы того хотелось, но Питер попрежнему провожает взглядом уходящий в никуда вагон, в надежде, что ее лицо мелькнет в толпе. За два года спокойной жизни, ему было тяжело пережить, когда-то привычные ночи боли, а сейчас каждая, редкая, казалось мучительной и бесконечной. Он всякий раз замирает при мысли, что лучше бы никогда не встречал ее. Лучше бы не знал и не видел в глаза, ведь теперь реальность было принимать сложнее всего. Она знает, что он испытывает то же самое, но не стремится возвращаться в город. И он ничего не может с этим поделать, ведь такова сущность его Соулмейта. И для себя Питер подмечает уже, кажется, в сотый раз, что великий дар обернулся для него проклятьем, потому что просидеть десять лет в ожидании, что знакомая, черная копна волос мелькнет и зацепит его бокое зрение, уже стало невыносимо. Но даже несмотря на жгучие боли по ночам, он всегда будет бросать измученную улыбку в пустоту, ведь только таким образом он может убеждаться в том, что она еще жива.