Damn your eyes

Чимин лениво потягивается и нехотя присаживается на постели. Уже почти полдень, а вылезать из кровати не хочется. Чимину и вставать, в принципе, не надо, ему всё равно идти некуда. Каждую ночь сценарий повторяется — он засыпает под утро, проводя всю ночь за просмотром своих любимых сериалов, а потом полдня лежит в постели и смотрит в потолок. Весь последний год Пак так и живёт, точнее существует. Жизнью его времяпровождение назвать сложно. Год назад Пак покинул свою родину, и, как бы он ни скучал по Сеулу, он туда вряд ли когда-нибудь вернётся. Только если захочет умереть. Хотя Чимин уже не знает, насколько такая жизнь ему вообще нужна. Пак родился в семье потомственного судьи и вплоть до девятнадцати не знал, каково это, когда ты просыпаешься, и каждый твой день — повторение вчерашнего. И это не те кадры, на которые жалуется каждый второй гражданин Земли, мол, работа-дом, дом-работа. Нет. Оказывается, чтобы по-настоящему понять, что такое монотонность, надо прожить, как Чимин, хотя бы неделю. Пак всем говорит, что в порядке: своей соседке, куратору, продавцу в маркете через дорогу. Но он нихрена не в порядке, потому что у него в глотку толчёный лёд забит — он в самом солнечном штате страны коченеет. Для Чимина нет разницы, сколько времени, какой день недели и какой месяц, для него всё одно. Он давно ничего не чувствует, даже страха — только одиночество. Въевшееся под кожу, впитавшееся в плоть настолько, что ему кажется, что он и есть одиночество. Монотонные серые будни сменяются монотонными серыми буднями. Вокруг Чимина жизнь кипит, водоворот событий, а он стоит посередине, замерев, как статуя, и всё это пустым взглядом провожает. И иногда, в те самые ночи, которые бывают хотя бы раз в десять дней, он запихивает в рот кончик от покрывала и поскуливает от тупой боли где-то в груди, потому что это именно те ночи, когда даже перед собой бесчувственное нечто изображать не получается. В такие ночи Пак осознаёт, насколько никчёмна его жизнь, насколько бессмысленна, сидит посередине постели и ждёт рассвета. Мама говорила: «Всегда жди утра. Утро всё равно наступит». И Чимин ждёт, только теперь в одиночестве, без мамы. Родителей Чимина убил наёмник в их же доме в Йоидо. Пак, который тогда был в университете, вернувшись, обнаружил толпу журналистов, полицейские машины и обведённую жёлтой полицейской лентой спальню родителей. По данным полиции, убийство было местью за посаженного судьёй на пожизненный срок приспешника криминального авторитета страны, так называемого мистера Квона — настоящее имя и даже лицо мужчины знают только избранные. Судью Ли в системе правосудия уважали за честность и упорность. Даже когда он стал судить представителя самого крупного преступного клана страны, он не прогнулся под требования, отказался от взяток и не смягчил наказание для подсудимого, на счету которого было большое число смертей от низкокачественной наркоты, которую он поставлял на рынок страны. За этот приговор судья и его супруга расплатились жизнями. Но кровожадный глава клана решил, что он кровью не насыщен и потребовал и голову сына, хотя изначально такого приказа не давал. Квон поклялся, что сотрёт род Ли с лица земли за то, что тот осмелился пойти против и не послушаться. Сразу после убийства родителей, Чимина взяли под программу защиты и вывезли из страны. Чимин даже похоронить их не успел, его отвезли в аэропорт прямо в чём он был и не дали даже собраться. Теперь его зовут Пак Чимин и живёт он в Скоттсдейле, штат Аризона. Каждый месяц он получает деньги от государства, так как пока работать ему в целях безопасности нельзя, почти не выходит из дома в страхе быть найденным и всегда на быстром наборе держит номер своего куратора, который должен прибыть по первому зову. Уже позже, сидя в своём маленьком домике на другом континенте и читая новости в интернете с фотографиями с места преступления, он оплакивал свою потерю, пытался справиться с горем. Приставленный к нему психолог не помогал. Чимину он и нужен не был. Его даже пытались познакомить с такими же, как и он, трагично потерявшими близких, но Пак только отмахивался, переживал всё один, сжирал себя сам. Всё, чего ему хотелось — это сидеть часами на кафельном полу и придумывать хотя бы одну причину, почему он не должен перерезать себе вены. Выходило из рук вон плохо, и к лезвию он всё-таки потянулся. Потом пришлось полтора месяца жить под присмотром психиатра. Чимин думать о самоубийстве бросил, он вообще решил больше не думать. Лучше молча гнить в маленьком домике и смиренно ждать, когда уже смерть сама заберёт его к родителям. Ему ничего не помогает, он предпочитает с горем один на один оставаться, всё уповает на то, что время притупит, что кошмарные сны пройдут и скучать настолько сильно не будет. И время помогает. Уже ноет не так сильно, и кошмары снятся раз в месяц только. Чимин нехотя сползает с кровати и идёт выполнять свои стандартные дела — включить чайник, пойти в душ, выпить кофе, сжевать бутерброд и открыть ноут. И так до четырёх-пяти утра, чтобы, проснувшись, всё повторить. Раз в неделю он ходит в супермаркет через дорогу, где, купив продукты и блок сигарет, пару минут сидит с бумажным стаканчиком с кофе на скамейке перед ним же. Завтрак после душа получается скудным, потому что ещё вчера он должен был сходить за продуктами, но не пошёл. Допив кофе, Чимин с трудом дожёвывает бутерброд с сыром и, схватив с вешалки тонкое худи, отправляется в супермаркет. Погода, как и всегда в этом маленьком городке, чудесная, Пак даже останавливается перед входом, пару раз глубоко вдыхает и подставляет лицо под тёплые солнечные лучи. Расплатившись на кассе, Чимин, напевая приставучую песенку, услышанную в маркете, идёт в сторону дома, как замечает перед ним небольшой фургон. Пак замирает через дорогу, читает выведенное на фургоне «курьерская служба» и думает, идти ли дальше. Первая мысль — позвонить своему куратору, потому что, по его словам, всё, что вызывает подозрения, должно быть сразу доложено. Чимин уже тянется к карману за мобильником, как из фургона выходит молодой человек в форме курьера и растерянно оглядывается по сторонам. Пак решает повременить со звонком и, перейдя дорогу, подходит ближе. Парень, на вид которому не дашь больше двадцати, тепло улыбается Чимину и сам делает к нему шаг. — Я могу вам помочь? — спрашивает его Чимин и замечает, как незнакомец косится на упаковку пива в его пакете. — Думаю, я правильно приехал, это ведь дом номер пять? — чешет голову красивый незнакомец. То, что он красив, Чимин решает сразу же и с трудом уводит взгляд от спрятанной за костюмом курьера подтянутой фигуры. — Он самый. А в чём дело? — Пак топчется на лужайке и нервно оглядывается по сторонам. — Я привёз кое-что хозяину дома. — Я хозяин. — Вы Пак Чимин? — удивлённо спрашивает парень. — Я. — Как хорошо, что я вас застал, — улыбается курьер и просит подождать минутку. Он обходит фургон и, достав из багажника охапку красных нераскрывшихся бутонов роз, передаёт цветы ошарашенному Паку. — Распишитесь, пожалуйста, — следом он протягивает Чимину блокнот и ручку. — Я думаю, вы ошиблись, — всё ещё растерянно произносит Пак. — Зачем кому-то присылать мне цветы? — Не ошибся, — уверенно говорит курьер. — В заказе ваше имя. — Всё равно это не мне, — раздражённо говорит Чимин и вручает цветы обратно парню. — Послушайте, моя работа — доставить, — курьер одной рукой обхватывает букет, второй снова протягивает Чимину блокнот. — Распишитесь и хоть в мусорку выбросьте. Не создавайте мне проблемы, пожалуйста. Чимин ищет глазами визитку на цветах, но не находит, поняв, что курьер и вправду ни в чём не виноват, он ставит подпись и, взяв цветы, сразу же идёт к мусорному баку и опускает их туда. — А цветы в чём виноваты? Они были красивые, — парень, нахмурив брови, смотрит на Чимина. — Да, но они не мне. Это какая-то ошибка, — пожимает плечами Пак. — Почему не вам, по-моему, если и дарить цветы, то именно такому, как вы, — выпаливает парень и сразу осекается. — Простите за наглость, — мямлит он уже куда-то в землю. Чимин впервые за весь диалог улыбается и получает в ответ искреннюю красивую улыбку. Он машет курьеру на прощание и идёт в дом. Уже из окна, немного отодвинув занавеску, он видит, как фургон отъезжает, и бросает быстрый взгляд на горящие алым огнём под солнцем в мусорном баке цветы. Это кроваво-красное пятно раздражает. Ещё больше раздражает то, что нахуя кому-то присылать ему цветы? Тут точно что-то нечисто. Пак расскажет об этом «подарке» куратору, пусть полиция сама разбирается, а пока самое время посмотреть ещё одну серию аниме и отвлечься от этой сшибающей с ног улыбки. Чимин задёргивает шторы, прислоняется боком к стене и вновь вспоминает курьера. Будто бы те два раза, когда он так искренне и по-детски, обнажая зубы, улыбнулся — внутри Чимина тепло разлилось. Чимин бы хотел, чтобы тот ещё разок ему улыбнулся. Пак думает, что совсем одичал, раз от какого-то курьера уже паркет под ногами плывёт, и, мысленно дав себе подзатыльник, идёт за ноутом. Следующим утром мусороуборочная машина забирает весь мусор и красные, так и не понятно кому посланные, розы. Чимин провожает цветы с лёгкой грустью. Он привык к тому, что весь этот год он общается только с продавцами, официантами, своим куратором и психиатром. И впервые ему хочется разговаривать с кем-то ещё, с кем-то, кто бы так же лучезарно улыбался, как вчерашний курьер. Но Чимину друзей заводить нельзя. Через четыре месяца после переезда он познакомился с пробегающей по утрам мимо его дома девушкой Алисой. Но через неделю общения Алиса перестала делать утренние пробежки через его район и на звонки не отвечала. То же самое повторилось с Крейгом, который работает на складе супермаркета — Чимин как-то выкурил с ним сигарету, и они разговорились. Но через дней десять общения Крейг заявил, что ему проблемы с полицией не нужны, у самого приводы есть, а теперь даже не здоровается. Чимин бы обиделся, но он уже и так давно на жизнь обижен. На людей, выбирающих свою безопасность и ставящих её превыше всего остального — глупо обижаться. Чимин тогда ещё решил, что если ещё раз с кем-то познакомится, то куратору не доложит. Правда, с тех пор он ни с кем и не знакомится, а где знакомиться, если из дома он только за продуктами выходит и за год в Скотсдейле только два раза ездил в центр? Чимину среди людей неуютно, в каждом, кто больше чем на секунду задерживает на нём взгляд, он видит угрозу, постоянно оглядывается на улице и вообще ведёт себя как параноик — лучше и вправду дома сидеть. А общаться очень хочется. Хочется обсуждать с кем-то аниме, выкуривать по вечерам сигареты, смеяться над шутками, да хоть не меняющуюся круглый год погоду обсуждать. Потому что разговаривать с собой в зеркале не нормально, потому что так долго быть одиноким ужасно, потому что невыносимо скучать по человеческому теплу и пониманию. Он дошёл уже до того момента своей жизни, что улыбка какого-то мимо проходящего курьера переворачивает ему всё нутро. Так больше продолжаться не может. Неужели он всю свою короткую-длинную жизнь проведёт вот так, прячась за занавесками? Чимин в это верить не хочет. Вот только курьер оказывается не мимо проходящим. Чимин стоит напротив полки с хлопьями в своём супермаркете и, решив, что в этот раз можно отказаться от кукурузных с мёдом, тянется к шоколадным шарикам, как одновременно с его рукой туда тянется и чужая. Чимин скользит по ней взглядом, медленно, завороженно разглядывает полностью забитую руку, поднимается до плеча и роняет коробку с завтраком на пол. Перед ним стоит и снова сногсшибательно улыбается курьер. Он в этот раз в белой футболке, что и открывает такой вид на его потрясающие руки. Чимин, как зачарованный, смотрит на них, себе не признаваясь, на что больше — на переплетающиеся красивые рисунки или на выпирающие вены. Он шумно сглатывает и, наконец-то, оторвав взгляд от рук, выдавливает из себя короткое «привет». — Любишь шоколадные шарики? — парень наклоняется за коробкой и, подняв её, передаёт Чимину. — Знаешь, сколько там сахара? — приподняв бровь, спрашивает он. — Хоть сколько, — безразлично пожимает плечами Пак. — Живём один раз. — Так давай жить здорово и долго, — улыбается курьер и протягивает ему руку. — Меня Чонгук зовут, твоё имя я знаю. Тебе мои татуировки нравятся? — Ага, — кивает Чимин. — Пойдём и тебе набьём, — загорается Чонгук. — Я знаю тут отличного мастера. — Ты шутишь, да? — растерянно улыбается Чимин. — Я вижу тебя второй раз в жизни, с чего ты взял, что я пойду с тобой тату набивать? — Живём один раз, — цинично говорит Чон. — Сам ведь сказал. Чимин на это не находит, чем ответить, и толкает тележку в сторону мясомолочного отдела. Чонгук не отстаёт. Чимин закидывает в свою тележку кусок пармезана, клубничное молоко, пакет сливок, ветчину, нарезку из индейки и кучу разных йогуртов с наполнителями. Наполняя корзину, он исподтишка следит за Чонгуком, который берёт только обезжиренное молоко и бутылку кефира. Чон намного выше ростом и хорошо сложен, более того, он, видимо, занимается спортом, потому что как бы Чимин ни мечтал обладать такими широкими плечами и накачанными руками — в реале он рядом с ним замухрышка. От этих мыслей Пак грустнеет и, решив заесть плохое настроение сладким, тянется к банке шоколадной пасты. Чонгук косо смотрит на банку в руках парня, а потом не выдерживает и подходит вплотную. — Ты почему ешь столько гадостей? — спрашивает он и внимательно рассматривает содержимое тележки парня. — Тебе-то что? — возмущается Пак, которому почему-то неудобно и даже стыдно за свою корзину, он чувствует себя нашкодившим школьником, которому выговаривают за плохое поведение. — Ну, значит, благодари своих родителей за гены, — тепло улыбается Чонгук. — Потому что вся эта кошмарная еда, которую ты употребляешь, никоим образом не отражается на твоей внешности. До Чимина не сразу доходит фраза, сказанная парнем, а стоит дойти, как он заливается краской и даже уводит взгляд. Чимин совсем не из робкого десятка, но рядом с Чонгуком мозг тормозит, и нужные слова приходят на ум с опозданием в несколько секунд и так и остаются невысказанными. Чимин разворачивается к тележке и толкает её к кассе. Чонгук идёт за ним, по пути захватив ещё две упаковки с помидорами черри и одну упаковку персиков. Пока они стоят в очереди на кассе, Чонгук рассказывает, что переехал в Скотсдейл недавно из Феникса. По его словам, его родители путешествуют по стране, а он сам по себе. Чонгук кем только не работал, начиная от лесоруба, что, по мнению Чимина, и помогло ему нарастить такую мускулатуру, до разносчика пиццы. В Скотсдейле он подрабатывает курьером, официантом в семейном итальянском кафе, а на досуге ещё помогает другу, который владеет небольшим приютом для животных. — Скажи ещё, что старушек через дорогу переводишь, и я в тебя влюблюсь, — громко смеётся Чимин, раскладывая на ленте продукты, и резко умолкает, поймав на себе долгий, пробирающийся под кожу взгляд. — Перевожу, — без намёка на шутку говорит Чонгук и случайно-неслучайно касается руки Чимина, якобы помогая ему с продуктами. Пак отодвигается, понимает, что глупо сейчас смотрится с растерянным выражением лица, но взять себя в руки не выходит. Ситуацию спасает сам Чон: — Не убегай, я за свои расплачусь и помогу тебе, а то ты столько всего набрал. — Я просто раз в неделю отовариваюсь, — Чимин сам не знает, почему оправдывается. Чонгук, тем временем расплатившись, легко берёт в одну руку все, как свои, так и паковские пакеты, и, несмотря на протест последнего, идёт к выходу. Чимин просит положить пакеты на скамейку и ищет сигареты. Вытянув из пачки своих любимых Мальборо Голд одну, он только обхватывает её губами, как Чонгук, достав зажигалку, ему прикуривает. — Значит, спортом занимаешься, здорово питаешься, а при этом, судя по зажигалке, куришь? — Чимин глубоко затягивается и, прикрыв веки, медленно выпускает дым. Чонгук и так со вчерашнего дня об этих губах забыть не может, а сейчас его от потери самоконтроля удерживают только годы практики. Чон тянет руку к Чимину и, аккуратно выдернув сигарету из его пальцев, подносит к своим губам. Пак ошарашенно смотрит на хамство своего нового знакомого, но не комментирует. — Не могу же я быть идеальным, — говорит тем временем Чонгук и возвращает Паку сигарету. — Идеальность — скука. Чимин докуривает сигарету, невозмутимо тушит окурок об урну, и пусть фанючка в нём визжит от непрямого поцелуя — он мужик и вести себя будет по-мужски. Чонгук провожает его до дома, передаёт пакеты и просит подумать о тату. Парни обмениваются номерами и расстаются. Чимин, в честь своего отличного настроения, впервые за последние дни решает не обходиться бутерами, а готовит себе на ужин спагетти со сливочным соусом и пармезаном. Весь вечер Чимин сидит, включив «Тетрадь смерти», но разборки Эла и Лайта он пропускает мимо ушей — гипнотизирует экран телефона. «Зачем обмениваться номерами, если не собираешься звонить», — возмущается про себя Пак и идёт на кухню покурить. Время переваливает за одиннадцать, и Чимин уже готов написать первым, послать что-то вроде банального «что делаешь» или «как дела» и плюнуть на свою гордость. Чимина припёрло, притом точно к стенке. Это не потому, что, когда Чонгук улыбается, у Чимина внутри все трещины срастаются, не потому, что от его взглядов он на грани будто балансирует — то к нему шаг ближе сделать, то номер удалить и никогда не вспоминать, и точно не потому, что Чонгук выглядит, как греческий бог. Пятиминутный диалог перед супермаркетом будто в Чимина жизнь вдохнул. В своём аду, где он варится почти что год, Чимин и забыл, каково это, когда тебе искренне улыбаются, помогают с пакетами и просто общаются. Чимин затягивается и, вновь прикрыв веки, вспоминает мелодичный голос Чона, как они раскурили одну сигарету на двоих, и чувствует, как тянет в паху от одной этой мысли. Он тушит сигарету, спрыгивает с окна и видит, как загорается экран мобильного в полуосвещённой кухне. Чимин засыпает к пяти утра. Только в этот раз не из-за своих сериалов и аниме, а из-за Чонгука. Шесть часов они разговаривают почти без перерыва — Чимин только отлучается за зарядным устройством, печеньем и соком, ну и в туалет. С Чонгуком оказывается невероятно интересно. Парень, который объездил половину мира, из-за свободного нрава не поладил с родителями, бросил учёбу, каждый месяц набивает новый рисунок — Чонгук полная противоположность прилежному ученику и примерному сыну своих родителей Чимину. Пак только после трагедии понял, что всю жизнь жил неправильно, что старался соответствовать сперва ожиданиям преподавателей, потом своих родителей, в частности отца, из-за которого он поступил на юридический, хотя всегда хотел стать педиатром. Пока смерть не проходит совсем рядом, попутно костлявой ладонью не погладив по голове — не поймёшь, что самое главное в твоей жизни и насколько мизерны каждодневные людские заботы. Чимин почти двадцать лет пытался соответствовать, последний год и не старается, но возможности уже ограничены. Чонгук зовёт завтра вечером погулять, и Пак сперва соглашается, а потом сомневается. Проснувшись к обеду, он долго думает, звонить ли своему куратору или нет, и решает, что в этот раз он не позволит им испортить новую дружбу. Пора заканчивать только на словах объявлять «живём один раз», пора и вправду начать так думать. Чимин весь день места себе не находит, всё ждет шести часов, когда, по словам Чонгука, у того закончится смена, и он приедет. С Чонгуком Чимин посещает рок-концерт на открытом воздухе, ест хот-доги, сидя на ограждении водохранилища, и за весь последний год впервые долго и от души смеётся. О себе Чимин почти не рассказывает, а Чонгук и не давит, понимает, что парню тема неприятна. Пак просто говорит, что поссорился с родными и живёт теперь здесь за счёт денег, которые зарабатывает, будучи фрилансером. С того вечера жизнь Чимина полностью меняется. Теперь он каждый день ждёт вечера, когда за ним придёт Чонгук и они пойдут гулять. Чонгук показывает Чимину Скотсдейл, водит по вкусным местам, постоянно смешит, а один раз даже кутает в свою толстовку, чем сильно того смущает. Через две недели знакомства парни заходят в небольшой бар в центре, и, пока Чонгук пьёт своё любимое пиво, Чимин помешивает соломкой мохито и любуется им. Пак, не привыкший пить, хмелеет уже от второго коктейля и контролировать свой взгляд больше не в состоянии. Чонгуку такой Чимин нравится — он раскрасневшийся, хмельной, и у него блестят глаза. Чонгук рассказывает ему, что на следующей неделе арендует машину и возьмёт его в небольшое путешествие, Чимин только поддакивает, зная, что придумает что-то — покидать Скотсдейл он всё равно не может. Чимин замечает, как последние несколько минут Чонгук косится куда-то вправо и напрягается. Он прослеживает за его взглядом и замечает троих мужчин за столиком, один из них самый крупный, похабно смотрит на Пака и, поймав его взгляд, подмигивает. Чимин сразу отворачивается и начинает тараторить обо всём подряд, лишь бы отвлечь Чонгука. Мужчина на подмигивании не останавливается, подходит к парням и, по-хозяйски положив руку на плечо Чимина, просит бармена угостить «куколку» за его счёт. Чимин даже ответить не успевает, как Чонгук вскидывает кулак и бьёт мужчину в челюсть. Пак спрыгивает со стула у стойки, но Чонгук смотрит так, что тот понимает — «не подходи — убью». Чимин прижимается к стойке и следит за тем, как Чонгук один за другим укладывает всех троих мужчин, а потом, не реагируя на подбежавшую охрану, схватив Чимина за локоть, тащит к выходу. Пак еле успевает за идущим по тротуару парнем, который всё всматривается на дорогу и пытается поймать такси. — Чонгук, постой, — Чимин спотыкается и бьётся лбом о грудь резко остановившегося и повернувшегося к нему Чона. — У тебя кровь, — он тянется пальчиками к разбитой губе парня, но Чон перехватывает его руку и резко притягивает его к себе. Молчит. Всматривается в испуганные глаза, щурит свои и с силой сжимает руку парня, Чимин морщится от боли, и только тогда Чонгук его отпускает. У Чонгука в мозгах вертолёт, лопастями их в месиво превращает, все остальные мысли вытесняет и сужает его вселенную только до одного человека. Парень перед ним совсем немного испуган, доверяет ему, прямо в душу шоколадными глазами смотрит, а то, что у Чонгука душа есть — он только с Чимином и понял. Чонгук бы Землю остановил, всем заткнуться бы приказал и вот так вот вечность напротив Чимина простоял — он для него та самая хранящаяся на дне шкатулки в сейфе последняя пуля для себя, он лучшее оружие, ласкающий уши звук катаны, перерезающей плоть, он кровь самая густая и самая яркая — он смысл. — Я бы просто послал его и всё, зачем надо было драться, — бурчит Пак и массирует руку. — Всё равно бы пришлось, — пожимает плечами Чон, и Чимин выдыхает, поняв, что его старый любимый друг вернулся, потому что тот, кто был пару минут назад в баре — вовсе не его Чонгук. — Я подумал, зачем тянуть время и обмениваться любезностями. — Ты там… Как бы это сказать, но ты был другой, — Чимин идёт рядом с ним и смотрит себе под ноги. — Я просто не люблю, когда трогают моё, — Чонгук снова останавливается и заставляет смотреть на себя. — А ты — моё. — В смысле? — растерянно хлопает ресницами Чимин, но Чон накрывает его губы своими и не даёт договорить. Паку приходится уцепиться пальцами за воротник его кожанки, чтобы тротуар под ногами перестал плыть. Чонгук целует медленно и нежно, Чимин даже не думает отталкивать, прикрывает веки, расслабляется в его руках. Губы горят так, будто Чонгук по ним раскалённым железом водит, но боль эта другая — приятная, вызывающая привыкание. Хочется сказать что-то про неправильность ситуации, но язык Чонгука во рту желание говорить напрочь отбивает, зато все другие желания просыпаются, искрами внутри взрываются, и Чимин отстраняется только кислорода глотнуть. Дышит, как после стометровки, смотрит задёрнутыми дымкой желания глазами и даже рта открыть не может. — Пошли, я провожу тебя, — Чонгук сплетает пальцы с его и, будто ничего и не произошло, ведёт в сторону чиминовой улицы. У Пака тут вселенная взорвалась, ноги еле держат, а Чонгук уже про новую собаку его друга рассказывает, будто не он только что его прямо на улице засосал. Той ночью Чимин глаз не смыкает, всё о горячих губах думает, о руках, гладящих его позвоночник, пересчитывающих его рёбра, о жаре, исходящем от тела Чонгука. Быстрая дрочка в душе помогает на время, а потом всё повторяется снова. Чонгук из сознания не стирается, наоборот, после этого поцелуя на трон садится, удобнее располагается, обещает остаться жить. Чимин и не против. Он в Чонгука уже две недели влюблён, но официально в этом себе только сейчас признаётся. Обнимает свою подушку, удобнее укладывается и с отпечатанным под веками образом Чонгука засыпает. Следующим вечером Чонгук не приходит. Чимин звонит ему на мобильный, но тот отключён. Пак слоняется по квартире до часа ночи, грызёт себя изнутри мыслями из серии, что Чонгуку поцелуй не понравился, что, вообще, нахуй ему сдался такой, как он, и абсолютно разбитый идёт спать. Утром Чимин первым делом тянется к мобильному, но тот со вчерашнего дня так и молчит. Пак злится на себя, что настолько глубоко пустил Чонгука, что позволил ему внутри разрастись, и идёт в душ. Чимин, как преданный пёс, всё равно ждёт, вздрагивает от каждого шума, подолгу в окно смотрит, а мобильный из рук и вовсе не отпускает. К вечеру все нервы окончательно сдают — Чимин сползает по холодильнику на пол и, обняв колени руками, горько плачет. «Мужчины не плачут», — говорил отец. Но как тут не плакать, если горечь обиды вены-сосуды разъедает, если у Чимина мир перевернулся, судьба карты по новой раздала, и у Чимина в руках самые проигрышные. Он впервые в жизни открылся, так близко к себе кого-то подпустил, а Чонгук по его сердцу смерчем прошёлся, просто исчез, оставил после себя поля, где отныне и трава не вырастет. От Чонгука рядом жить хотелось, да что там, с ним и жилось впервые. А теперь привыкай заново к той пустоте, к тем нескончаемым монотонным суткам, где вроде дом такой уютный и тёплый и живёшь в жарком штате, а на душе ледяная буря, на коже иней. У Чимина перед глазами его вселенная крошится, на орошенные слезами ладони оседает. Пак одиночества никогда не хотел. А сейчас он без Чонгука не хочет. Накрывает с такой силой, что долбаные мысли о никчёмности его бытия изнутри выжирают. Чимин отчаянно ищет хоть одну причину, почему он должен жить, почему должен вставать каждое утро, готовить ужин, ищет — найти не может. Всё то время с Чонгуком он ни о чём не думал, а теперь, размазанный по полу маленькой кухни, снова причину ищет, точку опоры, в конце концов; поднять бы себя на ноги, дать команду, мол, мужик ты или кто, чего сопли на кулак наматываешь, чего рассыпался? Но не выходит. Чимин ещё громче воет и прямо там же, свернувшись калачиком, затихает. Чонгук его бросил. Даже объясниться нужным не посчитал. Девяносто шесть часов личного ада Пак Чимина. Он не ест почти, из дома не выходит, даже сигареты не курит. Слоняется по дому тенью и на звонок куратора коротко отвечает «всё по-старому». От этого выть ещё больше хочется, ведь совсем недавно всё было по-другому, а теперь опять «привет, жалкое существование, и обними меня, одиночество». Как оказалось, до Чонгука было легче, оказалось, та пустота и одиночество были ничтожны по сравнению с тем, что оставил после себя Чон. Чимин сейчас, как брошенный подыхать на поле боя воин с копьём, торчащим из груди, и взглядом, уставленным в небо, в потолок. Чонгук приходит утром пятого дня. Чонгук находит Чимина бледным, придавленным к стене невиданной ему тяжестью — ничего не говорит, не объясняет, притягивает к себе и крепко обнимает. Пак только всхлипывает, кладёт голову на мощное плечо и позволяет тому по волосам провести, ниже спускаться, поглаживать, сжимать. Чонгук будто в Чимина жизнь вдыхает, и последний сейчас требовать объяснений не готов. Улыбается только, когда Чон его в уголок губ целует и, обвив руками его шею, осмелев, сам уже за настоящим поцелуем тянется. Это потом, сидя на кухне Чимина, Чонгук расскажет, что отец приболел и пришлось резко вылететь в другой штат, будет извиняться, свалит всё на переживания за родителя и долго просит прощения. Будто это был не Чимин, кто эти дни тут же, как раз под ногами Чонгука, от его же отсутствия подыхал, Пак только улыбнётся и скажет: «Главное — ты вернулся». Потому что главнее и вправду для Чимина больше ничего нет. — Я не мог бы не вернуться, — ответит Чонгук, и Чимину этого будет достаточно, чтобы сесть ему на колени, вновь шею обнять и долго-долго целоваться. Чимин в ту ночь засыпает в объятиях Чонгука. Они решают не выходить никуда и посмотреть кино, но Пак вырубается на половине фильма, и Чонгук аккуратно переносит его в постель. Утром Чимин просыпается один и первым делом бежит в супермаркет за продуктами. Сегодня он сам приготовит ужин и пригласит Чонгука к себе. Закупившись всем необходимым для ужина из трёх блюд, Чимин бежит домой и сразу приступает к готовке. Чонгук пишет, что на работе и сильно скучает, а Пак просит его плотно не кушать и посылает смайлик с поцелуем. Чимин как раз достаёт из духовки подсушенный для брускет хлеб, как слышит, как поворачивается ключ во входной двери. Ключей от дома Чимина ни у кого быть не должно, даже у куратора их нет. Пак тянется к поварёшке и, понимая, что этим скорее насмешит грабителя, чем напугает, на цыпочках пробирается к подоконнику, на котором лежит мобильный. Вот только Чимин не успевает — застывает на полпути, уставившись на дуло пистолета, направленного на него. — Привет от господина Квона, — говорит наёмник и выстреливает. Когда Чимин, наконец-то, раскрывает свои веки, он видит лежащего на полу с простреленной головой мужчину, а за ним стоит откручивающий от пистолета глушитель Чонгук. Чон, как ни в чём не бывало, убирает оружие в карман и, перешагнув через труп, подходит к Паку. — Поварёшка? Серьёзно? Ты его супом угостить хотел? — нервно улыбается Чонгук. — Ты… — выпаливает Пак. — Кто ты такой? Перед Чимином точно не его Чонгук. Этот Чонгук в чёрном костюме от Хьюго, с зачёсанными назад волосами и со взглядом готовящегося к прыжку ягуара. Он даже пахнет по-другому. Это однозначно не его Чонгук. — Расскажу по дороге, — спокойно говорит Чон и забирает у него поварёшку. — Сейчас ты идёшь со мной. — Я с места не сдвинусь, пока ты мне всё не расскажешь! — с нотками надвигающейся истерики в голосе заявляет Пак. — Надо вызвать полицию, скорую, надо позвонить… мне надо сообщить, — тараторит Чимин и пытается дотянуться до мобильного, но Чонгук перехватывает его руку и тащит к выходу. — Они пришлют ещё, потом ещё и ещё, тебя надо спрятать, очень хорошо спрятать, — говорит Чонгук и, вытащив парня наружу, толкает к чёрному Рейндж Роверу без номеров. — Кто ты такой? — продолжает спрашивать Пак, но позволяет усадить себя на переднее сиденье и даже пристегнуть ремень. Чонгук опускается на сиденье водителя и сразу выезжает со двора. — Я Чон Чонгук, мне двадцать четыре года, и я влюблён в тебя, — начинает он, выруливая на просёлочную дорогу. — Как видишь, в этих трёх пунктах я тебе не лгал, а это, мне кажется, самое главное. — Ты убил человека, ты выстрелил ему в затылок, откуда у тебя эта машина, и что, блять, вообще происходит? — уже в истерике кричит Чимин. — Тебе надо успокоиться, — Чонгук кладёт руку на ладонь парня и сжимает её. — Ты пережил не лучший момент в своей жизни, и мне жаль, что ты это увидел. Просто я бы не успел сделать всё по-другому, он бы тебя убил. Это был один из киллеров Квона. Дальше его жирное высочество будет высылать других, поэтому твоя основная цель сейчас хорошо спрятаться. — Откуда ты знаешь это всё? — Меня выслали за тем же, за чем и его, но я с работой не справился, — усмехается Чонгук и заезжает на подземную парковку высотки. Дальше Чимин почти ничего не помнит и ни на что не реагирует. Чонгук тащит его к лифту, что-то говорит, спрашивает, а у Пака в голове набатом по вискам «меня выслали за тем же». Значит, Чонгук — наёмник, из тех же, что убили его родителей. Тот, кто должен был убить и его. Чимина резко тошнит, он даже прикладывает ко рту ладонь и садится на корточки в лифте, пытаясь унять поступивший к горлу приступ паники, но Чонгук мягко поднимает его на ноги, прижимая к себе, выводит из лифта и открывает ключами массивную дверь. Чимин оказывается в огромной квартире на чёрт знает каком этаже, его шатает, он с трудом проходит к бежевому дивану посередине гостиной и опускается на него. — Я летал в Гонконг пару дней назад, решал кое-какие дела именно по этому поводу, просто я не думал, что Квон так быстро нового киллера вышлет, — Чонгук передаёт парню стакан мутной воды и опускается рядом. — Они убили мою семью, — еле заставляет себя говорить Пак и залпом выпивает воду. — Может, и не они, а ты и такие, как ты. — Я знаю, — Чонгук опускает взгляд на ладони. — Я должен был убить тебя на следующий день после доставки цветов. Я так хотел убедиться, что это и вправду ты. Но я пришёл домой и понял, что не смогу. Потом я стал следить за тобой, круглосуточно, даже когда мы прощались, я никуда не уходил. Мне не положены чувства и всё такое, но сейчас мне легче умереть самому, чем увидеть твою смерть, — обрывисто говорит Чонгук, а потом опускается на пол напротив Пака и берёт в руки его ладони. — Я не мог рассказать тебе правду, я боялся, что ты закроешься, что оттолкнёшь меня. Я хочу, чтобы ты понял, что я лгал из-за тебя и твоих чувств, не мог набраться смелости, а сегодня всё пошло к чертям. Я бы мог опоздать, если бы мне не доложили, что тот киллер в Скотсдейле. Я сразу к тебе сорвался и времени придумывать новую ложь уже не было. Я всю жизнь был один, у меня не было семьи, отношений, друзей, но ты для меня пахнешь домом, я не знаю, как он пахнет в реальности, но мне кажется, тобой. — Чонгук, — Чимин тяжело вздыхает, обхватывает голову руками и пытается собраться с мыслями. — Я под защитой государства, у меня на хвосте киллеры, а ты… — Похуй! — прерывает его Чон. — Я обеспечу тебе защиту, у меня есть пара мыслей, главное — успеть, пока полиция меня здесь не нашла. А государству на тебя плевать, иначе мне бы не было так легко найти тебя. — Но что мы можем против них, тебе же не простят, что ты меня не убил. Я наслышан про этого Квона, — растерянно говорит Пак. — Это не твоя забота, я же сказал, что всё решу, просто поверь мне и не звони своему куратору. Никто, кроме меня, тебя защитой не обеспечит. Завтра приедет Марк, он мой знакомый, он должен мне помочь с бумагами, а пока прошу тебя успокоиться. — Я боюсь, как ты можешь доверять кому-то, я всё это время даже на улицу почти не выходил. — Марк обязан мне своей жизнью, у нас в клане это самое главное. Он умрёт, но поможет. Так что выбрось все мысли из головы и пойдём, я покажу тебе спальню. — Но сейчас только шесть вечера, и у меня в голове третья мировая, я не усну, — пытается воспротивиться Пак. — В том-то и дело, что твой мозг сейчас перевозбуждён, и, чтобы ты перестал думать о последних событиях, я дал тебе успокоительное — ты поспишь пару часов и проснёшься с ясной головой, — Чонгук поднимается на ноги и хватает парня в охапку. Чимин решает, что идея поспать совсем не плохая, лишь бы на время забыть картину чужих мозгов на своём паркете. Пак просыпается через пару часов и, соскользнув с огромной кровати, на цыпочках пробирается в гостиную. Чонгук сидит в кресле напротив низкого столика, на котором собрано самое разное оружие и несколько мобильных телефонов. Чон так сосредоточен на проверке пистолета в руках, что не замечает подобравшегося к креслу парня. — Знаешь, если бы не ты, я бы уже был мёртв. Лежал бы посередине кухни с простреленной головой, — тихо говорит Пак и опускается на диван рядом. Чонгук откладывает пистолет, отодвигает всё оружие к середине столика и просто говорит: — Иди ко мне. Чон раскрывает объятия, обхватывает руками подползшего парня и перетаскивает себе на колени. — Я ведь серьёзно, — надломлено говорит Чимин и зарывается лицом в шею Чонгука. Чон крепче обнимает его, поглаживает по волосам, чувствует, как вздрагивают его плечи, как мокнет рубашка на груди. — Я ведь только понял, осознал, — воет ему в грудь Чимин. — Видимо, меня только отпустило, только дошло. Они… — Пак отрывается от груди и смотрит на Чонгука. — Они сказали, что защитят меня, что никто меня не найдёт, и я верил, а теперь я боюсь, я очень боюсь. Чонгук утирает пальцами слёзы с лица Пака, шепчет слова успокоения и продолжает поглаживать спину. — Я хотел умереть, — Чимин размазывает ладонями слёзы по щеке и пытается нормализовать свой дрожащий голос. — Я думал, что мне незачем жить, ведь у меня никого нет, а теперь смерть подобралась так близко, и я испугался. Я не хочу умирать, мне очень страшно, и мне стыдно перед тобой за это. — Перестань, смерти только глупцы не боятся, — Чонгук снова притягивает его к себе и обнимает. — Вот только скажу один раз, и ты запомнишь — я тебя даже ей не отдам, надо будет, на дуэль вызову, — Чонгук улыбается, услышав, как сквозь слёзы хихикает Чимин, и продолжает, — Потому что ты мой маленький принц, и я тебя люблю. Только посмей обозвать меня розой, — Чон щекочет бока уже заливающегося смехом парня и валит его на диван. Небольшой бой на диване заканчивается долгими поцелуями, которые прерывает урчащий живот Чимина. После ужина, наспех приготовленного Чонгуком, Пак уходит в спальню перечитывать «Маленького принца», а Чонгук долго разговаривает по телефону. Чон уходит на важную встречу, которая должна помочь парням выбраться из всей этой передряги, а Чимин, так и не дождавшись его, вновь ложится спать. Чимин просыпается ночью от того, что кровать рядом с ним прогибается, он сонно потягивается, поворачивается к улёгшемуся рядом Чонгуку и сразу взбирается на него. — Я думал, ты спишь, — усмехается Чон и, притянув парня к себе, легонько касается губами его губ. — Я выспался, а тебе спать не дам, — торжественно объявляет Пак и, сидя на бёдрах Чонгука, стаскивает с себя футболку и отшвыривает на пол. — Детка, — облизывается Чонгук. — Ты ведь понимаешь, что, обнажаясь, ты одними поцелуями не отделаешься. — Я на это и рассчитываю, потому что завтра может и не наступить, — уверенно говорит Чимин и поглаживает ладонями обнажённую грудь парня. — А ещё, если нам удастся спастись, то я решился на татуировку. Чонгук присвистывает. — Ага, набью себе на запястье кое-что, — продолжает Пак. — Property of Jungkook? * — приподняв бровь, спрашивает Чон. — Нет, — смеётся Чимин. — Живём один раз. — Ну да ладно, — пожимает плечами Чон, приподнимается и, перевернувшись, вжимает Пака в белые простыни, сразу сминает его губы в голодном поцелуе. Он опускается вниз, покрывает поцелуями-укусами горло, ключицы, зависает на секунду, чётко видит на дне чужих зрачков искрящееся и грозящееся в самое ближайшее время перерасти в настоящее пламя желание, довольно усмехается. Чонгук целует скулы, языком по губам скользит, проскальзывает в рот, исследует, целует мокро и долго — Чимин от одного такого поцелуя кончить готов, но у Чонгука другие планы. Он просовывает руки в одолженные Чимину свои же шорты, грубо сминает его ягодицы, разводит половинки. Весь пыл Чимина моментально куда-то улетучивается, он резко дёргается назад и испуганно смотрит на озадаченного Чонгука. — Ты никогда не был с парнем? — аккуратно спрашивает Чон и кладёт ладонь на его бедро, будто боится, что тот в любую секунду спрыгнет с постели и убежит. Чимин мотает головой. — А с девушкой ты был? Чимин мотает головой. У Чонгука внутри буря поднимается. Он в сотый раз говорит себе, Чимину больше не удивляться, привыкать, что с ним каждая минута — что-то новое, что-то и вправду прекрасное. Чимин только что последние блокпосты прошёл, все те оставшиеся границы уничтожил, своим испуганным и одновременно жаждущим до познаний взглядом на лопатки уложил. У Чонгука в голове не укладывается, как можно выглядеть так потрясающе и быть девственником, но в нём собственник просыпается, внутренне торжествует, что он будет первым, что никто этого ангела со внешностью искусителя до него не трогал. Один взгляд на него уже человека в грех окунает, но Чонгук в такой грех головой нырнуть готов — хоть век потом в адском огне гореть — Пак Чимин этого стоит. — Ты точно хочешь этого со мной? — мягко спрашивает Чонгук и костяшками пальцев проводит по щеке Пака. Чимин кивает. — Тогда доверься мне. Пак выдыхает, расслабляется и опять откидывает голову на подушку. Чонгук вновь целует его в губы, с трудом себя оторваться от них заставляет, спускается к груди, обхватывает губами по одному соски, засасывает, языком играет. Покрывает поцелуями впалый живот и медленно, без резких движений, стаскивает вниз его шорты, Чимин порывается прикрыться, но Чонгук хватает его за руки и, рыкнув, заставляет их убрать. Пак прикрывает лицо ладонями, выгибается, стоит Чонгуку обхватить ладонью его член и чуть ли воздухом не давится, когда Чон совсем не нежно давит большим пальцем на головку. Чонгук широко разводит его ноги — Чимин сгорает от стыда, он лежит абсолютно раскрытый под Чонгуком и даже двинуться не может. Он сам этого хочет, всё последнее время в своих мокрых снах именно Чонгука видит, но маленький трусишка в нём заставляет все внутренности трястись, и Чимин сам себя уговаривает не спрыгнуть с кровати и не сбежать. Он не знает, откуда Чон достаёт смазку, только чувствует, как тот размазывает прохладную жидкость по его проходу, как, не выпуская из рук его член, шепчет «потерпи» и проталкивает внутрь первый палец. Чимин выгибается, шипит от жжения внизу, но Чонгук, придавливая локтем его к постели, толкает палец глубже и, поймав из паковских губ первый стон удовольствия, понимает, что нащупал простату. Он, не меняя угла проникновения, проталкивает и второй палец, и начинает в быстром темпе трахать его ими, одновременно надрачивая. Чимин мечется по постели, скулит и хватается руками за свои волосы, чуть ли с ума не сходит от новых ощущений и такой близости. До сих пор Чимин никому не позволял так к себе прикасаться, взаимная дрочка с одногруппником в колледже не считается. Чонгук будто знает его на ощупь, касается всех тех правильных мест, играет на нём, как на любимом инструменте, и Чимин, запихав в рот кончик подушки, с полузадушенным хрипом кончает себе на живот. Чонгук ещё пару раз проводит по его члену, а потом, легонько поцеловав его в губы, встаёт за салфетками. Чимин дышит через раз, вытирает капельки пота на лбу и всё пытается отойти от оргазма. Чон возвращается с коробкой салфеток, вытирает его живот, подтягивает парня под себя и заговорщически подмигивает: — Хочешь ещё? — Угу, — кивает Пак. — Только тебя. — Ты сам напросился, — ухмыляется Чонгук и резко разворачивает его на живот. Шлепает по ягодице, наслаждается красным отпечатком своей ладони и повторяет, вот только Чонгуку долго играть не хочется. Не сейчас. Он и так еле терпит, Чимин под ним такой доступный, взмокший и призывающий. Собственный член грозится уже боксеры разорвать, хочется ощутить Чимина ближе, хочется стать с ним единым целым, прочувствовать его узость и жар. Каждый участок кожи, которого касался Чимин, горит, будто кипятком ошпаренный. Так никогда не было раньше — настолько сильно, как сейчас этого мальчика-солнце — он никого не хотел. Чонгук впервые своё желание с трудом контролирует, оно только разрастается, чуть ли с болью не граничит. Кажется, Чонгук фразу «умереть у его ног» теперь и понимает. Потому что если вот так вот, лежа с ним в одной постели, обнимая его и любуясь, то тут никакая смерть не страшна, тут вообще хоть один против сотни выходи — всё равно вернёшься, лишь бы его улыбку ещё раз увидеть. Чонгук влюблён, одержим, болен. Он уверен — человечество правильное слово ещё не придумало, потому что он чувствует к Чимину всё и одновременно, и это, что бы это ни было, сильнее его, сильнее даже смерти. Он оставляет поцелуй на взмокшей спине Чимина и давит на поясницу, заставляя выпятить попку. Стаскивает с себя боксеры, разводит аппетитные половинки и снова обильно смазывает смазкой, а потом повторяет то же самое со своим членом и пристраивается. Чимин выгибается до хруста в пояснице, сам пытается насадиться, удивляется, что кончил всего пару минут назад, а одно шумное дыханье Чонгука в его шею, и у Пака снова стоит. Чонгук проталкивается медленно, аккуратно, старается не порвать, не сделать больно. Чимин жмурится, потому что, несмотря на то, что его растянули, всё равно больно, потому что член у Чонгука здоровый — Чимину кажется, он сейчас по швам разойдётся, но принять его не сможет. Чонгук замирает на половине, целует его в лопатки, заносит под него руку и обхватывает его член, пытается отвлечь, но Чимин всё равно поскуливает и вперёд подаётся, всё с члена соскочить пытается. Чонгук не отпускает, обещает, что боль пройдёт, и резко дёргает на себя, до упора толкается, вырвав стон боли. Чон ложится сверху, не двигается, позволяет ему привыкнуть. Чимин сам задницей двигает, к размеру привыкает, а потом шепчет, что «Можно». Чонгук начинает толкаться, ищет правильный угол и, найдя его, переходит на глубокие и размашистые толчки. Чимин опирается на локти, сильнее выпячивает задницу. Чон обхватывает его за бёдра и с наслаждением следит за тем, как легко его член проникает в уже растраханную дырочку. Чимин комкает в руках простыни, постанывает, требует больше, глубже, резче, и Чонгук обо всей осторожности забывает — сопротивляться мольбам «Трахнуть глубже» никаких сил не хватит. Он трахает его так, что огромная кровать ходуном ходит, зато Чимин доволен, он уже на крики срывается и нарочно Чонгука в себе зажимает, недовольный рык позади слушает. Чонгук переворачивает его лицом к себе, закидывает ноги на свои плечи и, придерживая за лодыжку, продолжает трахать и любоваться открывшейся перед ним картиной. У Чимина взмокшая чёлка, распухшие губы и блестящее от пота тело. Чонгука от этой картины кроет, он нагибается, впивается в эти сочные губы, ворует его стоны, топит крики, ловит розовый язычок и, не переставая двигаться, посасывает. Чимин за сладкие мучения всю его спину ноготками исполосовывает, в сильные плечи цепляется, чуть ли кожу на лоскутки не рвёт. Но Чонгук не чувствует боли, он ничего кроме кипящей внутри жажды не чувствует и утоляет свой голод, остервенело втрахивая Пака в кровать. Чонгук трахает его ещё два раза: в душе, перед которым Чимин пробует позу наездницы, потом обещает ему в следующий раз станцевать стриптиз, так как оказывается, что Пак занимался танцами. Чонгук этому не удивляется, так как за ночь сам в его растяжке убеждается — как только он его за это время не складывает — Чимин, как пластилин. Утром Чимин не выспавшийся, с ломотой в костях и всё ещё пытающийся сползти с постели. Чонгук же, напротив, стоит рядом с кроватью в тёмно-сером костюме, с уложенными волосами, на запястье Ролекс застёгивает и, чмокнув парня, просит из дома не выходить. Чон возвращается под вечер с незнакомым Чимину парнем, который и оказывается тем самым Марком, и который последнему сразу не нравится. Марк вальяжно разваливается на диване, смеряет Чимина презрительным взглядом и просит бутылку пива. Чимин вновь уходит в спальню, а когда выходит оттуда через час, то Марка уже на месте нет. По словам Чонгука, Марк поможет с паспортами и билетами, и если всё пойдёт, как надо, то уже к завтрашнему вечеру они будут в Торонто. Чимин только кивает в ответ, взбирается на колени Чонгука и, обняв его, пару минут сидит с ним в тишине. Чонгук уезжает за документами с утра, а Чимин собирает в небольшой чемодан те вещи, которые, по словам Чонгука, нужно забрать из этой квартиры. Чон приходит к обеду с паспортами и билетами, и только они с Чимином заканчивают освобождать сейф с деньгами и оружием, как в дверь стучат. Чонгук прикладывает указательный палец к губам, указывает Чимину на кухню, а сам, прикручивая к пушке глушитель, идёт к двери. Пака от страха парализует, он в тот момент сам не понимает зачем, но, уходя на кухню, берёт с собой один из пистолетов, даже не уверенный, что тот заряжен. То, что он оружие даже держать в руках правильно не умеет — тоже не учитывается. Грустного опыта с поварёшкой ему хватило. Чимин слышит выстрел сразу же, стоит Чонгуку открыть дверь. Чон видит в глазке Марка и поэтому, опустив пистолет, открывает дверь и сразу получает пулю. Чимину много времени, чтобы сложить картинку воедино, не нужно, тем более, Марк сам помогает, ядовито прошипев: — Дружба дружбой, но пятьсот кусков от Квона ценнее, так что сорри нот сорри, — Марк целится в голову лежащего на полу и отчаянно пытающегося дотянуться до валяющегося рядом оружия раненого Чонгука, но Чимин успевает раньше — выпускает в Марка всю обойму, а потом, задыхаясь от приступа удушья, сползает по стене на пол.

Два года спустя. Блумингтон, Миннесота. Придорожное кафе.

— Ты прям светишься, — усмехается Юнги другу и нарезает щедро политые кленовым сиропом панкейки. — Ещё бы я не светился, — улыбается ему Чонгук. — Наконец-то я увижу своего маленького принца. — Я фейспалмить сейчас буду, будто ты его год не видишь, подумаешь, всего десять дней, — кривит рот Мин. — Заткнись, ты сутки без Намджуна прожить не можешь, пьёшь, как лошадь, скоро и профессию бросить придётся, а то руки трясутся, оружие не держишь. Ей-богу, как баба какая-то: мужик за дверь вышел, а ты спиваешься от горя, — издевательски тянет Чонгук. — Не пизди, — огрызается Юнги. — Я пью, когда у него задания сложные, так не приходится сидеть, уставившись в телефон. Кстати, твой молодец, о нём уже на южном побережье говорят, как бы он не стал любимым карателем латиносов. — Он быстро учится, плюс у него цель, а нам ли не знать, какими мы ради цели пробивными становимся. — Кстати, о цели, — Юнги откладывает приборы и впивается в друга мрачным взглядом. — Ты ведь понимаешь, что он когда-нибудь узнает, что это был ты, что именно ты убил его родителей. — Не узнает, — резко отвечает Чон. — Он ради этого одним из нас и стал, — пожимает плечами Мин и возвращается к панкейкам. — Он хочет доказать Квону, что он лучший, и чтобы тот его нанял, а потом он узнает у Квона, кто был послан на заказ в тот день, и всё. — Значит, я убью Квона, — не задумывается Чонгук. — Даже тебе такое не под силу, — отмахивается Мин. — Если я буду работать один, то да, но если, пока ты будешь отвлекать моего мальчика, я уговорю помочь мне лучшего киллера Азии, то смогу, — щурит глаза Чон. — Не смей! — восклицает Юнги и бьёт кулаком по столу, привлекая внимание посетителей. — Моего не трогать! Я же сопьюсь, если вы на такое задание отправитесь. — Не сопьёшься, всё потом обсудим, он подъехал, — Чонгук видит, как из припаркованного прямо у входа в кафе красного мустанга выходит Чимин и, поправив на носу зеркальные очки, вальяжной походкой идёт к двери. — Какой же он у меня красивый, — Чонгук не может скрыть довольную ухмылку. Чимин подходит к парням, попутно толкает бедром Юнги в плечо, слушает порцию ругательств от него и плюхается на сиденье рядом с Чонгуком, который сразу притягивает его к себе и глубоко целует. Юнги изображает рвотные позывы, официантка, явно страдающая от лишнего веса, проходит мимо и укоризненно качает головой. — Как же я скучал, — Пак, наконец-то, отрывается от его губ и стаскивает с себя кожанку. — Жду не дождусь, когда этот карлик съебётся и мы поедем в мой номер, — томно шепчет он Чонгуку и косится на Мина. — Этот карлик тебя пистолетом выебет, гном хренов, — ругается Юнги и просит Чонгука унять «свою сучку», пока он его не пристрелил. — Ты поосторожнее с Юнги, — смеётся Чон. — Он стреляет, а потом думает. Мин в подтверждении кивает и, схватив мобильный, начинает улыбаться. — Великий Ким Намджун своему котику написал, — язвит Пак и сразу извиняется, получив пинок под столом. — Любимый, я сделал тату, — резко поворачивается Чимин к Чонгуку и поднимает футболку, обнажая живот. Под рёбрами слева красуется надпись «Property of Jungkook». Чонгук обещает набить такую же с именем Чимина у себя на лбу и подзывает официантку. Юнги, улыбаясь во все тридцать два, продолжает чатиться с Намджуном, Чимин заказывает омлет из двух яиц, бекон, панкейки с шоколадом, тосты со сливочным маслом и мёд. Чонгук долго ругается на дурацкую привычку его парня есть одни гадости, но Чимин говорит, что Чон всё равно из него эти калории сегодня вытрахает. Чонгук тут не спорит, обещает вдобавок ещё и выпороть и сам его кормит.