***
Осень — пора депрессии, грусти, тоски и апатии. Люди радуются увяданию природы, радуются тому, как медленно гаснет свет её красоты, оставляя после себя лишь тусклые листья на асфальте. Парень сидел на подоконнике и смотрел на капли дождя, что быстро стекали по слегка грязноватому стеклу. У большинства студентов занятия закончились ещё час назад, но вот этому очень «повезло»: задержался всего на полчаса, а начался самый что ни на есть ливень. Бараш тяжело вздохнул и облокотился лбом о холодное стекло. В таком положении он задержался всего на пару минут, после чего спрыгнул с подоконника и, подхватив пальто и рюкзак, пошёл вдоль по коридору быстрым шагом. Парень, выходя из здания ВУЗ’а, уже мысленно приготовился к марафону до ближайшей остановки, как вдруг в кармане тёмных брюк завибрировал телефон. Бараш провёл пальцем по смартфону, ответив на звонок. — Слушаю, — недовольно процедил он: настроения не было совершенно. — Привет, — из динамика раздался извечно задорный голос друга. — Ты где сейчас? — Возле универа. И сейчас планирую устроить забег до остановки, что в пятнадцати минутах отсюда. — Зато пробежишься, — парень смеётся, в голосе ни грамма сочувствия. — Может, вместо костей хоть немного мышц появится. Бараш недовольно цыкает и невольно закатывает глаза, поправляя рюкзак на плече. — Очень остроумно. — Ну-ну, не кипятись, Барашек. И вместо того, чтобы устраивать спринт, лучше попротирай штаны на лавочке в вестибюле… — Ого! — с наигранным восторгом восклицает парень. — Ты такие умные слова знаешь. — Да ты сегодня в духе, я погляжу, — Крош весело хмыкает. — Будем через полчасика, короче говоря.***
Бараш решает не заходить обратно и все полчаса стоит на крыльце ВУЗ’а, тонкими пальцами набирая строки стихотворения на сенсорном экране. Настроение у парня всё ещё было паршивое, но звонок Кроша слегка приподнял боевой дух. Разумеется, друзья опоздали. — Он не дал мне повести! — сокрушается Крош, вполоборота сидя на переднем сидении. — Потому что у тебя нет прав, — назидательно отвечает ему Ёжик. — И потому что ты лихачишь, — вставляет свои пять копеек поэт, расстёгивая пальто. — У меня, конечно, есть трудности в жизни, но я лучше повешусь тихонько в своей квартире, чем сяду в машину, когда ты будешь за рулём. — Парни, вы совсем обнаглели? — голос всеми любимого «зайца» звенит от обиды и Ёжик с Барашем тихо смеются. За окном движутся осенние улицы. И на Бараша снова нападает тоска. Он пропускает кучерявые светло-фиолетовые волосы сквозь пальцы и вздыхает. В машине играет какая-то новомодная песня, под которую Крош привычно странно дрыгается. Да и вообще он странный. Да и вся их компания тоже.***
Компания их состояла из отборных фриков города (так казалось самому Барашу): любитель экстрима и экзотики; коллекционер-параноик; скейтерша и вдобавок заядлая геймерша (несколько раз брала призовое место на областных); лучший инженер-механик (ещё один с кучей дипломов за участие); девушка, которая ест много (даже слишком), при этом умудряясь оставаться стройной и красивой; и сам Бараш, поэт, который с лёгкостью из одного слова случайного прохожего за несколько минут сложит красивое и, что весьма важно, адекватное стихотворение. В их компании не было имён, вот не было как-то принято, а потому у каждого было своё прозвище. Конечно, они подчёркивали особенность каждого. У кого-то — внутреннюю, а у кого-то — внешнюю (совсем как в случае Бараша). Общались они уже на протяжении долгих лет, сформировав свою эдакую «банду» ещё со времён младшей школы. Хотя касается это только Кроша, Ёжика, Нюши и Бараша, ведь те двое (Панди и Биби) присоединились к их устоявшейся группе позже, однако быстро и без особых проблем влившись в коллектив. Ещё больше сплочилась команда, когда занялись общим бизнесом. Это была мечта детства Ёжика, которую друзья разделили вместе с ним. Вложились на благо общего дела, открыли небольшое кафе в каком-то очень спальном районе (средства позволяли лишь это), а потом дело пошло в гору… И вот спустя четыре года — сеть кафе «Смешарики» по всему городу и пользуются спросом.***
— Здорóво, — Крош сверкает зубами, подходя к столику, за которым уже сидели Нюша и Биби. Нюша только кивает, уминая очередной шоколадный чизкейк, а Биби встаёт и пожимает руку каждому из парней. — А Панди где? — Ёжик смотрит по сторонам, но девушки нигде нет. — Ещё не приехала, — с набитым ртом отвечает ему красноволосая. Бараш пустым взглядом смотрит на улыбающуюся Нюшу. Такая довольная и милая, когда ест… Неприятно заскребли на душе кошки. Нюша была бывшей девушкой Бараша. Почти девушкой. То, что было между ними сложно назвать полноценными отношениями. Парень с горящими глазами бегал за девушкой, а та всячески пользовалась его влюблённостью. Когда Нюша начала встречаться с каким-то мужиком старше её на семь лет, Бараш был эмоционально разбит. Чувства его были растоптаны, все стихи о любви, что посвящал он своей сладкоежке, словно были разорваны на множество клочков, как и любившее девушку сердце. Душа поэта, тонкая и восприимчивая, закрылась от внешнего мира. Потом приехал Крош с несколькими бутылками хорошего коньяка. И они нажрались. Ту неделю беспамятного запоя парень вспоминал с содроганием (хотя все воспоминания были предоставлены лучшими друзьями: Ёжик не пил, а Крош умел пить, а потому всё помнил). Ну и начудил же Бараш тогда… Хотелось бы искренне думать, что друзья шутят над ним. Но видео на YouTube слишком ярко демонстрировало как парень танцует вокруг шеста на барной стойке. Видеть Нюшу сейчас было болезненно. Где-то в глубине души Бараш всё ещё тосковал по ней, по своей первой любви, но не злился и не обижался на неё. Она ведь никогда не давала повод думать, что его чувства взаимны. А вот Крош на подругу за это очень сердился, что сильно повлияло на их взаимоотношения. Наедине этих двоих оставлять было нельзя ни при каких условиях. И лучше не позволять им устраивать импровизированные соревнования, от которых страдали все. — С кем это она? — Биби первым замечает лучшую подругу. Все тут же устремляют взгляды на Панди, рядом с которой стоит незнакомая девушка и с ярко выраженным раздражением на лице что-то рассказывает. Бараш вглядывается в лицо незнакомки: больно уж оно знакомое. А когда девушки делают заказ и идут прямиком к их столику, Бараш выдаёт негромкое «Точно!». Он видел её. Конечно же, он видел её. Она художница. Занимала первые места на самых различных конкурсах, а потом нашёлся спонсор, начались выставки. Её работы хвалили, покупали, критиковали. В общем, всё по стандарту. Имя… Он не помнил её имени, но знал, что многие зовут её Умкой (кажется, это от полярного медведя?) и именно так она подписывает свои картины. Девушки подходят к столику, здороваются со всеми и усаживаются. — Итак, — Крош хитро переглядывается с Панди и с напускной деловитостью прочищает горло. — Это Умка, и она наш новый арт-директор. — Спасибо, что представил, — девушка мгновение смотрит на Кроша, а после осматривает всех. — Уже вот два месяца как, я занималась разработкой стандартного дизайна для кафе и рада, что наконец могу познакомиться со всеми вами. Все, кроме Панди и, разумеется, Умки, пристально смотрят на Кроша, безмолвно спрашивая «Так ты в курсе всего, паршивец?», на что парень лишь весело улыбается. Но веселье его продлилось недолго. Ровно до того, как Ёжик не произнёс строгое «Дома поговорим». Эти двое встречались, жили вместе и ни для кого в их компании это не было секретом. Пока Крош недовольно что-то бурчал и переговаривался со своим парнем, Бараш разглядывал Умку. Он видел её уже, но на том конкурсе не было возможности увидеть её вблизи. А теперь девушка сидела напротив Бараша, улыбалась, рассказывая Нюше и Биби о разработанном дизайне, и часто крутила серебряное кольцо на мизинце. Белые волосы Умки опускались чуть ниже плеч, завивались на концах и были в лёгком беспорядке; жёлто-карие глаза бегло осматривали присутствующих; чёрная рубашка, заправленная в красные брюки подчёркивала высокий рост девушки и невыгодно выделяла нездоровую худобу; ботинки с плоской подошвой на шнуровке казались слишком большими в сравнении с худыми ногами. — Умка сейчас выглядит ещё прилично, — Панди слегка толкает девушку локтём в бок и усмехается. — А вот когда наступает время творческого запоя… И концов не сыщешь, и выглядит как бродяжка. Девушка хмурится и поджимает тонкие губы. — Не нужно рассказывать об этом. — Да ладно тебе, — отмахивается Панди. — Здесь все свои. Привыкай к коллективу. Да и ты не одна такая тут. У Бараша, — она кивает на товарища, — вообще в квартире беспорядок даже в самые лучшие дни. Умка рассматривает парня, и тот смотрит в ответ. Они будто изучают друг друга. Без агрессии и без траты нервов, спокойно, почти равнодушно. — Бараш, слушай, можно попросить тебя об услуге? — Панди резво встаёт и просит парня отойти с ней.***
Никогда более в своей жизни он, Бараш, ни за что не согласится никому помочь. Никогда. Ни за что. Ни за какие коврижки. Вот уж нет! И пусть его карма испортится. Больше никогда! — Чувствуй себя, как дома, — произносит парень и ставит чемодан на пол. — Остановишься в этой комнате. — Спасибо тебе большое, — Умка мнётся и крутит кольцо на пальце. — И прости за беспокойство… Тебе, вижу, эта затея совсем не по душе. Но я съеду сразу, как только пройдёт выставка. — Это меня удивляет, — признаётся Бараш, не подтверждая собственное недовольство по поводу наличия гостьи. — Я ведь думал, что ты местная. — Почему? — Из-за выставок. Девушка замирает. Она молча смотрит на Бараша. — Ты… Ты видел? — Разумеется. Я учусь в университете искусств. Нескольких из универа протащили сразу же на первый закрытый показ восходящего гения. — Ох… — Умка пытается скрыть счастливую улыбку, но удаётся плохо, а блеск в глазах выдаёт с лихвой. — Не думала, что мои картины вызовут такую реакцию. — Чай? Кофе? Вопрос повисает в воздухе, а девушка хлопает глазами, пытаясь сообразить что-нибудь вразумительное. Резкая смена темы всегда давалась ей тяжело. — Ч-чай? — неуверенно выдаёт она. — Пойдём на кухню, — Бараш отталкивается от стены и лишь единожды оглядывается, чтобы удостовериться, что новоявленная соседка идёт за ним. — Не думаю, что у тебя был повод удивляться, — продолжает тему. — Этот закрытый показ был лишь своеобразной проверкой. Готов поспорить, ты влилась в клуб каких-нибудь там гениальных художников. — Так и есть, — согласно кивает Умка. — А ты в клубе «каких-нибудь там гениальных поэтов»? — Так и есть, — в тон ей отвечает парень. Они переглядываются и лёгкая улыбка появляется на лице каждого. — Я страдаю бессонницей, привык перечитывать только что написанные строки стихотворений, поэтому могу мешать тебе спать, — предупреждает Бараш и отпивает из кружки кофе. — Я — лунатик. По перилам балкона не хожу, но могу встать посреди коридора с открытыми глазами, поэтому сильно не пугайся, — Умка смеётся. — Но я тихая соседка, так что проблем доставлять тебе не буду. — Это обнадёживает. По стеклу начинают стекать капли дождя, за окном гремит мощно гром, заставляя на мгновение всё внутри инстинктивно сжаться от ощущения опасности. В квартире темно и тихо. Лишь комната Бараша освещается тусклой настольной лампой. Парень пишет стихи. Кудрявые волосы запутаны, тонкие длинные пальцы испачканы синими чернилами. Перьевой ручкой по желтовато-белой бумаге без полей. Редкие глотки кофе. Хочется повеситься. Это его больное вдохновение.***
Пятница. Наконец-то пятница. Наконец-то можно выспаться. Или хотя бы попытаться. За прошедшую неделю Бараш для себя выяснил, что наличие соседей, не похожих на Кроша, может быть очень даже приятным и комфортным. Умка, в отличие от самого парня, не спала до обеда, просыпалась рано и уходила куда-то с большим альбомом и почтальонкой, напиханной красками, кистями, карандашами и прочими художественными принадлежностями. А вечером возвращалась стандартно перепачканная в красках и ужинала вместе с соседом. «Талантливый человек талантлив во всём». Бараш всегда считал эту фразу оправданной, но Умка заставила его в этом сомневаться. Казалось, она умеет только рисовать и больше ничего. Девушка была совершенно бесполезна на кухне, слишком неуклюжа для уборки. Всё в её руках готово было треснуть в одно мгновение. И лишь каким-то непонятным для Бараша образом это недоразумение создавала самые что ни на есть шедевры, ценные для мирового искусства. Ей было двадцать семь, а ему двадцать четыре. Умка не была инфантильной, нет, но она много улыбалась, смеялась и с радостью проводила время с двадцатилетними Биби и Панди, будто и не было этой разницы почти в десять лет между ними. Лишь в её картинах Барашу всё мерещилась тоска. Каждый творец — это боль, кровь, пот. На каждом создателе жизнь оставила свой отпечаток, чтобы внутреннее огненно-красное пламя превратилось в холодный синий огонь, который никогда не погаснет. Таков каждый поэт, каждый художник, каждый скульптор. Во всяком случае, так считал Бараш. И он думал, что невозможно создавать такие чувственные произведения, горя живым, не мёртвым огнём. Настоящий творец тот, кто не раз мысленно рисовал себя в петле.***
Творческий «запой» — штука страшная. Это знают все, у кого есть среди знакомых творческие люди. Период, в которой человек способен отказаться от еды, воды, чистоты тела, сна (земных потребностей) ради дела всей своей жизни (высшей небесной ценности). Бараш сначала жил с семьёй, потом с Крошем, потом один. Никогда у него не было возможности наблюдать за кем-то, похожим на себя. А себя он почти не помнил. Желание писать становилось наваждением, первой потребностью, жаждой. Парень не отдавал себе отчёта, когда появлялась некая Муза, погружая разум его во что-то неосязаемое, прекрасное, высшее. Теперь же он наблюдал как с безумной сосредоточенностью на просторном полу с кистями и палитрой расположилась Умка. Диван и кресла были сдвинуты к большому книжному шкафу, ковёр свёрнут, а в самом центре комнаты на полу — огромный холст. Сказать, что парень был удивлён — ничего не сказать. Несомненно, что Бараш ожидал каких-то творческих порывов от художницы, но он, признаться, ожидал пострадавшей от краски мебели, а не такого. Во всяком случае, наблюдать за этим было интересно. Умка совершенно не обращала внимания на парня. Весь день девушка кропотливо что-то рисовала, засыпала немного в стороне от холста, не покидая гостиную, ела лишь тогда, когда Бараш заботливо приносил и без того худой гостье чай и сладкую булку. Через две недели её отпустило. Тогда художница кое-как приготовила яичницу (не без скорлупы в сковороде и не без загоревшегося масла) и с жадностью съела её, проигнорировав то, что она была слишком солёной. Проспала Умка часов двенадцать, а потом ещё около двух недель добавляла красок, завершая последние штрихи картины. На протяжении этого творческого месяца Умка и Бараш несколько сблизились. Их даже можно было назвать друзьями. Парень оказался то ли заботливым, то ли сердобольным: приносил поесть, заставлял принять ванную и даже расчёсывал запутанные волосы Умки два раза в неделю. Сама же Умка с благодарностью варила ближе к обеду кофе с двумя ложками сахара, прямо к подъёму Бараша, для которого разлепить глаза было возможным только после глотка этого спасительного горького напитка. Как оказалось, взаимопонимание — самое важное, что только может быть в любых межличностных отношениях. — Я хочу спать, — максимум страдания в голосе. — Снотворное? — Умка отрывается от раскладывания кисточек по размерам. — Снотворное.***
Умка уже успела привыкнуть к тому, что их компания крайне редко собиралась в полном составе, что чаще они списывались и созванивались в групповом чате в мессенджере. У каждого были свои дела, некоторые находились в постоянных разъездах. Этот город был для каждого домом, родиной, в который нужно обязательно вернуться, но в котором совершенно не обязательно находиться постоянно. Ёжик везде сопровождал Кроша, в каждой поездке, Нюша часто уезжала в другие страны для съёмок в кино и журналах. Лишь четверо (теперь) постоянно находились в городе. Но если Биби, Панди и Бараша держала учёба, то Умку теперь, пожалуй, держал последний из этих трёх. Девушка не могла отрицать, что Бараш был привлекателен: кудрявые светло-фиолетовые волосы, выразительные голубые глаза, бледная кожа, тонкие красивейшие пальцы. Разумеется, он был ей приятен с самого начала. Но кто бы мог подумать, что Умке захочется с ним эмоциональной и физической близости? И всё бы ничего, но парень будто совершенно не замечал её как девушку. Этому способствовали, как решила Умка, затяжная депрессия и ещё не прошедшие до конца чувства к Нюше. Нужно было это как-то решать. «Клин вышибают клином», — решила про себя девушка и постучала в дверь. — Входи, — раздался сонный голос Бараша. Умка зашла и наткнулась на усталый взгляд голубых глаз. Синяки под глазами придавали Барашу особого шарма. — Слушай… — Что-то срочное? В голосе поэта появилось раздражение, но девушка, привыкшая к такому поведению парня, лишь слегка улыбнулась. — Давай сходим на свидание. Бараш замирает и удивлённо смотрит на девушку, словно видит впервые. Да он же даже подумать не мог… — Прости? — Свидание. Обычное свидание. Как тебе идея съездить в горы? Я уже определила маршрут для навигатора. — Свидание? — недоверчиво уточняет Бараш и выгибает бровь. — Да-да, свидание, — улыбается девушка. — Выезжаем завтра в два часа дня. А потом Умка закрывает за собой дверь. Бараш остаётся один на один с мыслями в своей голове. Какое-то знакомое чувство защекотало в груди и захотелось улыбнуться, и захотелось впервые за долгое время дышать. Парень взял телефон и набрал знакомый номер. — Привет, Панди. Вы же с Умкой давно знакомы? Какие цветы ей нравятся?***
Бараш с Умкой вместе завтракают в полдень перед поездкой (готовил, разумеется, хозяин квартиры). На кухне тихо, немного неловко и смущает, а пульс явно отбивает выше нормы. Но молчание не мешает переглядываться и легко улыбаться. — Собрал вещи? — Умка моет посуду. — Конечно, — Бараш допивает кофе. Через час они едут по трассе под механический голос навигатора, обсуждают живопись и поэзию двадцатого века. На заднем сиденье лежит рюкзак парня с листами бумаги, ручками и запасными чернилами, фотоаппарат в футляре, сумка с едой и сумка Умки с художественными принадлежностями, в багажнике — мольберт и несколько холстов. К вечеру они были на какой-то базе отдыха, про которую Бараш не знал ничего совершенно. Вокруг была горная местность, леса, озёра, свежий воздух и живописный вид. Что может быть лучше для поэта?***
На следующий день они плюют на гида, предупреждения заблудиться и идут гулять по округе. — Великолепно, — восторженно шепчет Бараш, когда с вершины холма открывается вид на озеро в окружении красных, жёлтых, оранжевых полуголых деревьев. — Да… — с мягкой улыбкой шепчет Умка. Они стоят рука об руку. Два творца, способных увидеть и создать прекрасное из неосязаемой Идеи. Лесная чаща так и манит, зовёт, она кричит о них. Бараш аккуратно берёт Умку за руку, опасаясь, что девушка оттолкнёт, но та лишь крепче сжимает его ладонь. Молча, без лишних слов. У него за спиной рюкзак, у неё на плече почтальонка с выглядывающим оттуда небольшим альбомом. Шаг за шагом, они словно погружаются во тьму. Без шансов на спасение. Они тонут в глазах друг друга. Она рисует его, пока он сидит на опушке, сгорбившись возле пенька, на котором удобно писать. Умка целует Бараша. Холодной осенней ночью, когда на тёмном небе полная серебряная луна. Они возвращаются в свою комнату под утро. Замёрзшие, промокшие и, вероятно, заболевшие. Но такие счастливые. — Когда ты поняла, что я тебе нравлюсь? — Когда увидела чернила на твоих пальцах, — шутит Умка и теснее прижимается к Барашу.***